Командировка на химию.

Повесть о пилотах специального применения 70-х годов прошлого века.

От автора

Сейчас уже всё не так. Уже давно всё не так. Практически не осталось авиации специального применения. А тогда…

Тогда же тысячи самолётов почти круглый год кружили над полями громадной империи называемой СССР. Авиация была засекреченной отраслью, и мало кто знал, зачем и для чего они кружат. А, главное, как и чем они поливают поля? И никто не мог сказать, чего больше было в этом, пользы или вреда. По крайней мере, сильные мира тех лет не ели продукты, обработанные химикатами. Для них были экологически чистые поля, куда и близко не подпускали никакую «химию». Никакую. Кстати, сейчас тоже. Официальная пропаганда твердила, что всё это совершенно безвредно и делается для повышения урожайности зерновых и для ускорения созревания хлопка, или для борьбы с вредителями сельского хозяйства. В идеале всё так. Конечно, когда саранча закрывает солнце, то тут не до лирики, а вот всё остальное…

Поля поливали ядами средней и высокой токсичности, а ещё посыпали различными удобрениями, не всегда и не везде нужными, и в итоге приносящими не пользу, а вред. Как можно говорить об их безвредности, если корова, выпившая водички с мочевиной к вечеру протягивала ноги, а если наелась прошлогодней соломы с полей, где применялась аминная соль (гербицид 2-4Д для борьбы с сорняками), то её молоко было невозможно не только пить, но и нюхать. А вы никогда не принюхивались к хлебу, купленному в то время где-нибудь в Оренбургской области? Впрочем, запах гербицида мало кому известный, а если и ощущался, то это был запах больничных коридоров. Ощущали? Вот это и есть аминная соль. Но чистый её запах – это что-то! Это и есть гербицид 2,4Д – яд средней токсичности.

А сколько птиц, насекомых мелких зверушек легло жертвой поднятия урожайности? Порой я удивляюсь, как они вообще-то ещё сохранились на наших полях? План по обработке гектаров колхозных полей был возведён едва ли не      в законодательный статус, и мало кого волновало, так ли уж нужна обработка всех полей без разбора? Отсюда и возникали гигантские приписки. План, план, план. Попробуй его не выполни раз, два, три – и ты больше не руководитель. А план увеличивали каждый год на 10-12 процентов.

Не ошибусь, если скажу, что пагубность такой политики яснее всего понимали лётчики, агрономы и неравнодушные руководители хозяйств. Понимали, возмущались, но что можно было сделать в то время? Ах, ты против воли партии? Партбилет на стол – и ты больше не руководитель. Да легче приписать и отчитаться о якобы сделанной работе. Так многие и делали, не желая травить землю. Ну а гадость эту в овраги, в норы сусликов, в ямы. А кое-где она годами лежала на деревенских аэродромах, разносимая ливнями и весенними паводками по окрестностям, попадая в мелкие речушки в невообразимо большой концентрации. Речушки приносили эту гадость в реки, реки – в моря. Мало кто знает, что в организме антарктических пингвинов обнаружен дуст. Не таким ли образом он попал туда?

А теперь вот ещё и потепление климата. Но это уже совсем другая тема. И скажу, как лётчик, весьма спорная. Потепление ли грядёт? А может наоборот?

––

В Бронский объединённый отряд Приволжского управления гражданской авиации вчерашний курсант, а ныне второй пилот самолёта Ан-2 и офицер запаса ВВС Георгий Александрович Клёнов прибыл в разгар лета. В управлении, где он получал направление, ему сказали, что, скорее всего, он сразу же будет направлен на авиационно-химические работы. Сейчас самый их разгар и лётчиков не хватает катастрофически.

О работах этих Клёнов имел самое смутное представление. В училище, помимо военной подготовки, их учили простому пилотированию и рейсовым полётам. Считалось, что этого достаточно, а всему остальному научат в производственных подразделениях.

