Но было здесь еще кое-что, чего опасались и сами бестелесные, а люди тем более боялись не то что прикасаться, а старались обходить стороной: курганы, длинные земляные насыпи, на которых не росла трава, бездонные, наполненные тихой черной водой ямы; остатки высоких каменных строений, обработанных когда-то пашен; рощи, почитавшиеся неприкосновенными. Все это благодаря своим размерам, местоположению и явной древности происхождения внушало не только людям, но и нежити трепет и страх, заставляло не то что избегать селиться в таких местах, но даже по возможности, не подходить к ним близко.
Со временем людей становилось все больше и больше, они захватывали новые территории, а духи отступали все дальше, они были не в силах противиться захватчикам и поэтому укрылись кто где: в лесу, поле, реке и даже под землей. Там они продолжали ту же жизнь, что и раньше, иногда появляясь среди людей. Теперь их любимым занятием было вредить людям: заездить лошадь, мучить и бить скотину, засорить навозом двор, спутать у женщин пряжу или завести запоздалого путника в болото, напустив тому сначала тумана в глаза – вот самые невинные забавы нежити. Бороться с ней было бессмысленно, люди привыкли к тому, что рядом постоянно существует некая непобедимая, заведомо превосходящая сила, с существованием которой надо просто смириться. Выходя из дома в лес, поле или просто идя на речку в жаркий полдень человек теперь точно знал, что обиженные духи в любой момент готовы зло пошутить или, что гораздо хуже, нанести серьезный урон его здоровью или имуществу. Но даже в собственном доме люди не могли почувствовать себя в полной безопасности – нежить легко проникала в любое место, даже внутрь дома, ей не нужны были для этого двери или окна.
Вот и сейчас, когда в доме было тихо, как в ждущем снега осеннем лесу, никем невидимый, дух тихонько подкрадывался к молодой женщине. Ему очень хотелось еще разок взглянуть своим единственным глазом на чудесного, никогда ранее невиданного ребенка. Ребенка, который не просто видел его также хорошо, как видит своих родителей, но и при этом не боялся! За всю свою долгую жизнь это существо никогда не видело ничего подобного. Страх, испытываемый людьми перед живущими рядом с ними внушающими ужас существами, духи не столько видели, сколько чувствовали – изменялся ход мыслей напуганного человека. Их более или менее стройные ряды при виде нежити мгновенно нарушались, путались, от страха человека на какое-то время настигал паралич или он превращался в неспособное здраво мыслить животное, с которым было и не грех немножко пошутить. Но сейчас дух не видел и не чувствовал в девочке этого страха, хоть в силу своего возраста она еще и не могла мыслить, как взрослый человек, все равно – она не боялась. Более того, бесплотное существо было ей интересно и, если бы могла, она заговорила бы с ним.
– Засиделись мы, ночь уже, – Мерья с трудом поднялась на больные ноги. – Пошли, Брент, утром снова в поле, вам надо отдохнуть. – С этими словами старуха заковыляла к двери. Староста тоже встал, помог Мерье спуститься по лестнице. Борко и Огда проводили их до ворот, девочку Огда держала на руках.
Земля отдавала накопленное за очередной жаркий день тепло, с реки к огородам наползал туман, раскаленный воздух стал прохладным и сырым. Ночное небо было черно-синим, бледные звезды светили неохотно, даже лениво. На их фоне одна особенно выделялась своей яркостью и блеском – Сердце Бездны – маленький ярко-голубой осколок льда играл и переливался почти в зените. Инара посмотрела на сияющую зимним блеском звезду и уснула на руках у матери.
За воротами старосту и Мерью поджидали самые стойкие любопытные соседи. На все их расспросы Брент отвечал коротко и неохотно, а старуха, хоть и отмахивалась недовольно от слишком дотошных, но самым терпеливым и из нее удалось вытянуть кое-какие подробности. Этих скудных сведений все же хватило, чтобы еще до того, как был погашен последний огонь, каждый житель села знал, что Борко спас сегодня утром в реке маленькую девочку, оказавшуюся эльфийкой, и что этого ребенка решено оставить у Борко и Огды. Новость эта вызвала живейший интерес, сразу была приукрашена необыкновенными подробностями и обросла множеством домыслов. Так, в одном из последних пересказов говорилось, что Борко мужественно вырвал девочку из пасти речного духа. А чтобы спастись от разъяренного чудовища, ему пришлось долго бежать от него с ребенком на руках. Подобное положение вещей было как нельзя кстати, Брент и Мерья, не сговариваясь, старались поведать односельчанам лишь часть правды, самую безобидную и малую ее часть.
