Сложности кладоискательства
Иногда имя это просто имя. Как у обычных людей. Иногда имя это капитал. Как у Сперата или актеров моего мира. Иногда имя это сила. Называя его ты можешь угрожать или наоборот, отвести от себя угрозу. Как имя «весового» на районе, или моё имя в этом мире. Почти всегда это будут три разных имени, потому что слишком большая известность не нужна силе, а если нет силы и денег, то трудно стать известным.
С местами всё по другому. В моем мире для кого-то лондонский «Сити» центр всех денег, а для кого-то тесный анклав старых зданий, посредственная туристическая достопримечательность. В этом мире то, что Горун назвал «Сокровищницей» тоже действовало на людей по разному. Не могу сказать, что подземник до этого проявлял чудеса самообладания, но и трусом его назвать было нельзя. И все же, он трясся от страха. Даже несмотря на отек, его зубы стучали а руки тряслись, как будто он оделся по летнему и уже полчаса ждет автобус промозглым октябрьским утром. Взгляд метался, дыхание было неглубоким и частым. Подозреваю, давление у него было как у американского пилота, сажающего самолет на палубу авианосца.
И чем больше мы углублялись внутрь этого строения, тем сильнее бедолага впадал в панику. И это было особенно хорошо видно на фоне остальных моих людей — весело перекидывающихся шутками и подначками, улыбающихся, собранных и внимательных но полных энтузиазма. Они шустро и споро разбились на тройки-четверки и тщательно обшаривали многочисленные комнаты этой «сокровищницы» не нуждаясь ни в каких особых указаниях. Горун стал бесполезен, на все вопросы твердя «не знаю» и прося меня уйти из этого места. Связав подземника и сдав его в «обоз», я избавился от его испуганной рожи. Чтобы не мешал мне не торопясь продвигаться вперед.
Его страх пока не был обоснован, ведь мы не встретили ничего особо пугающего.
Пара вендикатов — тусклые, едва заметные фигуры, слабо светящиеся зеленым светом. Они бросились на нас недалеко от входа, в большом зале, среди леса великолепно обработанных колонн. Их развеяли так же легко и походя, как деревенский пацан срубает палкой стебель крапивы. Чуть позже мы нашли их источник — в основном, по запаху. Десяток тел раскиданные среди колонн, несколько в одной из комнат. Следы схватки, закончившейся резней. Тела были уже частично скелетированные — над ними хорошо поработала местная живность. Были еще видны остатки плоти, облепленные светящимися личинками местных жуков-светляков. Целый рой их вспорхнул с тел, потревоженный вошедшими, заполнив комнаты как конфетти. Красиво. Если забыть, на чем они так процветают. Вообще местной экосистеме было очень по вкусу мясо — тела проросли светящейся синим грибницей и бледными, похожими на поганки, плодовыми телами грибов, вокруг шустрили всякие многоножки.
Красивая мерзость отвратительно вдвойне. Я побрезговал подходить ближе. Как и многие другие. А вот Леонхарт проявил удивительную невозмутимость. Либо привычка, либо психологические отклонения. Врожденные или приобретенные. Надо было его назвать «Железный желудок».
— А головы-то, порублены, — доложил он мне результаты осмотра. — Только Император знает, сколько они там лежат. Как оно тут, под землей, я ж не знаю. Ежели по вендикатам смотреть, то месяца четыре, сами развеялись почти. А если по тушкам, то наверху я бы сказал, и трех недель не пролежали. Там не токмо мужики, ещё бабы и пара деток в комнате. Одежду у многих оставили, не бедные, значит, их порешили. Сначала мужиков побили, потом баб. Я так мыслю, кто-то их на выходе встретил. Что-то они вынесли снизу, я видел лямки от мешков срезанные, и у одного, вон там, руки вот так сложены.
Он сложил руки на груди, показывая.
— Император не дай соврать, дыркой в заднице чую, нёс он что-то, до конца к себе прижимал, у него потом пальцы срезали, шоб, значит, из рук вынуть…
Надо ли говорить, что эти сведения только добавили оптимизма всей компании. И люди ломанулись в темноту запутанных переходов не жалея факелы. Да ладно, на первой волне энтузиазма я и сам полез в темноту переходов.
