Похоже, игра здесь шла по другим правилам. Подходя к ведущим в первый двор арочным воротам, они увидели команду прислужников в полном составе, застывшую перед ними, словно статуи – конюхов и стремянных, замерших рядом со своими недвижимыми лошадьми, как будто их кто-то заморозил, музыкантов на сцене, склонившихся над своими беззвучными инструментами, и бессчетное количество домашних слуг и помощников, разодетых, как того требует работа у самого царя – в украшенные кокардами тюрбаны, вышитые кафтаны, туфли с загибающимися вверх острыми носами, ожерелья и кольца. Не успели Хукка и Букка пройти сквозь ворота, как эта сцена ожила и все обратилось в шум и суматоху. Придворные ринулись к ним наперегонки, желая сопровождать, и оказались вовсе не большими детьми, как это было на городских улицах, а взрослыми мужчинами и женщинами, образованными и отлично владеющими речью, полностью готовыми к исполнению своих обязанностей. К Хукке подошел ливрейный лакей с короной на красной бархатной подушечке, и счастливый Хукка водрузил ее себе на голову; заметим, корона подошла ему идеально. Он посчитал, что забота слуг во дворце причитается ему по праву, но Букка, шедший на два шага позади него, придерживался иного мнения.

– Похоже, даже волшебные семена по-одному работают для тех, кем правят, и по-другому для тех, кто правит, – рассуждал он, – но, если те, кем правят, останутся неуправляемыми, ими будет непросто править.

Спальни оказались обустроены настолько по-царски, что вопрос о том, кому в какой спать, разрешился сам собой, без споров, были там и камергеры, готовые принести им ночные наряды и показать шкафы, ломящиеся от одежд, соответствующих их царскому статусу. Но братья слишком устали для того, чтобы побольше узнать о своем новом доме или интересоваться наложницами, и уже через несколько мгновений заснули крепким сном.

Утром все было по-другому.

– Как там сегодня город? – поинтересовался Хукка у придворного, который пришел к нему в спальню открыть шторы.

Слуга обернулся и низко поклонился ему.

– Все, как всегда, отлично, сир, – ответил он, – город процветает под началом Вашего Величества, сегодня и всегда.

Хукка и Букка оседлали лошадей и поскакали в город, чтобы своими глазами увидеть, как обстоят дела. Они с изумлением обнаружили, что столица занята своими делами, с многочисленными взрослыми, которые ведут себя как взрослые, и детьми, которые носятся повсюду, как это и полагается детям. Все выглядело так, будто эти люди живут здесь долгие годы, что они провели здесь детство, повзрослели, переженились и нарожали собственных детей, будто у них есть воспоминания и истории, будто это сообщество существует уже очень долго, будто это город, где есть любовь и смерть, слезы и смех, верность и вероломство – все, что присуще человеческой природе, все, что, соединяясь воедино, придает жизни смысл, все, что появилось на этот свет из волшебных семян. Городской шум, крики уличных торговцев, лошадиное ржанье, скрип повозок, песни и ругань разлились в воздухе. В барачном городке огромная армия, в полной боевой готовности, ожидала приказов начальства.

– Как такое возможно? – спросил брата изумленный Хукка.

– А вот и ответ, – указал ему Букка на что-то пальцем.

Там в скромной накидке отшельницы цвета шафрана, с деревянным посохом в руках к ним сквозь толпу приближалась Пампа Кампана, к которой оба брата питали нежные чувства. В ее глазах полыхал огонь, которому не суждено будет потухнуть в ближайшие двести лет.

– Мы построили город, – обратился к ней Хукка, – ты обещала, что когда мы сделаем это, то сможем спросить у тебя твое настоящее имя.

Тогда Пампа Кампана назвала им свое имя и принесла свои поздравления.

– Вы отлично справились, – отметила она, – все, что им нужно, – чтобы кто-то нашептал им в уши их мечты.

– Людям нужна мама, – сказал Букка, – теперь она у них есть, и все будет хорошо.

– Городу нужна царица, – сказал Хукка Райя I. – Пампа – отличное имя для царицы.

– Я не могу стать царицей в городе без имени, – отвечала Пампа Кампана. – Как называется ваш город?

