Ворота во двор княжна нашла запертыми, и сколько бы ни стучала, никто не открывал. Наконец, она вспомнила про потайной ход и пролезла тем же путем, которым вышла. Кое-как добравшись до родного крыльца, Аммия скинула с себя негодную одежду в бочку с мусором, умылась в кадке, после чего в одном нательном белье поплелась на второй этаж. По пути она так никого и не встретила. Город словно вымер.

Наверное, ночь опять завладела ей, и она гуляла во сне, размышляла девочка, очутившись в постели.

И только тогда оборвался зловещий рокот, который все это время непрерывно доносился откуда-то издалека и успел так слиться с окружающими звуками, что перестал восприниматься как нечто необычное. Теперь лишь его смутные отголоски еще блуждали в гудевшей голове, постепенно растворяясь в бормотании ветра.

***

Тот рев, лишающий чувств и насылающий волну оцепенения, удивительным образом скрыл ее побег. Долгое время Аммия пребывала в таком ужасе, что не решалась с кем-либо заговаривать об этом. Силилась выглядеть как обычно, натужно улыбаться и болтать обо всем на свете – получалось плохо. Особенно явственно хандру ее заметил проницательный Хинтр. Ему она сказалась больной, а позже, будто сознаваясь, выдумала себе жениха, после чего ученый лукаво подмигнул и прекратил допытываться.

Теперь она ясно понимала, что это был за звук. Гон, Великаний Зов, Веление Владыки, Дрожь Земли, Пробуждение, Погибель – названий этой жути сочинили немало, как и объяснений, одно другого чуднее. Случалась она чрезвычайно редко и обыкновенно отдавалась едва слышным гулом за горизонтом – Аммии и самой доводилось быть тому свидетелем. Но иногда шум набирал ужасающую силу и проносился по Нидьёру, словно буря, повергая всякое существо в подобие обморока.

В тот день поднялся небывалый переполох. Очнувшись от шока, город встал на дыбы и превратился в жужжащий муравейник. Искровцы стояли на ушах, на княжий двор на взмыленных конях то и дело въезжали дюжинные с донесениями о потерях и пропавших. Все резервы бросил дядя на поиски тех, кто при Погибели оказался вне спасительных стен, ведь в это время влекомые призывным рыком чудовища выползали из нор, выкапывались из земляных схронов, поднимали головы из болотной тины. Выбрался из вековечной тьмы рудников и тот, на кого наткнулась она. Он был не просто порченым, а Вестником – тем, кто может обращать людей в лишившихся разума рабов, чьи инстинкты подобны звериным. Но не он заботил ее и не то, каким образом ей удалось сбежать.

По ее вине погиб человек. Геприл, он только весной попал в дружину. Его отыскали совсем скоро – почерневший лицом и утративший всякое людское обличье, бедняга той же ночью полез к воротам, где и был зарублен собратьями, а после узнан по серебряному перстню.

Аммия сама устроила себе домстолль, ставши той, кто обвиняет и той, кто защищает. Бессонными ночами она проклинала себя последними словами за глупую выходку, стоившую Геприлу жизни, а потом пыталась найти оправдания. Это все несчастный случай! Она до последнего надеялась его спасти. Не убежала, хоть был момент, когда решимость ее покинула.

Тяжелым бременем легло это несчастье на неокрепший разум, она еще больше замкнулась, стала угрюмее, а во взгляде ее затаилась частичка того беспредельного мрака, который она узрела в глазах Вестника.

Погибель навсегда изменила ее и наделила чем-то, что с тех пор стало привлекать в сны незванных гостей. Именно тогда ночь впервые познакомила Аммию с Тряпичником.

Он один мог видеть ее.

Низенький, с немалым горбом, он наблюдал издалека – следил, но не приближался, и от этого становился еще страшнее. Одежда его целиком состояла из безумного, беспорядочного нагромождения выцветших от времени обрывков разномастной ткани, тряпок, лент и шарфов, из-за которых лица почти не было видно. Таинственный образ Тряпичника настолько отличался от всего окружающего, что выглядел инородным. Самый воздух вокруг него, казалось, искривлялся и переливался пунцовым облаком, будто человек этот не принадлежал миру грез.

