– Еще поля с озимыми есть, там кормовые культуры для наших и соседско-колхозных нужд, – добавил я.

На поля смотреть никто не захотел, поэтому отправились на лесопилку и деревообрабатывающий завод – бумагу производить начали, для типографских нужд.

– Часть леса нам не нужна – под поля распашем, а там, где положено, леса будем восстанавливать при помощи саженцев – у соседей с востока при колхозе лесной питомник есть, наладили бартер на вешенки.

Поехали дальше.

– Вон там скоро поселятся бараны, – указал на возводящиеся слева от нас стайки. – А тут – текстильная фабрика, шерсть перерабатывать в ковры.

Которых много не бывает.

– Здесь – пищевой цех, кооперативный, производим широкую линейку десертов и полуфабрикатов. Но вам, Федор Артемьевич и дядя Афоня (гренадер сократился в ходе экскурсии), наверное, не терпится посмотреть на технику.

В гараже сибиряки проторчали добрых полтора часа, общаясь с местными и глазея на блестящую сельхозтехнику.

То, что в колхозах было до моего появления подвергли ремонту и сверху закупили в два раза больше – у нас же «механизированные» звенья!

– Переезжаем! – по итогам экскурсии решил Федор Артемьевич и подмигнул мне. – А я думал врут про тебя, а оно вон как оказалось!

– То ли еще будет! – нескромно заявил я в ответ.

Потому что неизбежно будет!

Попрощавшись с гостями, таки добрался до папы Толи – сидит, бедолага, грустный-прегрустный, бумажки перебирает. Грусть не из-за работы, понятное дело – из-за непутевого брата.

– А, это вы, – без энтузиазма поприветствовал он нас с Виталиной.

Пап Толин секретарь – здоровенный мужик с жутким шрамом на лысом черепе (отшучивается стандартным «бандитская пуля») зашел в кабинет с подносом в руках и наделил нас чаем с шоколадными чизкейками.

– Спасибо, Леопольд Васильевич, – поблагодарил я его.

Мужик откланялся, и я со вздохом пожаловался:

– Жру сегодня как не в себя.

Виталина вздохнула еще горше:

– Три килограмма за неделю набрала!

– Кушайте на здоровье, – рассеяно улыбнулся папа Толя, поставил печать на последнюю бумажку из огромной стопки, откинулся на стуле, снял очки и устало потер пальцами глаза. – Андрея видел? – спросил он меня и поделился грустью. – Даже не зашел ко мне!

– Видел, – подтвердил я. – Ты себя виноватым главное почувствовать не вздумай, пап Толь.

– Физиогномист! – фыркнул он.

– В самом деле – ты ж ему не нянька, с какого-то возраста родственник неминуемо отправляется в условно-свободное плаванье, где все зависит от него. Мог бы карьеру в КГБ строить, шпионов ловить, а он решил вот так – ну кто виноват? – развел я руками.

– Мы с ним когда детьми были в «Дурака» постоянно играли, – поерзав в кресле, открыл Судоплатов-младший страшный фамильный секрет.

– И ты постоянно у дяди Андрея выигрывал, – предположил я. – Из-за чего его психика получила рану, которая дала о себе знать в среднем возрасте.

– Да, – почти с испугом в глазах посмотрел на меня Судоплатов.

– Просто угадал, – развел я руками. – Второй вариант – он постоянно выигрывал, привык ощущать вкус победы, и итог один черт точно такой же, как сейчас. Не переживай, пап Толь, вылечим.

– Да какая там болезнь, – поморщился он.

– Самая обычная, – покачал я головой. – Хроническое прогрессирующее неизлечимое смертельное заболевание «зависимость». С таким же успехом он мог бы бухать, жрать аптечные препараты без назначения врача, придаваться беспорядочным половым связям и тому подобное – словом, откармливать лимбическую систему до полной потери самоконтроля. Осуждение тут только навредит – будет дергаться и сопротивляться внешнему влиянию. Он же взрослый мужик, и, если сильно надо, возьмет себя в руки в любой момент, – сдобрил я последнюю фразу щедрой порцией сарказма. – А если все вокруг говорят какой он больной, дядя Андрей проникнется, и со временем, если повезет, завяжет. Как диабет, например – сразу не умрешь, но силой воли уровень сахара в крови не проконтролируешь. Связи с московскими картежниками ему дед Паша уже оборвал – это важный шаг, потому что провоцирующее зависимость тлетворное влияние исчезло. Далее нужно потихоньку заставить его признать наличие проблемы – сиречь болезни. Это уже сложнее – пока он выглядит прямо обиженным, но со временем у нас получится. Потом – внешний контроль в виде новой жены. Желательно с железным характером, чтобы подмяла его под каблук как можно глубже – тогда дядя Андрей попадет под внешний контроль, который компенсирует недостаток внутреннего. Как-то так пока.

