– Что с ним? – резко спросила она встревоженного орка. – Жив?
– Пока да, но слишком много крови, он не перенесет дороги, – слуга старался не смотреть ей в глаза, – что прикажет хозяйка?
– А сам-то как думаешь? – взорвалась Омрриган – или тоже полетать захотел? Могу помочь. – С этими словами она резко встала, оглядела захваченный замок.
– Все сжечь, девку не трогать, пусть лежит. Домой. – Скомандовала Омрриган и вышла из захваченного замка.
«Проклятое солнце, так и печет» – она бежала через двор к своей крытой повозке, запряженной двумя низкорослыми лошадьми с короткими крепкими ногами и очень широкими копытами. Спрятавшись от солнца, Омрриган наблюдала, как ее воины грузят в другие повозки добычу, поджигают оставшиеся постройки. Из замка вынесли раненого Гнура, бережно уложили в повозку, накрыли плащом. Орки торопились – солнце палило нещадно, им было слишком жарко и тяжело находиться на таком солнцепеке.
Омрриган разглядывала следы разрушений от вторжения. «Девка сама виновата, – думала она, глядя на выбитые стекла на вершине бергфрида, – все могло быть по-другому, мы не собирались ее убивать». Да, она не хотела смерти Диланны, Омрриган была нужна только ее дочь и кристалл. В этом году, так же, как и в прошлом, эльфы Туманного дома помешали оркам принести Випере обычную жертву. Под угрозой применения «Памяти дракона» старший брат Диланны два раза продержал орков всю весну и половину лета в осаде, не позволяя им высунуть носа из родного болота. Випера была в бешенстве, в старом теле гадюки было еще достаточно сил, а яд ее после зимней спячки был особенно силен. Сколько пришлось отдать ей лошадей и соплеменников – Омрриган вздрогнула, вспоминая события недавнего прошлого. Но брат и муж Диланны в конце этой весны погибли на охоте, и женщина осталась в замке одна с двумя детьми: старшим сыном и новорожденной дочерью и была, как казалось хозяйке орков, легкой добычей. Еще не поздно было умилостивить разъяренную Виперу, которая, проснувшись, требовала свое и Омрриган решилась напасть на Кураханн. Она преследовала две цели: наказать эльфов и завладеть «Памятью дракона».
Хозяева старинного замка Кураханн, стоявшего на серой скале у самой границы Ближних Земель и Серых гор, могли расправиться не только с орками – у них вполне хватило бы сил уничтожить саму Виперу. Причем, сражаясь, они использовали не только оружие, но еще и кое-что пострашнее. В их распоряжении были тайные, сильные непонятной оркам природы способности женщин-эльфиек Туманного дома – им было достаточно просто неотрывно смотреть на человека, чтобы обратить последнего в бегство или заставить его ползать на коленях у их ног или одним словом усмирить бешеное животное. Но таких женщин было мало, как правило, это были старшие дочери хозяев замка, у младших девочек эти способности были слабо выражены, а могли и вообще не проявляться. Но это компенсировалось наличием у эльфов Туманного дома подлинного сокровища, олицетворения абсолютной власти и силы – «Памяти дракона», старинного, как сам замок Кураханн, кристалла, имеющего власть над драконами. Владели им мужчины Туманного дома, это всегда были старшие в семье сыновья. Обладанию кристаллом предшествовало длительное обучение, его в строжайшей тайне передавал сыну из рук в руки находящийся на смертном одре отец. Кристалл хранился в тайнике, его редко выносили на свет, чтобы просто полюбоваться. Женщины Туманного дома не умели заставить «Память дракона» подчиняться себе, это было мужским делом. Владельцы кристалла прекрасно знали, что сами драконы отдали бы что угодно, чтобы вернуть себе сокровище, но эльфы Туманного дома старались не предоставлять им такой возможности.
Дочь Диланны, потенциально обладающая редкими способностями, присущими эльфийкам из Туманного дома, предназначалась Випере и Омрриган мечтала, как отдаст ребенка гадюке на глазах у матери. А обладание кристаллом «Память дракона» могло помочь ей навсегда обезопасить свой народ и Виперу от любых опасностей, которые мог преподнести становящийся все более беспокойным мир. То, что кристалл «Память дракона» не подчинялся женщинам, хозяйку орков не беспокоило – ведь должна же была Диланна знать хоть что-нибудь о том, как использовать камень. Омрриган рассчитывала на то, что, потеряв одного ребенка, женщина станет сговорчивей. Но оба раза она промахнулась, и не просто промахнулась, а потерпела поражение там, где совсем не ожидала – дети Диланны исчезли, как сквозь землю провалились, «Память дракона» тоже пропала, Гнур умирает в соседней повозке. А мерзавка Диланна предпочла лежать у подножья башни в луже собственной крови, чем стать союзником и другом орков.