Гости ушли, Борко и Огда вернулись в дом. Женщина положила спящую девочку в ее корзинку, села рядом. Борко подошел к жене.
– Пошли спать, вставать рано, – он наклонился над спящим ребенком, – какая она красивая, правда?
– Да, очень. Борко, ей люлька нужна, она же растет, – Огда встала и начала убирать со стола, – сделай ее побыстрее.
– Сделаю, как сев закончим, сразу сделаю, – заверил жену Борко, – из ивы сплести можно будет, и обязательно к потолку подвесим.
Пока Огда мыла посуду, Борко занялся «приданым» Инары. Ящик с книгами он спрятал под крышу, затолкав его по стропилам в самый дальний и темный угол, сундучок, после долгих раздумий, отнес пока в подпол, забросав старыми мешками. «Потом в другое место уберу, понадежнее» – думал Борко, старательно укутывая сундучок пыльной рваной дерюгой.
Закончив домашние дела, супруги легли спать. Они уже почти уснули, когда с улицы раздался странный, сначала тихий, но все усилившийся и нараставший шум, потом что-то тяжело и редко, а затем часто и громко посыпалось на подоконник. Борко и Огда подскочили, не веря своим ушам, но эти звуки нельзя было спутать ни с чем – на улице шел дождь.
Борко, в чем был, выскочил во двор, подставил лицо под льющиеся с неба струи теплой воды. Огда вышла на крыльцо, высунула руки из-под навеса, набрала полные пригоршни дождя и умылась.
– Борко, дождь пошел, счастье-то какое! – Закричала было, она, но, опомнившись, перешла на громкий шепот, – хлеб родится, урожай будет!
Разбуженный пес вылез из-под крыльца, долго стоял под дождем, зажмурившись от удовольствия, и вдруг основательно встряхнулся от голов до хвоста, обдав хозяев снопом брызг. Огда взвизгнула, отскакивая, Борко замахал на пса руками и тот с чувством выполненного долга снова полез на место.
Судя по крикам, доносящимся из-за забора, проснулось все село. Измученные тяжелым физическим трудом, жарой и безысходностью, люди радуясь долгожданному подарку небес, среди ночи выбегали из домов. Дети и собаки носились под теплыми тяжелыми струями, падали в уже появившиеся лужи, многие взрослые не отставали от них. «Подольше бы дождик шел!» – думал в тот момент каждый, даже сварливая старая Мерья, тоже выползшая на крыльцо своей избенки. Старуха протягивала дождю дрожащие ладони, пытаясь набрать в них хоть немного небесной воды. «Все правильно, – счастливо бормотала Мерья, глядя в щедрое небо, – все правильно!» – а что было правильно, так это было ведомо только ей самой.
Инара не видела дождя, не слышала радостных криков. Она крепко спала в своей маленькой корзинке, и сон ребенка сторожил сидящий у изголовья дух. Он только что прогнал подкравшуюся слишком близко к ребенку не в меру любопытную кошку, и та, вздыбившись и зашипев, убежала под лавку, откуда недовольно блестели хорошо видимые в темноте ее расширенные от страха и злости зеленые глазища.
А дождь не собирался заканчиваться, это был сильный, уверенный, долгий дождь, который мог, не ослабевая, идти несколько часов или даже целый день. Засуха кончилась, и то лето было щедрым на дожди и солнечное тепло, люди в положенные сроки закончили сев, хлеб взошел, созрел и невиданный ранее в этих краях богатый урожай был убран вовремя. А в следующем году, после праздника первых всходов у Борко и Огды родились девочки-двойняшки, все, видевшие их, говорили, что они так похожи, ну просто «волос в волос, голос в голос», и еще через год у приемных родителей Инары появился сын.