– Болеет братец, значит, – откинувшись в кресле, пап Толя прокрутил ручку между пальцев.

– Болеет и точка! – подтвердил я.

– Совхоз тоже болеет, – перешел Судоплатов к одной из наших стандартных тем. – Это, конечно, твои деньги, но полтора миллиона «минуса»… – удрученно покачал головой.

– Было-то два, – заметил я. – Потихоньку выбираемся из долговой ямы, стало быть. Ничего, скоро восьмое марта, тюльпанов у нас полно, минимум полмиллиона только на них «отобьем». Из крупных «рублёвых» покупок у нас почти всё закончилось, значит дальше будет только лучше. Не дальше осени в «плюсы» выйдем.

– У меня все хорошо, а у Андрея… – снова приуныл папа Толя.

– Винить себя за то, что у тебя все хорошо, когда у кого-то плохо – это прямо полная хрень, – отмахнулся я. – Всем в нашем мире плохо, всех экзистенциальна пустота и животная составляющая точит, но кто-то справляется, а кто-то нет. У дяди Андрея были все возможности прожить жизнь нормально, но он сам все про*бал. Потому что болеет, а не потому что мудак! – напомнил о важном.

– Когда отца посадили я мал был, а он уже все понимал, – вздохнул Судоплатов-младший. – Ему тяжелее чем мне пришлось.

– Ох уж эти детские травмы, – вздохнул и я. – Их тоже у всех хватает, так чего теперь, кружки коллективного суицида для особо грустных открывать?

– Еще и поножовщина эта, – потерял папа Толя остатки настроения. – Вот почему нельзя спокойно выпить и спать пойти? Обязательно нужно собутыльника пырнуть.

– Несовершенен человек, – пожал я плечами. – Про пьяную поножовщину и прочие прелести даже думать лень, если честно – просто примем как данность и будем жить дальше. Типа как молния в кого-то ударила – не так часто, к счастью, но все-таки случается. Плюс один зэк, минус один житель – чистая статистика.

– А зачем тебе пуанты? – перевел он тему. – В Большом заказывать пришлось, а у нас даже балета нет.

– Думал нашим танцорам понадобятся, – развел я руками. – Впарим кому-нибудь по бартеру, не проблема – балетных кружков в стране хватает.

Доели чизкейки, и неведомо как подгадавший момент Леопольд Васильевич принес самодельных, еще теплых, пряников:

– Моя напекла, принесла вот, – добавил комментарий.

– Спасибо Людмиле Антоновне! – поблагодарили мы.

Пряники у нее обалденные получаются. Потрескали – Виталина начинает выглядеть прямо виноватой.

– Тренажерный зал через две недели оборудуем, – приоткрыл я перед ней завесу будущего.

Успокоилась вроде.

– Придется на восьмое марта грузовики арендовать, – поделился проблемой папа Толя.

– Норм, отобьется, – заверил его я. – Лучше в лизинг оформить – типа аренды с последующим выкупом. Мы уже много всякого возим, а дальше логистики станет еще больше. Ах да, Венедикт Юрьевич просил передать, что нужен еще как минимум один бензовоз и резервуар, иначе наша заправочная станция станет «бутылочным горлышком».

Венедикт Юрьевич у нас за топливо отвечает, раньше в КГБшном гараже тем же самым занимался.

– Опять расходы непредвиденные, – горько вздохнул папа Толя.

Матроскина все еще нет, а цитаты из него есть – до чего техника дошла!

– А зачем на сцену болгарский линолеум? – спросил он.

– Потому что лучше отечественного, – развел я руками. – Кроме того – «Болгария не заграница», поддержим братский народ.