Спустя шесть лет Тряпичник впервые заговорил с ней.

Ночь забрасывала ее в разные места, то ли придуманные ею самой, то ли существовавшие на самом деле. Ни в одном из них Аммия не была наяву – шутка ли, если не брать в расчет несколько поездок под усиленной охраной, когда на отца находило благостное настроение, она вовсе не покидала окрестностей столицы. Ведь там, за воротами, таилось великое зло, чему ей довелось стать свидетелем.

Это было похоже на сон, но в нем Аммия не ощущала себя тонущей в море изощренных, непрестанно меняющихся творений собственного разума. Увиденное не пыталось преобразиться, как только она отводила взгляд и сосредотачивалась на чем-то другом. Вещи оставались собой, они были реальны, девочка трогала их и рассматривала мельчайшие детали. Очутившись здесь, Аммия всегда чувствовала легкое покалывание в ладонях и кристальную ясность мысли.

Она прекрасно понимала, что в действительности сейчас спит в собственной кровати, но проснуться по своей воле не могла. Возвращение происходило как-то само собой: от холода, громкого звука, чьего-то прикосновения, а иногда и вовсе без причины.

В ту глухую ночь первым ощущением для нее стал многоголосый гул толпы, перед которой она оказалась.

Место было незнакомым. Голова Аммии закружилась, когда она подняла глаза на высоченные стены дворцов и шпили далеких сияющих башен, пронзавших сами небеса. В Доме Негаснущих Звезд подобных грандиозных сооружений не знали, и от такого размаха голова шла кругом. Она будто попала в чудесную сказку.

Люди ликовали, громко смеялись, что-то выкрикивали на незнакомом, мелодичном языке и подбрасывали шапки в безоблачную высь. Девочка прошмыгнула в первые ряды, стараясь никого не задевать, ибо уже убедилась, что ночь дарует лишь невидимость, но не бесплотность.

Все взоры были устремлены на вереницу конных воинов. Бронзовые шлемы с высоким гребнем, парадные доспехи из цельных пластин, так точно пригнанные по фигуре, что совсем не сковывали движений – такой красоты не сыщешь и в княжеском арсенале. Седло к седлу скакуны их неторопливо ступали в три шеренги по проходу, который удерживали цепочки стражников.

На голову сыпалась блеклая пыль, разнося резкий запах серы и одевая все вокруг в безжизненные цвета. Аммия знала, что это свойство прошлого – она наблюдает за тем, что уже свершилось, и чем больше минуло времени с тех пор, тем выше от земли поднимался слой пепла. Судя по тому, что толща его доходила до самых икр, ее занесло куда-то очень далеко вглубь веков.

Тонкая змея отряда следовала к устремленным в небесную синеву башням величественного чертога. На ветру гордо реяли алые стяги с орлом, широко раскинувшим крылья. Такого герба она не знала.

Южане называли свартов рыцарями. Их начищенная до блеска броня сверкала яркими бликами в багряных лучах заходящего солнца. Они отвешивали поклоны и приветственно махали руками, услаждаясь торжественным моментом – должно быть, возвращались с победой в великой битве.

Скоро среди бедноты напротив появился он. Закутанный в бесчисленные слои ткани, источающий зловонный дух, он неспеша выступил в первые ряды зевак.

Тряпичник пугал Аммию, и сталкиваться с ним она старалась пореже. Надеясь скрыться раньше, чем ее заметят, девочка шмыгнула в самую гущу толпы и затерялась в ней. Народ был увлечен зрелищем и не обращал на нее внимание. Она проталкивалась, протискивалась, помогая себе локтями.

Наконец, скопище людей поредело. Аммия выскочила с заполненной площади и быстрым шагом направилась к линиям пестрых торговых палаток, увешанных и уставленных диковинными товарами.

Здесь стояла удивительная смесь ароматов, манящих и отталкивающих, сладковатых и дурных, пряных, терпких и таких, каким нельзя подобрать никакое определение. Но чем дальше она пробиралась, тем прилавки становились беднее и тем больше затмевал все въедливый запах рыбы.