– Да! А ведь теперь слава у Шестиглавого станет ещё сильнее.

– Да, ваше величество. Всё благодаря нашим Героям. Недаром лучшие кузнецы ковали для них доспехи, лучшие маги учили их своему искусству, лучшие учёные дали свои знания, и лучшие женщины королевства принадлежали им.

Из эпицентра

Где-то за окном закричал петух, потом от мощного удара лапой загремела жестяная миска.

Да, пора было вставать. А так не хотелось! Григорий поворочался с боку на бок, послушал требовательный лай за окошком и решил, что пора подниматься и приниматься за хозяйство.

Впрочем, то, чем он располагал на данный момент, хозяйством назвать можно было только с большой натяжкой. Крепкая изба-пятистенка с печью, небольшой сарайчик, в котором хранился нехитрый инструмент, в него же на ночь собирались куры с петухом, да конура, в которой жил крупный пес непонятной породы. Пес отзывался на «Филю» и мог за кусок мяса продать все хозяйство вместе с хозяином, но расчет был на то, что пришлые об этом не знают. Крупная черная дворняга производила устрашающее впечатление, и миску Филя отрабатывал исправно, то есть если вдруг к поселку приближался пришлый, то пес лаем предупреждал об этом.

Впрочем, перепутать кого-то с кем-то было бы трудно. Весь поселок представлял из себя полтора десятка брошенных хибар, в которых очень давно никто не жил. Григорий купил домик по случаю у одноклассника, который честно признался, что не станет ездить за четыреста километров от Москвы, а будет строиться поближе к МКАДу. Григорий надеялся, что в деревне вообще никого не будет, то есть ни одной живой души. Кризис среднего возраста подтолкнул именно на такую мысль. Разочарованный в окружающих его людях, в работе, в обществе Григорий захотел пожить как-нибудь один. Года два-три. Дальше он планировал вернуться к нормальной жизни, полностью сменив свой круг общения. Так что квартира была сдана за штуку баксов в месяц, а ее владелец свалил не во Вьетнам или Индию, а в русскую глубинку.

Ранняя весна в нескольких сотнях километров от Москвы встретила за порогом запахом мокрой земли, пением птиц и сырым холодным ветром.

Домик располагался у самого края поселка, сразу за остатками забора начинались бескрайние черные поля, на которых, по словам единственного местного старожила Ахмеда, посеяли озимые.

А может, и не озимые, но что-то посеяли.

Ахмед был, как он сам себя называл, самопоселенцем. Приехал, выбрал избушку покрепче и решил тут жить. Жить и выращивать наркотические травы. Не для сбыта, а для себя. Был он чуть помоложе Григория, сам себя характеризовал как безнадежного наркомана с проблемами на родине из-за этого. В общем, приехал пожить туда, где искать не будут. Весь прошлый год он, по его же словам, «провел в кумаре», и его это вполне устраивало. У него уже где-то в лесу были полянки с маком и коноплей, и Ахмед с нетерпением ждал, когда уже будет тепло, «потому что на подоконниках много не вырастишь».

Два жильца на всю деревню, они договорились друг другу не мешать и жить тихонечко, не замечая друг друга.

*

Собаку накормить, курам корма насыпать, печку растопить. В магазин ездили вчера, так что запасы на ближайшие две недели есть.

Дров наколоть, в соседнюю баньку воды из колодца наносить. Бросить замачиваться нижнее белье, перетаскать емкости с бензином и соляркой в подпол, поближе к мини-генератору.

Врубить генератор и потихонечку коротать время у ноутбука, слушая вполуха радио и пытаясь написать что-то эпичное и большое по объему.

Нет, Григорий совсем не мнил себя писателем, но поскольку времени свободного было полно, а мысли не давали спать, он решил их все переписать. И странное дело, чем больше переживаний ложилось на жесткий диск ноутбука, чем больше разочарований и обид отдавалось электронной начинке, тем спокойнее и умиротвореннее Григорий себя чувствовал.

Постепенно пришла мысль, что все это можно излагать в художественной форме, появилась некая идея, некий сюжет. В общем, вечерами было чем заняться. Григорий осознавал, что никаких свежих мыслей в поворотах его сюжетов нет, но его все устраивало.

