– Пока на базе раскачаются, переварят наш запрос – несколько часов пройдёт.

– Но ведь без разрешения взлетать нельзя.

– Много чего у нас нельзя. Ты забудь, что в училище говорили. Здесь производство. Можно всё и официально делать, но это отнимет массу времени, да ещё могут и не разрешить. Скажем, синоптики прогноз нелётный напишут при ясной погоде, или ещё что-нибудь. Да и в зарплате потеряешь. Это же не производственный налёт. А знаешь, сколько его за месяц набирается? Считай, командира звена – отвези, а он за месяц раз пять прилетает. Дальше – заместитель командира эскадрильи. Этот раза два-три прилетит. Потом командир эскадрильи, тоже два-три раза. Ну, это свои. Прилетят, посидят на точке несколько часов, распишутся за налёт, иногда в кабину не заходя, и вези их дальше. Ну а потом есть ещё командир отряда и его заместитель. Эти раз в месяц обязательно прилетят. Но и это не всё. Есть ещё инспекторы из управления и министерства. Ну, эти в основном на своих самолётах летают. Вот и прикинь: в месяц на такие перевозки часов шесть-семь уходит. Можешь всё официально оформлять, но, как я говорил, дело в заработной плате. Везёшь проверяющего – это не производственный налёт и оплатят его по первой группе. А летаешь над полем – пятая группа. Усекаешь разницу? А всё это в единую санитарную месячную норму входит. Вот и считай, сколько потеряешь.

– Да, но в документах сказано, что для таких целей заказчик должен машину предоставлять.

– Должен. И предоставит, если настоишь. Но ты можешь пять часов ехать 50 километров по весеннему бездорожью, дороги-то аховые, а техника – на грани фантастики. А можешь и не доехать. А на самолёте на это уйдёт 10-15 минут. Ну, а в конце месяца экипаж оформит эти перелёты, как производственные. А заказчик оплатит, даже не догадываясь. Вот и все дела. Химия, одним словом. Ну, ты крути, давай, не отвлекайся.

Вечером командир занялся, наконец, Клёновым, предварительно выпив на двоих с техником бутылку водки. Он показал ему документы, которые необходимо вести ежедневно. К его удивлению в бортовом листе уже было записано около 20 часов налёта. Стояла и подтверждающая подпись о налёте и командира звена, «невидимки» Манилова.

– Но мы же ещё не летали! Откуда же налёт? – показал Гошка на бортлист.

– А это, так сказать, аванс, компенсация за простой. Сказал же агроном, что подпишет, сколько надо. Скоро конец месяца, план горит. Да и нам не резон без налёта оставаться. В заработную плату, что получать будем? А в начале следующего месяца отработаем.

– Но ведь это же приписки? За них строго наказывают, нам в училище говорили. Подсудное дело.

– Да забудь ты училище. Это не приписка, – терпеливо поучал Зубарев. – Это своего рода аванс. – Какая разница, когда мы отработаем, с 25 по 31 число или с 1 по 6 следующего месяца.

– Статистика исказится, а мы – не заработанные деньги получим.

– То есть как это не заработанные деньги? – не выдержал Зародов, доселе не встревавший в разговор. – Тебе же сказали – это аванс. Всё, что агроном определит – отработаем, а остальное допи…

Техник остановился на полуслове, глядя на командира. Чёрт их знает этих молодых, как с ними разговаривать!

– Остальное – допишем, – сказал Зубарев.

– Вы хотите сказать – припишем? Но ведь это незаконно.

– Незаконно? А что в этой системе законного? – повысил голос Зубарев. – Вот получишь свою первую зарплату и сразу поймёшь, что и как, к чему и почему. И купишь ты на неё не лучшую пару туфель себе. А жрать, извините, не на что будет. Ну да ты ещё, слава богу, без семьи. А женишься – где жить будешь? Знаешь, сколько стоит квартиру снять? Нет. Ну да это у тебя ещё впереди.

– А вообще-то химия, Жорка, это узаконенное воздушное хулиганство. Понимаешь, узаконенное! – поднял палец Зародов. – И платят нам за налёт, а вот за недавние мытарства с ночёвкой у костра ни копейки не дадут. Месяц кончится – плана нет. А что это значит?

Клёнов пожал плечами.

