После разговора с Жорой я проводил музыкантов до раздевалки. Прощаясь, очкарик протянул мне худую, холодную руку с длинными костлявыми пальцами и произнёс:

– Олег.

Гитарист оказался более разговорчивым:

– Знаете, я получил колоссальное удовольствие, играя с вами. Надеюсь, наши творческие изыскания будут продолжаться, – он протянул мне руку, – Григорий. Григорий Вассерман. Очень рад нашему знакомству.

С Наиной мы попрощались так, как будто были знакомы уже давно: она сделала небольшой реверанс, улыбнулась белозубой улыбкой и протянула мне руку для поцелуя:

– До пятницы.

– Очень рад был вас видеть. И слышать. До пятницы, – дежурно произнёс я.

Когда я вернулся на сцену, музыканты Аршаковича уже приступили к работе. Посетителей в эту ночь в ресторане было много, и заказы сыпались как из рога изобилия. Играли, в основном, блатату, или как сейчас говорят «шансон».

В этот вечер я, впервые за всё время моего пребывания здесь, услышал пение Марины, – певицы из кабацкого состава, пение, которое, надо сказать, привело меня в полное уныние. До этого она была просто ведущей и это у неё более-менее получалось. По её же признанию, пение для неё было всего лишь увлечением, и серьёзно этому она не училась. Все они жители Краснодарского края, друг друга знают давно и у Аршаковича выступают уже не первый сезон.

В последнее время мы, если и не сдружились, то немного притёрлись или, если можно так сказать, приноровились друг к другу, принимая во внимание то, что в таком составе наши дела пошли значительно лучше.

– Вы играете как Бог, – услышал я от одного из тех самых музыкантов.–Поэтому вам, наверное, с нами очень трудно. Мы не сможем играть как вы, а вы не сможете подстроиться под нас.

Я молча окинул взглядом моего собеседника, – им оказался клавишник из тех самых «шаровиков» по имени Вячеслав.

– Не посчитайте это нашим нежеланием работать с вами, – продолжал Славик, – просто вам бы лучше организовать свой состав, например, из тех, кто приходит к вам в последнее время, а мы поделились бы какими-то днями недели, и всем нам было бы хорошо. Мы уже говорили между собой, осталось только заручиться согласием Христофора Аршаковича.

– Спасибо за комплимент, – поблагодарил я Славика, – хотя до Бога мне очень далеко. Но с вами у меня хоть какая-то материальная заинтересованность, а с этими джазменами перспективы у меня нет. Поэтому я хотел бы некоторое время сотрудничать с вами, пока не найду другую работу или не уеду домой. Конечно, если вы не станете возражать.

– Возражать мы не будем, более того, у нас с вами неплохо пошли дела. Да вы, наверное, и сами заметили это. К нам стали гораздо чаще обращаться с заказами. И вообще, нам с вами очень интересно. Так что, играйте сколько хотите. Для нас это большая честь.

– А на счёт пятничных выступлений нашего квартета я поговорю с хозяином и попробую уладить этот вопрос, – заключил я.

Глава 4. Яков Борисович Смелый

Яков Борисович Смелый в последнее время стал довольно редко посещать нашу общую ночлежку. Вначале я думал, что это из-за меня, но потом узнал, что он нашёл себе женщину, как он однажды выразился «даму своего перца».

Как-то вечером, в один из понедельников, когда я не работал и от скуки или, скорее, от тоски не знал куда себя деть, он забрёл ко мне «на рюмку чая».

– Обрели путы? – спросил я его.

– Ни в коем случае. Мы ничем друг другу не обязаны. Но если есть каша и крыша, да ещё и тёплая постель, почему бы не воспользоваться этим, хотя бы на определённое время.

– И кто же она, как вы выражаетесь, «дама вашего перца»?

– Работает в детском садике воспитательницей. Как видите, я не рыскаю по помойкам.

– Причём здесь это?

– Видите ли, сотрудники детских учреждений имеют санитарную книжку, так сказать, «паспорт чистоты», а это, согласитесь, надёжная гарантия нашего здоровья.

– И что же она представляет собой как женщина?

– Сорок два года, не дурна собой. Воспитывает дочь одиннадцати лет.

– А на каком положении, стесняюсь спросить, вы у них находитесь?

– На положении гостя.

– Гостя?

