– Да знаю я вашу помощь! – махнул рукой Зубарев. – Эх, система, чёрт её возьми!

Потом Клёнов понял, что слово «система» было в авиации нарицательным, и им Зубарев клеймил самую крупную компанию мира под названием «Аэрофлот». Уже вечером их поставили в план на вылет.

На следующий день они сели в отвратительно пахнущий самолёт и взяли курс на юг. Пилотировал Зубарев. В кресле второго пилота восседал командир звена Алексей Манилов. В проходе кабины на струбцине для стопорения рулей, положив её между креслами лётчиков, устроился техник Зародов. Едва самолёт набрал высоту, все трое закурили.

Гошке в кабине места не было, и он устроился в фюзеляже среди каких-то ящиков, шлангов, коробок и прочего хлама в изобилии валявшегося около полуторатонного бака для химикатов, из открытого люка которого несло невообразимой вонью. Почти три часа полёта были для него пыткой. Он пытался сдерживать дыхание, но воздуха лёгким не хватало, и Георгий был вынужден делать глубокий вдох полной грудью, явственно ощущая, как в него проникает пропитанный ядом химикатов воздух.

К концу третьего часа Зубарев повёл самолёт на снижение и начал закладывать крутые виражи над какой-то деревней, едва не задевая концами крыльев телевизионные антенны. Затем на бреющем полёте самолёт ушёл в сторону какого-то поля и, сделав круг для осмотра, приземлился на нём. Они вышли из самолёта. Оседала густая пыль, поднятая струёй от винта. Жара – за тридцать, полный штиль. В кабине – за сорок. Кругом была степь с чахлыми признаками растительности. Ничего абсолютно, похожего на аэродром в понимании Клёнова тут не было. Всюду невыносимо смердящий запах химикатов. Да куда это они сели? Что здесь такое?

Он отошёл подальше от самолёта и всей грудью втянул воздух, чтобы провентилировать лёгкие. Но почему здесь, на чистом воздухе такой же смердящий запах? Откуда? Или это ему кажется? Он ещё раз сделал глубокий вдох. Нет, то же зловоние.

– Принюхиваешься, товарищ второй пилот?

Гошка повернулся на голос. Перед ним стоял голый по пояс весь блестевший от пота техник.

– Ого! – воскликнул он. – Что-то неважно выглядишь. Как самочувствие?

В ответ Клёнов только плечами пожал.

– Ничего, привыкнешь, – успокоил Зародов и пояснил: – Это запах гербицида, короче – яда. Им тут всё кругом пропитано. Вон, видишь, – кивнул на участок мёртвой земли без признаков растительности и на вид имевшей цвет золы, – это не земля, это ядовитая пыль. Как после ядерного взрыва. Здесь была загрузочная площадка, химикатами бак заправляли, какая-то часть на землю проливалась. Теперь тут лет двадцать ни травинки не вырастет. Мёртвая лунная пыль, – сплюнул он. – Это и есть полевой аэродром.

– Но кому нужно такое? – с недоверием спросил Клёнов.

– Да уж никак не местным жителям. Они нас ругают. Мы насвинячили и улетели, а им здесь жить. А вот государству нужно, чтобы Америку по урожайности догнать. И, желательно, перегнать. Поэтому вот таких аэродромов только в нашей области около трёхсот. Представляешь, какая гигантская битва за урожай разгорается каждый год? Несколько авиационных дивизий – это сотни самолётов поливают земли страны от зари до зари этой вот гадостью. Всё это впитывается в землю, дожди и паводки смывают и уносят это в ручьи, ручьи в реки, реки в моря. Ты знаешь, даже в пингвинах дуст нашли? Он ведь не разлагается десятки лет.

– Слышал, – кивнул Клёнов.

Подошли Манилов с Зубаревым.

– Что-то не видно встречающих, – улыбнулся им техник, – Не играют фанфары, хлеб-соль никто не подносит. Бардак! Видать, не нужны мы здесь? А, командир?

– Приедут, – неуверенно возразил командир звена, доставая сигареты. – Перекурим пока.

Перекурили раз, другой, третий. Раскалённое солнце жгло нещадно. Давно миновал полдень, а на аэродром никто не приезжал. Зародов, пошвырявшись в хвостовом отсеке, извлёк оттуда две раскладушки, с грохотом сбросил их на землю и, обливаясь потом, выпрыгнул сам.

– Градусов шестьдесят внутри. Сауна, а не самолёт, – заключил он. – Как вы только летаете в таких условиях, ребята! Обезьяна и та бы не выдержала.

