И каждое утро я с бешеной тревогой заглядывал в глаза жене, боясь увидеть там ненависть.

Но сегодня я решил разрубить этот узел. Дальше тянуть было уже слишком опасно. Именно поэтому я вызвал врача. Он должен был назначить Маше что-то успокоительное, ну и в целом её состояние проконтролировать.

Но всё пошло опять не по плану… И опять вмешалась эта сука!

С самого утра секундомер в моей голове бил набатом. Но как только я увидел на горизонте Наталью, всё! С бешенной скоростью полетели последние секунды перед взрывом, который предотвратить я был уже не в силах.

И он случился! Как всегда, в совершенно неподходящий момент, в неподходящей ситуации.

Я держал Машку в руках, и видел, что с ней происходит.

Вспомнила! Она всё вспомнила!

И прямо сейчас я вижу, как её небесные глаза наполняются слезами отчаяния и неверия… Из них стирается тепло и нежность ко мне, а всё заволакивает ледяная корка ненависти.

– Боже… Боже…, – шепчет она, беспомощно тряся головой, как будто пытаясь отогнать поток болезненных воспоминаний, выворачивающих её наизнанку.

– Маш, Маша, – встряхиваю её. – Пойдём домой, пожалуйста. Там поговорим.

– Нет! Нет-нет-нет! Свят! – хватается за виски.

Только бы сердце её выдержало. Пока Маша в шоке, я подхватываю её и веду к нашему дому. Это неудобно. Ещё и коляска ведь. Но мне нужно увести её отсюда, спрятать от лишних глаз, доставить в тепло и комфорт. А там уже… принять на себя всё, что заслужил.

Кое-как добираемся до нашего подъезда. Хорошо, что мы не ушли далеко.

Завожу Машу в лифт, закатываю малого. Девочка моя бледная, как мел, стоит зажмурившись, а по щеке ползёт одинокая слезинка.

Делаю шаг к жене. Чувствую её боль, она резонирует во мне стократно.

Хочу обнять жену и боюсь прикоснуться. Поднимаю руку, нерешительно провожу по Машкиной щеке, стирая слезинку. Маша отшатывается тут же, как от ожога.

– Не трогай! – звенит её голос. – Я всё вспомнила, – цедит зло.

– Я догадался, – шепчу сбито, опуская глаза.

– Ты это хотел сказать мне сегодня?

– Да.

– Но теперь мы уже не узнаем этого наверняка, так? – в голосе металл и отчуждение.

– Это правда. Я собирался признаться с самого начала…

– И что же тебе помешало?

– Маш, пойдём в квартиру. Там поговорим.

Лифт сообщает о прибытии на наш этаж. Деревянными ногами шагаю к квартире. Пропускаю Машу вперёд, закатываю коляску.

На автомате проверяю малого. Спит. Хоть бы дал нам немного времени.

– Отойди, – оттесняет меня Маша.

– Подожди, не буди его.

– Он зажарится в комбинезоне. Надо его раздеть, – сообщает упрямо.

– Хорошо.

Пусть забота о ребёнке выдернет её из страшных мыслей.

Вижу, как у Маши трясутся руки. И слёзы всё ещё катятся по щекам, капая на детское одеяльце. Да и сама Машка как будто каменной стала. Но пусть лучше так, чем приступы и обмороки.

Пусть ненавидит меня, злится, только живёт.

Малой, конечно же, просыпается, как только Маша достаёт его из коляски и начинает вытаскивать из комбинезона.

А после сна Богдан вообще всегда капризный и голодный.

– Я смесь ему наведу.

Ухожу на кухню, делаю всё на автомате. Грею воду, отмеряю смесь, встряхиваю…

И вдруг слышу из нашей комнаты сдавленные, отчаянные рыдания.

Сердце обрывается.

Бросаюсь туда.

– Маша! – залетаю в комнату, резко торможу.

Ловлю панику от увиденной картины…

Маша плачет навзрыд, согнувшись, неуклюже прижимая к груди сына. И Богдан тоже орёт. А я и сам на грани истерики, но мне точно следует держать себя в руках.

Иду на кухню, наливаю стакан воды. Возвращаюсь в спальню.

–Маша, прекрати, – встряхиваю её слегка.

Забираю из её трясущихся рук малыша, перекладываю на кровать, торопливо возвращаюсь к жене, прикладываю к её губам стакан воды. Она пьёт, глаза закрыты.

– Почему? – всхлипывает жалобно.