– Ну, да. Хотя, это не совсем правильное определение. Я не есть некий прилипало, так сказать, «альфонс», у меня есть к ним и обязательства материального характера. Видите ли, сейчас такие времена, когда простому человеку не так-то просто выжить. Посудите сами: зарплату задерживают на несколько месяцев и выплачивают зачастую натуральным продуктом. Ну, если на макаронной фабрике платят макаронами, а на гвоздильной гвоздями, то чем будут расплачиваться школы, детские сады и больницы? А у меня есть возможность хоть и немного, помочь им. И делаю это (заметьте!) с великим удовольствием для себя!

– От чего же тогда вы не женитесь?

– Ну, знаете… кстати, вы любите Чехова?

– Читал…

– Помните что он в своей «Ариадне» словами помещика Шамохина сказал о женщине?

– Нет, не помню. Скорее всего, даже не знаю.

– Точно процитировать его высказывание я вряд ли смогу, поскольку не помню, но основную мысль доведу: «Мы женимся или сходимся с женщиной, проходит каких-нибудь два-три года, как мы уже чувствуем себя разочарованными, обманутыми; женимся на других, – опять разочарование, и, в конце концов, убеждаемся, что женщины лживы, мелочны, суетны, несправедливы, неразвиты, жестоки, – одним словом, не только не выше, но даже неизмеримо ниже нас, мужчин».

– Вы считаете, что эти пороки присущи всем женщинам?

– Пока что я ничего не могу сказать о своей пассии, ведь по утверждению того же классика, потребуется два-три года для того чтобы понять во что мы вляпались.

– Вы стали так редко появляться в нашей общей обители. А вы знаете, мне не хватает вас. Вы – что-то вроде валерьянки на больное сердце. И хотя ваша философия не всегда уместна, а порой и чужда мне, но она помогает справляться с моим недугом – тоской и отчуждённостью.

– Вы всё ещё тоскуете? Наберусь смелости (это не каламбур вокруг моей фамилии!) дать вам ещё один совет: найдите себе подругу. В вашем положении это ведь так легко сделать. Как говорят французы «Cherchez lafemme» – ищите женщину.

– Думаю, мне это не поможет.

– Ну, не скажите! Раньше я тоже был примерно такого же мнения, с одной лишь только разницей: я не убивался по прошлому.

– Просто вы оптимист. К тому же, я полагаю, вы по натуре флегматик и вам гораздо легче в этой новой для всех нас жизни.

– Знаете, я эпикуреец. Смысл моей жизни заключается в вечном стремлении к счастью, которое я вижу в преисполнении всех жизненных удовольствий. Я люблю много и вкусно поесть, обожаю хорошие вина, прельщаюсь красивыми женщинами, с огромным удовольствием воспринимаю различные зрелища, как-то: театр, цирк, кино. Не люблю только шумные веселья – танцы (или, как их сейчас называют, дискотеки) и кабак. А вот вы, старина, в моём представлении являете собой стоика.

– Я не силён в философии вообще и в античной философии в частности. Но то, что вы говорите, довольно интересно.

– Я вам поясню. Стоицизм учит умеренным желаниям и воздержанию, хорошим поступкам и делам. Это философия гордого человеческого духа, смело смотрящего в лицо даже самой смерти. Не быть покорным судьбе, не склоняться ни перед какой силой – вот главный постулат этой философии.

– Пожалуй, это не про меня. По натуре я слабовольный и нерешительный человек. Наверно я из тех, кто готов подставить вторую щеку. Я против всякой силы и насилия. И над судьбой я не властен, скорее она надомной.

– Мне кажется, что вы ещё не постигли себя. Вы просто ещё себя не знаете.

Я вопросительно посмотрел на него.

– Я сейчас вам всё объясню, – продолжал Яков Борисович. Всё дело в том, что вы жили в некой социально изолированной среде. О вас заботились, вы ощущали физическую и моральную поддержку, вам во всём потакали. Придя с работы, вы не думали о том, что вам нужно было что-то приготовить поесть, постирать, погладить, убрать. Дома вас всегда ждал обед и ужин, тёплая постель и ласковый взгляд (конечно, если вы это заслужили). Утром вам подавали завтрак, наглаженные брюки, чистую сорочку, галстук и начищенную обувь. Всё это вы принимали как должное, и считали, так будет всегда. Но в один прекрасный момент всё изменилось. Вам уже никто и ничего не подаёт. Вас никто не греет, и никто вам не потакает. Вот с этого момента и начинается ваша настоящая жизнь. Перед вами два варианта развития событий: либо вы снова ищите ту же или подобную социальную среду и стараетесь в неё влиться, либо назло себе или тем жизненным обстоятельствам, которые заставили изменить привычный для вас образ жизни, создаёте для себя сами приемлемые условия бытия. Вот здесь и начинается познание себя как личности.