– Я не писатель, Филя, – говорил он псу, сидя вечером на крылечке. – Но слушай, чего я написал сегодня. – И читал псу, поглаживая того по голове, почесывая его за ухом.

*

– Ахмед, нельзя так жить! Эй, очнись, да очнись ты.

Григорий обнаружил поселенца лежащим у лавочки на сырой земле. Ловя себя на мысли, что если бы такое он увидел в центре Москвы, то прошел бы спокойно мимо, он сначала пытался просто посадить Ахмеда на лавку, потом привести в чувство, а потом сходил до хаты за тачкой. Погрузил в нее безвольное, чего-то неразборчиво шепчущее тело, и повез по адресу проживания.

Дома у Ахмеда было грязно и ощутимо пахло бомжом. Григорий аккуратно уложил хозяина на топчан, сапогами собрал разбросанные по полу вещи в кучку, собрал в газету окурки со стола и закинул в печку. Избушка была хорошо протоплена, на полу везде стояли какие-то ящики с черноземом, все подоконники были заставлены горшками с некими зелеными растениями.

Хозяин всего этого стал приходить в себя часа через два. Сначала заговорил громче, потом в речи появились русские слова, и наконец Ахмед открыл глаза и встретился взглядом с Григорием.

– Ты на меня так смотришь, будто хочешь, чтоб мне было стыдно.

– Да нет, я не хочу, чтобы вам было стыдно. Вы как себя чувствуете?

– Знаешь, почему я уехал сюда? Чтоб вот больше никто на меня так не смотрел, чтобы никому не врать и все.

Ахмед попробовал сесть и, видимо, решив, что усилия, приложенные к данному действию, не оправдают результат, остался лежать.

– И вот я глаза открываю, и ты смотришь на меня, как на собаку. Не смотри!

– Ахмед, у меня и мысли не было. Я пытаюсь определить, как вы себя ощущаете. Все в порядке?

– В порядке, мне хорошо. Случилось что-нибудь?

– Да ничего не случилось, просто вы упали с лавки и лежали на земле.

– И?

– Чего «и»? Снег еще не везде сошел, земля стылая, холодная, и вечер на носу. Оставь я вас так, к утру бы вы умерли от переохлаждения. Ахмед, вы понимаете, что если бы вы тут были совсем один, то умерли бы. Погибли бы. Зуб даю! Вас бы и не нашли.

– И не надо меня находить.

«Блин! Да чего я ему объясняю, – раздраженно подумал Григорий. – Да ему по фиг же, он не в себе. Завтра забудет все, что я ему сказал. Во, уже храпит. А с другой стороны, вот если со мной что-то случиться, и машина не заведется, то тогда что? До остановки ближайшей четыре километра лесом, автобус там по расписанию. Ну да. Можно попробовать вызвать помощь по мобильному телефону. Ну, вызову. И что? Кто сюда поедет? Лет двадцать назад движуха хоть какая-то была в этих местах, а теперь вокруг поселки – и ни одного человека в них.

А одинокий обросший мужчина с далекого Кавказа лежал на грязном топчане и улыбался в наркотическом сне каким-то своим мыслям.

*

Весна в деревне настраивала на позитивный лад. Григорий и сам не знал, почему так. Утром он вставал под лай собаки и куриный базар под окнами. Выходил, встречал на крылечке рассвет, вдыхая запах травы и мокрой земли. Птицы пели в саду, где обнаружились под растаявшими сугробами некие кусты, Григорий надеялся, что это смородина или крыжовник. Ахмед обнаружил в одном из домов удочки, и теперь Григорий каждый день удил с берега рыбу.

Иногда к нему туда приходил Ахмед и коротко делился новостями. У дороги в сторону города посадили капусту, с другой стороны будет расти кукуруза. В соседней деревеньке появилась бригада корейцев, будут выращивать укроп, кинзу и прочие травы на стол. Приехали на сезон. В прошлом году этим же занимались таджики. Если что – корейцы нас не знают, мы их не знаем.

Рыбную мелочь Григорий отдавал дикому коту, который в конце концов пришел к нему домой. В руки не давался, но зато подружился с Филей, и тому вроде как было теперь с кем общаться.