– Маш, давай ты немного успокоишься, и мы поговорим. Обещаю, я расскажу тебе всё, а дальше… мы решим, что будет дальше.

– И как я могу успокоиться? Как? Получается, всё что было в последние дни, это блеф? Зачем всё это было? – стонет с болью в голосе.

– Маша, – встряхиваю ее снова, заглядывая в глаза, полные слёз. – Запомни, всё, что было между нами, это никакой не блеф. Это правда. Я люблю тебя и нашего сына, и всё что делал и говорил, было от чистого сердца.

– Но… вся эта грязь…

– Я совершил ошибку. Одну проклятую ошибку!

– Одну?! Не ври мне.

– Я не вру.

Богдан снова поднимает крик. Как будто чувствует нервную обстановку и тоже пытается вмешаться.

– Я его успокою. Мы потом поговорим.

Возвращаюсь к сыну. Маша сидит на полу, обнимая себя за плечи. Не плачет, но очень бледная и потерянная.

Чувствую я себя ужасно, но мои внутренние заморочки сейчас второстепенны. На первом плане у меня Машка и сын. Даю Богдаше бутылочку, он жадно присасывается, надрывно всхлипывает в унисон с Машкой. Эти звуки вспарывают наживую, но… надо пережить. Всем нам.

– Если бы не это всё…, – шепчет сорвано Машка, – ты бы сына и не принял, да? Он ведь тебе не был нужен.

– Я не могу тебе ответить на этот вопрос. Всё случилось так, как случилось. Если бы можно было всё изменить, поверь, я бы так и сделал, но это не в моих силах. До рождения Богдана я не думал о ребёнке, я думал только о твоей жизни! Которая могла оборваться, и чуть не оборвалась! Ты не имела права так поступать, и ты это знаешь! – начинаю тоже закипать.

– То есть, это я во всём виновата?!

– Нет, Маша, – выдыхаю терпеливо. – Виноваты мы оба. Я в большей степени, но именно твой обман запустил цепь событий, которые потом неслись снежным комом, и я не знал, как их остановить.

– Судя по тому, что я слышала и видела, предотвращал ты их в постелях чужих женщин? – звенит зло её голос.

– Маша, всё не так. Не нужно верить Наталье.

– Тебе я тоже верить не могу.

– Это твоё право, – сдуваюсь. – Но я расскажу, ничего не скрывая. А дальше… тебе решать.

– Избавь меня от омерзительных подробностей. Я их видела…

– Подробностей не будет. Только факты и причины, которые к этому привели.

– А это имеет значение? – прищуривается. – Это как-то облегчит тот факт, что ты изменял мне?

– Возможно. В любом случае, я хочу, чтобы ты понимала, что я не просто так пошёл и трахнул этих тёлок. Я вообще не помню, как это произошло!

– О, так тебя что? Опоили? Околдовали? И наверняка сделали это насильно, да? – выговаривает ядовито. – А может, тебя вообще изнасиловали?

– Нет.

– Вот именно, что нет, Свят! Я видела ту мерзость! И там ты точно был в сознании. А ещё, я видела тебя на парковке с Натальей и её подружкой. Это про неё она говорила?

– На какой парковке? – не понимаю я.

– Перед больницей. Прямо под моими окнами. Вы очень мило общались.

– Маш, ты чего? Я вообще не помню такого, а если и было, то я точно не общался с этими гадинами мило!

– Ладно. Сейчас это вообще уже не важно. Но я хочу, чтобы ты знал: я не прощу тебя после всего! Это было очень низко, воспользоваться тем, что я забыла… Ты на что рассчитывал, что я никогда не вспомню? И снова бы начал дурить мне мозги?

– Нет! На это я не рассчитывал. Сегодня придёт врач, можешь у него спросить. Он в курсе нашей ситуации. Сегодня я просил, чтобы он назначил тебе успокоительного. Я собирался всё рассказать. Но всё снова пошло не по плану!

– То есть врач тоже в курсе? И всё это время тоже врал мне? Все эти его фразочки, типа: “муж у вас заботливый, благодарите его”. Или ты приплачивал ему за это?

– Нет, за это я не приплачивал. А насчёт “низко”, что я должен был сделать, по-твоему? Вывалить на тебя всё это дерьмо сразу, как только ты открыла глаза после комы?

– Не знаю, – всхлипывает она.

– Маш, я понимаю, тебе сейчас тяжело. Но… я честно старался сгладить для тебя, как мог, последствия. И… я люблю тебя. Ты ведь тоже любишь, я знаю…