– Так, то обезьяна, – сказал Зубарев, затаскивая раскладушку в тень крыла, – а мы – советские лётчики.

На двух раскладушках разместились командиры, Клёнов с техником улеглись на грязном чехле от двигателя. На смердящий запах уже никто не обращал внимание.

– А, между прочим, жрать хочется, – сказал Зародов и поскрёб ногтями свой впалый живот.

– Эх, система! – выдохнул дым Зубарев.

Трёхлитровую банку с водой, предусмотрительно взятую с базы Зародовым, давно выпили. Вода была сильно тёплая, словно парное молоко и только усиливала жажду.

На четвёртом часу ожидания со стороны деревни, поднимая густые клубы пыли, показалась машина.

– Кажется, сюда едет! – вскочил с чехла Зародов и снова звучно поскрёб ногтями потный живот. – Точно сюда.

Командир звена, несмотря на то, что обливался потом не меньше, чем полуголый авиатехник, вскочил и натянул на себя форменный синий и тяжёлый, словно гиря, пиджак, чтобы видели – начальство прилетело, и встал в позу незаслуженно оскорблённого человека с печатью благородного гнева на лице. Из машины вышел мужчина лет шестидесяти и представился главным агрономом.

– Это что же вы, дорогой товарищ, так плохо встречаете героев битвы за урожай? – начал командир звена. – Четыре часа ждём. А знаете, сколько час простоя самолёта стоит?

– Да знаю, знаю, – устало отмахнулся агроном, здороваясь со всеми за руку. – Знаю. Но я, простите, никаких героев биться за урожай не вызывал. Откуда вы взялись?

– Как откуда? Прибыли согласно заключённого вами ещё зимой договора. Вот и план-задание на ваше хозяйство. Мы своё слово держим.

– Да, держите. Мне тут года четыре назад один экипаж из Белоруссии тоже слово сдержал. Шесть вагонов удобрений высыпал на одно поле, что рядом с аэродромом. А на дальние поля летать долго, они погудят немного, и опять на ближнее поле бросают. Больно домой торопились. Осенью это было. Я уже, когда документы подписал, понял, что они натворили. Вы, говорю, вред мне сделали, а не пользу. А они в ответ: сигнальщики у тебя, батя, на поле были? Нет? Откуда же мы знаем, куда и сколько летать? А ведь знали, паразиты, прекрасно всё знали. Ну, я в дураках и остался из-за сигнальщиков. А где их взять? Не хватает людей в колхозе. Сейчас все в город норовят убежать, на лёгкую жизнь. А из города к нам на уборку временщиков присылают. А что с них взять? Они не хозяева на земле-то. Каждый своё сорвать стремится, да убраться побыстрее, как те лётчики.

– Ну, наши пилоты не такие, – возразил командир звена.

– Не знаю, какие они, ваши. Только вот что я скажу вам, ребята: зря вы прилетели, не нужен мне самолёт.

– Вот так дело! Тогда зачем же договор заключали?

– А сверху, – агроном ткнул заскорузлым пальцем в небо, – сверху давили. Вот и заключил. Всех заставляли. Попробуй, откажись! С коммунистами не поспоришь. Они лучше знают, что мне надо.

– Так ведь отказываетесь сейчас. А мы обязаны в райком партии про это сообщать, – напустил на лицо завесу строгости командир звена.

– Сообщайте, – махнул рукой агроном, – мы вместе с председателем пенсии оформляем, не страшно. Чего землю-то травить зря? Раньше боялись, а теперь…

– Значит, не видите пользы от авиации? – не сдавался Манилов.

– Нет, не вижу, по крайней мере, от такой вот химии, – кивнул на самолёт. – А вот вред вижу. Вон, глядите, вдоль дороги лесополоса голая? Ваша работа. Ядом сожгли. Прошлым годом триста гектаров свёклы сожгли. Опять же ваша работа. Может, вы и не виноваты, вас-то ведь тоже заставляют. План, чёрт его возьми! Но нельзя же землю ядами поливать каждый год. Это варварство, природа не выдержит. А потомки проклинать нас будут. Да что вам говорить, сами понимаете. Вот в этой полосе когда-то птичий гомон был, а теперь там нет ничего живого, всё погибло.

Присмотревшись, Георгий заметил, что листьев на деревьях почти совсем не было. Нелепо торчали во все стороны высохшие с шелушащейся корой сучья. И это в середине лета.