– Я назову его Пампанагар, – заявил Хукка, – ведь это ты, а не мы, его построила.

– Это будет нескромно, – возразила Пампа Кампана, – выбери другое имя.

– Тогда Видьянагар, – заявил Хукка, – в честь великого святого отшельника. Город мудрости.

– Он тоже откажется, – сказала Пампа Кампана, – я отказываюсь за него.

– Тогда не знаю, – признался Хукка Райя I, – возможно, Виджая.

– Победа, – одобрила Пампа Кампана, – Этот город – настоящая победа, это так. Но я не думаю, что разумно так кичиться.

Вопрос о названии останется без ответа до тех пор, пока в город не прибудет чужеземец-заика.

Гость из Португалии прибыл в пасхальное воскресенье. Его тоже звали воскресеньем – Доминго Нуниш – и он был красив, как божий день, с глазами, зелеными, как трава на заре, с волосами, рыжими, как солнце на закате, и дефектом речи, который только добавлял ему очарования в глазах жителей нового города, ведь благодаря ему Доминго Нуниш смог избежать высокомерия, присущего белому человеку при общении с теми, чья кожа темнее. Он занимался торговлей лошадьми, которая на самом деле была лишь предлогом, ибо его истинной страстью были путешествия. Он повидал весь мир от альфы до омеги, от верха до низа, от отдавать до брать, от побеждать до проигрывать, и понял, что, где ни окажись, мир есть иллюзия и что это прекрасно. Он испытал наводнения и пожары, не раз был на волоске от гибели, он видел пустыни, ущелья, холмы и горы, чьи вершины достают до небес. Либо он просто так рассказывал. Его продали в рабство, но позднее выкупили, после чего он начал путешествовать и рассказывать истории о своих путешествиях всем, кто был готов его слушать; эти рассказы не были скучной канителью, они описывали не ежедневную обыденность мира, но, напротив, его чудеса, или, если быть точнее, эти рассказы убеждали в том, что человеческая жизнь не банальна, а исключительна. Прибыв сюда, он тут же понял, что этот новый город – величайшее из чудес, сокровище, которое может сравниться с египетскими пирамидами, висячими садами Вавилона или Колоссом Родосским. А потому, продав главному конюху военного городка купленную в гоанском порту партию лошадей, он тут же отправился изумленно осматривать городскую стену из золота – позднее он сделал запись об этом в своем путевом журнале, отрывки из которого Пампа Кампана приводит в своей книге. Стена вырастала из земли прямо на его глазах, с каждым часом становясь выше, гладко отесанные камни возникали из ниоткуда и безупречно ровно укладывались друг на друга, не было и намека на присутствие каменщиков или других рабочих; такое возможно, только если поблизости находится великий волшебник, создавший эту крепость мановением своей волшебной палочки.

– Чужеземец! Поди сюда!

Доминго Нуниш достаточно знал местный язык, чтобы понять, что к нему обращаются в приказном тоне, с некоторым оттенком вежливости. В тени ворот с надвратной башней, отделявших город от барачного городка, чьи башни-близнецы тянулись выше и выше прямо у него на глазах, он увидел маленького человечка, выглядывающего из складок царского паланкина.

– Ты! Чужеземец! Сюда!

Этот человек либо напыщенный фигляр, либо принц, либо то и другое, подумал Доминго Нуниш. Он решил поостеречься и с любезностью отвечать на грубость.

– К вашим у-у-услугам, сир, – проговорил он с глубоким поклоном, очень впечатлившим Наследника Престола Букку, который все еще не привык к тому, что является человеком, которому незнакомцы отвешивают глубокие поклоны.

– Это ты тот парень с лошадьми? – все так же грубо спросил его Букка. – Мне говорили, что в город приехал торговец лошадьми, который не умеет нормально говорить.

Доминго Нуниш ответил неожиданно:

– Я зарабатываю себе на жизнь ло-ло-лошадьми, – сказал он, – но скажу по секрету, я – один из тех людей, це-це-цель для которых – путешествовать по ми-ми-миру и рассказывать истории, чтобы другие люди смогли уз-уз-узнать, каков он есть.