Находок все не было. Некоторое время меня слегка отпустило и я вернулся к Адель, которая с двумя десятком слуг и прачек и своей свитой, сохранила самообладание и осталась у входа. Там я провел некоторое время, размышляя, не разбить ли лагерь. Пока просто повалился на пол, отдыхая — набегался в полных доспехах. Кажется, даже успел немного вздремнуть. А потом меня позвали смотреть упокоенного. Обычная нежить — некромагия слегка иссушила ему плоть, не остановив, впрочем, процесс гниения полностью. Он безобразно распух и стал зеленого цвета. Упокоили его арбалетным болтом в голову. Аккуратно в центр лба. Хороший выстрел, учитывая не располагающую к спокойному прицеливанию мишень. На упокоенном болтались лохмотья оставшиеся от одежды. Когда-то, не плохой. Широкий кожанный ремень и на одной из рук, почти скрытый кусками отслаивающегося гнилого мяса, наруч. Явные признаки воина. Возможно, один из тех, кого мы встретили у входа. Убежал от врагов, но истек кровью во тьме. И вместо того, чтобы выпустить из себя вендиката, сразу переродился.
— Молодой мертвяк, глупый, — сказал парнишка с арбалетом, стоявший рядом. Тот самый, который был другом Полуха. — Увидел меня, и сам за булькал, и на встречу побрел.
— Тебя, кстати, как зовут? — спросил я этого меткого арбалетчика.
— Мелкий, Сеньор Магн,— сказал парень. И зачастил:
— То есть, ваше святейшество, я хотел сказать Четвертак, сын Третьяка Зудливого, мой отец арендатор земли в Трех Хвостах, это имение сеньора…
Мелким парень не был. Мне он доставал макушкой до скулы. А я, как мне кажется, за последнее время будто подрос. Наверное, сейчас рост метр девяносто. И мышц добавилось — на моих старых латах ремни на ногах и руках до конца не затягивали. Здоровяк Леонхарт был выше большинства пехотинцев на голову и примерно одного роста с рыцарями. И то доставал мне макушкой только до подбородка. Прозвище «Мелкий» — пример простого сольдатского юмора. Я перебил паренька, и сказал как можно громче, сурово оглядываясь вокруг на остальных:
— А давай ты будешь не Мелкий, а Меткий! Точно, с этого момента ты Меткий! — на самом деле я просто не хотел слушать историю его жизни. Положил руку на плечо переименованному. И, уже тише, добавил, наклонясь к нему. Кстати, парнишка явно старался мыться, воняло от него не сильно. — И, Меткий, мне очень жаль, что Полуха погиб. Тяжело терять друзей. Я знаю. Я не могу ничем помочь, но я разделяю твою горечь.
Парнишка кивнул, хотел что-то сказать, открыл рот… Но закрыл его и только шмыгнул носом, кивая. Как же легко их растрогать. Хотя, если бы меня в моем мире за плечо пощупал кто-то вроде Илона Маска и сказал банальность, да хотя бы в соцсетях в комменте что-то сочувственное написал, я бы тоже потек.
— Не, не. Сочный мертвяк, настоенный, — встрял в разговор вездесущий Леонхарт. Внимание перетягивает. — Так то он старый. Просто оголодал. Вон, видите, мойсень, мясо с костей уже отваливается. Скоро скелетом бы стал.
Метаморфозы местной дикой нежити сильно зависели от того, сколько эта нежить в процессе умертвит живых людей. Или других разумных — магия, поднимающая мертвых, действовала только на разумных. Магну это даже преподавали, но увы, ученик он был так себе. Запомнил главное, зомбяк, вроде этого, очень сильный, лучше бить издалека — а то от их хватки не то что кости ломаются, даже доспехи, бывает, гнутся. Может и придушить. Зато зомбяки медленные. Скелеты легкие, если без оружия, почти не опасны. Могут ударить, с ног сбить, даже цапнуть — зубы у них растут. Но в основном как человек, только легче, и рассыпать легко. А вот дикие гули, со здоровенными пастями, опасны — быстрые, хитрые, любят нападать из засады. Но и воняют тухлятиной так, что мимо не пройдешь. Хуже мертвяков. Говорить это вслух я не стал — Леонхарт и сам начал раздавать команды. Которые, в основном свелись к «смотреть глазами, а дыркой от жопы и нюхать, если воняет сразу назад, подмогу звать».