– Запомните, ребята, – напутствовал их на прощание инструктор, – летать мы вас научили, но это ещё не всё. Просто летать и ворона умеет. Учитесь летать осмысленно, анализируйте свои действия. В воздухе вы всегда мысленно должны быть впереди самолёта, а не сзади. И тогда пролетаете долго и, возможно, счастливо. Первое сказанное вам на производстве слово будет о том, что вы ничего не знаете и не умеете. Ещё вам скажут: забудьте всю теоретическую чепуху, которой несколько лет усердно набивали ваши головы в училище. И вас начнут учить снова. Не возмущайтесь и не обижайтесь, ибо вы действительно… ничего не умеете. Это авиация, где учатся всю жизнь.

С такими вот пожеланиями, с радужными надеждами и с новеньким свидетельством пилота в кармане форменного костюма Клёнов предстал пред очами сурового начальника отдела кадров. Не взглянув на его документы, тот спросил:

– Холост?

– Так точно!

– Это хорошо. А жильё в городе имеется?

– Никак нет!

– А вот это плохо. Это очень плохо. Жить-то где будешь?

– В училище нам говорили, что как молодому специалисту…

– …тебе жильё положено, – докончил за него кадровик. – Да, положено. У нас много чего положено. На бумаге. Но жилья нет. И вообще забудь, что тебе в училище говорили. Там много чего говорят. Пока поживёшь в гостинице, а потом выделим койко-место в общежитии. Хотя и с этим тяжело.

А потом всё завертелось, как в калейдоскопе. Его посылали из одного кабинета в другой, третий, где он подписывал какие-то бумаги, много раз расписывался за инструктажи и всевозможные приказы, смысл которых не доходил до его сознания. Некоторые приказы были изданы ещё на заре авиации, но к немалому удивлению Клёнова ещё действовали. Так он узнал, что согласно статуса командиру эскадрильи положен… служебный конь и шашка. Ни того, ни другого, конечно, ни у кого не было.

На третий день его определили в эскадрилью.

– Командир там хреновый, – коротко пояснил Георгию знакомый ещё по училищу, закончивший его годом раньше, пилот. – Нудный и мелочный, а что случится – никогда не поможет. И всякими зачётами замучит. Да сам узнаешь.

Но Клёнову повезло. Нудный командир сам бегал вместе с ним сдавать зачёты по разным кабинетам. То есть зачёты-то сдавал он, а командир просто ускорял дело и следил, чтобы его не отфутболивали разомлевшие от июльской жары и лени специалисты, а заодно,чтобы не придирались по мелочам и не отправляли на второй круг. Короче, ускорял события. Ларчик открывался просто: не хватало вторых пилотов, и производственный план был под угрозой срыва.

– Работы много сейчас, – пояснил ему тот же знакомый. – Многие экипажи продлённую месячную норму отлетали, а до конца месяца почти две недели. Так что тебя быстро в дело введут. Это зимой некоторые по два месяца зачёты сдают.

Так и вышло. Уже на второй день все зачёты были сданы, а ближе к вечеру командир эскадрильи Глотов проверил его технику пилотирования по прибытию в подразделение. Наутро представил его командиру экипажа Михаилу Зубареву, который уже неделю, как вышел из отпуска и томился от безделья из-за отсутствия второго пилота. Тот отрешённо посмотрел на новичка и воскликнул:

– Да вы кого мне даёте? Это же ещё курсант! Его учить и учить надо. Ты в химии разбираешься? – повернулся к Клёнову. – Документы умеешь оформлять? Нет? Я так и знал! Как же с ним работать? Дайте мне старичка, а этого, – кивнул на Георгия, – обкатайте в рейсовых полётах. Сами знаете, трудно с такими парнями на химии. Да и ему трудно будет привыкать.

– Так бы и сделал, будь у меня вторые пилоты, но их нет, – сказал Глотов и развёл руками и даже завертел головой, заглядывая за двери и стоящий в кабинете шкаф, словно там могли прятаться так нужные ему лётчики. – Нет, и больше в этом году не будет. От хорошей жизни, что ли даём тебе не обкатанного второго? Да ты не волнуйся, научишь. Опыт у тебя громадный. Да и командир звена поможет. Если будут затруднения – ко мне обращайся, к заместителю. Всегда поможем.