– Ну вот, он не знает! А значит это, товарищ второй пилот, – Зародов нагнулся под стол, вытащил оттуда бутылку водки и торжественно водрузил на стол, – значит это, что ты останешься без премии. Смекаешь? И никто её не получит.

Зародов снова торжественно поднял вверх чёрный от ежедневной возни в масле палец, одновременно разливая водку по стаканам, и закончил:

– Вижу, что смекаешь. Незыблемый принцип социализма: будет план – будет премия, нет плана, нет и премии. Ну, будем!

Он мгновенно опрокинул содержимое стакана в рот, крякнул, схватил со стола кусок сала, швырнул в рот и, прожевав, спросил:

– А чему тебя в училище по части химии учили?

– Да ничему не учили.

– Вот видишь! – радостно воскликнул Зародов. – А почему не учили? Да потому, что хулиганству учить нельзя. Этому учат только в производственных подразделениях. Выполнять директивы нашей родной коммунистической партии во главе с выдающимся борцом и твердокаменным ленинцем Леонидом Ильичом по повышению урожайности – наша задача.

Он сунул в рот ещё один кусок сала и продолжал:

– Чкалов за пролёт под мостом на маленьком одноместном самолётике весом полтонны получил наказание – на губу посадили. За что? За воздушное хулиганство. А мы это делаем законно, летаем на метре над полями и дорогами на многотонной машине, пугаем народ, травим природу, птичек и зверушек и – ничего. Некоторым даже дают героя труда за это. А вот платят за такую хулиганскую и, не убоюсь этого слова, каторжную работу – гроши. То, что мы льём на поля – это дефолианты. Ну, яды типа «Орандж», которые американцы во время войны во Вьетнаме применяли, как боевое отравляющее вещество. А мы вот тут ими травимся и других травим. Твои дети, может быть, в язвах родятся оттого, что ты этой мерзостью целые дни дышишь. А, может, и совсем не родятся.

Он поднял бутылку и потряс ею в воздухе.

– Одно спасение от ядов – вот это! Гены не выдерживают, а наша наука молчит. А во Вьетнаме, говорят, уже эти, как их, мутаторы рождаются.

– Это у тебя мутатор, а там – мутанты, – поправил уже пьянеющего техника Зубарев.

– Вот именно, мутанты, – снова поднял палец Зародов. – А ты говоришь, Жорка, незаконно. А платить копейки за такую работу законно?

– Да я что, я же не спорю, – согласился от такого натиска Клёнов. – Вам-то виднее, у вас опыт.

– Ну, наконец-то уразумел! Как говорит наш командир, всё дело в системе. Она во всём виновата. А мы в этой системе – винтики. Но жить всем хорошо хочется, не только там, – ткнул промасленный палец в потолок, – но и винтикам тоже.

– Ну, хватит на сегодня, – прекратил полемику командир. – Спать пора. Завтра начинаем работу.

Наутро, приехав на аэродром, запустили двигатель и подрулили на загрузочную площадку. К этому времени агроном смог организовать то немногое, что требовалось договором: ящики с песком, огнетушители, умывальник с мылом и полотенцем и бочку под бензин. Правда, не смогли найти сторожа, который, если и не смог бы противостоять преступникам, то хотя бы мог отгонять от бочек с ядом случайно забредшую на аэродром скотину. Согласно директиве министерства охрана должна быть вооружённой. В этой директиве подробно расписывалось, какого калибра должно быть оружие, сколько патронов должно быть у сторожа и даже номер дроби в патронах. Но согласно другому указанию другого министерства всё оружие, которое не зарегистрировано, как охотничье, должно быть сдано людьми в соответствующие органы. Получился замкнутый круг. У кого было ружьё зарегистрированное, не хотели идти в сторожа. Отдать же его тому, кто желал охранять народное добро от гнусных посягательств воров и бандитов – тоже нельзя. А у тех, кто имел оружие не зарегистрированное (в любой деревне такие есть) и вовсе не возникало желания его показывать. В итоге сторож, обычно дед времён Куликовской битвы, охранял государственное имущество с дубинкой. Ночью он мёртвым сном спал в притаскиваемой на аэродром специальной будке или, как только экипаж покидал аэродром, тоже исчезал до утра. Наутро же, бывало, экипаж приезжал раньше сторожа. В деревне, говорят, встают рано. В авиации всегда вставали ещё раньше.