Омрриган еще раз взглянула на вершину башни и увидела густой черный дым, вырывающийся из разбитых окон – орки для верности использовали горючее масло, целое озеро которого находилось среди их болот. «Так тебе и надо – мстительно подумала она, глядя на пачкающие высокое небо черные вьющиеся клубы, – надо уметь договариваться с теми, кто сильнее тебя, дорогая. А твои дети наверняка погибли», – рассуждала Омрриган, ожидая, пока воины закончат погрузку и усядутся кто в повозки, кто на таких же низкорослых лошадей, – «мальчишке было почти пять лет, а девчонке всего ничего, их уже нет на свете. А «Память дракона» … Ну что ж, по крайней мере, никто не сможет теперь использовать этот кристалл, даже если случайно найдет его». Мысли были приятные и успокаивающие, и Омрриган решила, что жертвы были не зря – ей удалось если не полностью уничтожить, то нейтрализовать эльфов Туманного дома на долгие годы, а может быть, навсегда.
К ее повозке подбежал помощник Гнура и доложил, что все готовы, можно ехать.
– Как он? – снова спросила Омрриган о состоянии раненого Гнура.
– Пока жив, будем надеяться, что сможем довести его, – орк почтительно поклонился своей госпоже.
– Хорошо, командуй, – Омрриган снова откинулась назад в повозке и крикнула вознице – едем!
Повозка мягко тронулась с места, выехала со двора через ворота с выломанной решеткой, проехала узкий внутренний двор, и, прогрохотав колесами по опущенному подъемному мосту, через сожженную деревню покатила к болотам. Орочье войско, подобное своим видом отвратительной, бесконечно длинной черной змее покинуло разгромленный Кураханн.
Глава 2. «Она их видит»
Сухая твердая земля с трудом поддавалась плугу. Железный лемех, подрезавший пласты почвы снизу, углублялся лишь на половину своей длины, а сил пахаря и лошади не хватало, чтобы загнать его глубже. Перевернутые пласты дерна рассыпались в пыль при малейшем ударе, лишь кое-где, скрепленные ниточками корней трав и цветов, они оставались лежать целыми бесформенными колючими комками. Малейший ветерок поднимал над вспаханной землей облака душной серой пыли, забивавшей глаза и нос и отдававшей во рту вкусом золы. Еще одной напастью были слепни и оводы. Гнедая низкорослая крестьянская лошадь, одолеваемая назойливыми кровопийцами, непрестанно мотала головой, хлестала себя хвостом по бокам и даже взбрыкивала, грозя разорвать ветхую сбрую, и уже несколько раз делала попытки сбежать из борозды к спасительной реке. Пахарю тоже приходилось несладко – по пояс голый, он, замотав голову и лицо рубахой так, что видны были только глаза, налегал на плуг и одновременно пытался править становящимся все более беспокойным и оттого непослушным животным. Слепни и оводы также не обходили его своим вниманием, и Борко уже начал жалеть об отсутствии у него хвоста или третьей руки. Хотя солнце еще не подошло к зениту, пекло было уже нестерпимо, оно давило, грозило задушить пылью и жаром, могло убить. Борко остановил лошадь, посмотрел на небо, потерявшее из-за жары свою высоту и синеву. Оно показалось ему затянутым воздушной невесомой, но вместе с тем плотной паутиной, сквозь которую лился жар мутного беспощадного солнца. Оставаться на поле стало невозможно и бессмысленно: тяжелая земля, невиданная для этого времени года жара, насекомые – все было против него. «Пора заканчивать – решил он – все равно сегодня не успею, только лошадь надорвется». Борко стянул с головы рубаху, взъерошил короткие светлые, как у всех жителей села, волосы, выпряг измученную лошадь и в поводу повел ее к реке. «Да что же это творится – размышлял он по дороге – жара страшная, ни одного дождя за три месяца, сеять в золу приходится. А что из золы может вырасти? Сорняки только, зерно сгорит, урожая не будет…» И действительно, вспаханная и нетронутая земля были на вид одного цвета и отличались только тем, что поверхность невспаханного участка была покрыта трещинами и засохшими бесцветными ростками травы, а обработанная земля казалась присыпанной пеплом. Последний дождь был сразу после окончания половодья, проснувшаяся земля вобрала в себя всю талую и небесную влагу и приготовилась к началу следующего земледельческого крестьянского цикла «сев – созревание – сбор урожая», но… Но дождей больше не было, и когда люди в положенный срок попытались начать полевые работы, то обнаружили, что на всю длину лемеха земля превратилась в пепел. Да и полностью погрузить лемех в плотную тяжелую, словно каменную землю мог не каждый пахарь, лошади и люди выбивались из сил, а вспаханная почва на всю доступную глубину была мертва. Было очевидно, что и без того капризная и скупая на милости земля, в этом году особенно прогневалась на людей. О возможности голода в селе старались не говорить вслух, но каждый прекрасно понимал, что его ждет в случае неурожая.
