Охотник вздохнул. Сколько бы не минуло времени с его аварийной транспозитации, он раз за разом убеждался, что тогда его «постигла удача». Чего бы он добился в Америке, кроме неприятностей? А здесь…
Умный человек, не отягощенный комплексами, именно в СССР добьется максимума того, на что способен. Да он уже вхож в высшее общество Советского Союза! А дальше — больше. Если Гальцев (та еще сволочь…) не подведет, то перед ним откроются бесподобные, небывалые перспективы. Кандидат в члены ЦК… Член ЦК… Секретарь ЦК… Кандидат в члены Политбюро…
«Ужас и восторг!»
Улыбаясь по инерции, Панков глянул на часы. Пора, однако.
Он неторопливо забросил на плечо «зауэр», и пошагал, обходя заросли кустарника. «Нива» вписалась между двух могучих елей, да так, что колючие лапы укрыли машину зыбкой тенью.
Уложив ружье на заднее сиденье, Аркадий сел за руль и завел движок. Глаза привычно скользнули по приборам. Бензина полно…
Стартер ворохнулся — и поршни, суча шатунами, провернули коленвал, пуская дрожь и разнося механический рев.
Погоняв мотор, ВРИО директора и будущий заместитель заведующего отделом ЦК тронулся, выворачивая к наезженной колее. Мысли о блестящей будущности умасливали мозг, заглушая позывы бдеть.
Как только «Нива» скрылась за поворотом, из чащи выехал неприметный, зачуханный «уазик» и покатил следом.
Глава 8
Среда, 13 января. День
Гвинейский залив, борт АТАВКР «Свердловск»
Ночные побудки дали о себе знать — Гирин не выспался. Обычно он боролся с таким «недугом» по-деревенски, зачерпывая руками ледяную водичку и омывая лицо. Ух, и продирало морозцем!
Вот только тут не Заполярье — и из крана с наклейкой «хол.» брызжет теплая струя… Тропики.
Помог капитан 3-го ранга Фролов, бывший командир Ивана — он перед самым походом перевелся из Камрани. Похохатывая, «Фрол» заварил Гирину крепчайший кофе.
— Не знаю уж, как там эфиопский с бразильским, — фыркал каптри, нависая над джезвой, — а только куда им до вьетнамского!
Иван выдул чашку горячего чернущего настоя — и сердце зачастило. Зато и дремать не тянуло больше. А миокард угомонится…
— Спасибо! — выдохнул капраз, и ухмыльнулся: — Разбудили!
Решив позавтракать как-нибудь потом, скажем, в обед, он поднялся наверх, минуя ходовую рубку. Привычно махнул вахтенным, тянущимся во фрунт — не на параде, чай, ОБК ведет боевые действия. А на войне, как на войне, тут все — товарищи…
Охолонив дежурного, чтобы не ревел: «Командир на мостике!», Гирин вышел на крыло мостика.
— Что новенького, Антон Павлович? — обронил он, поправляя фуражку.
Старпом Носов, лощеный, хоть и немолодой, ответил со скользящей улыбкой:
— На северном фронте без перемен, Иван Родионович! Тимбукту и Гао отвоеваны, Кидаль пока в руках туарегов. Сейчас наши наносят БШУ по сепаратистам у Менаки…
Командир корабля покивал. Утихомирить чернокожих мятежников в Нигере удалось быстро, а вот туареги… Эти «белые кочевники» не сдавались, хоть и покинули северные районы Нигера — отступили к Менаке, перебив тамошних исламистов, за что им отдельное спасибо…
Однако самое скверное открылось в новогодние праздники — французы, презиравшие «дикарей пустыни», неожиданно поддержали «стремление туарегов к свободе и независимости». И начали, хоть и негласно, поставлять номадам оружие.
Самым неприятным сюрпризом стали зенитные комплексы «Пэтриот», переброшенные на север Мали. Три истребителя «Су-27К», базировавшиеся на авианосце «Ульяновск», сбили над районом Тимбукту, а четвертый кое-как дотянул, загоревшись уже на палубе. Благо, баки пусты, а ракеты использованы по назначению. На помощь «ульяновцам» Гирин перебросил своих «свердловцев»…
— Обиделся Париж на Москву! — фыркнул старпом. — Отовсюду французиков пинками гонят, со всего Сахеля, а наших с хлебом-солью встречают. Вот и гадят…
— Да это понятно… — вздохнул капраз.
Он вернулся на мостик, вслушиваясь в негромкое бормотанье операторов.
— Пошел на боевой, — докладывал пилот «Су-30К», под 542-м номером.
— На боевом курсе чисто, 542-й, — передал рыжий и усатый руководитель полетов, сверяясь с показаниями парочки «Як-44», корабельных «аваксов». Внезапно он подскочил, вглядываясь в экран, и крикнул, наклоняясь к микрофону: — «Патриот»! Пуски по вам, три… Уходите, работу запрещаю!
— Понял! — обронил летчик, и начал резко маневрировать со снижением, срывая наведение ракеты.
— Уходите с отстрелом! Пуски, пуски по вам!
— Отстреливаем тепловые ловушки… — доложил штурман с натугой, осиливая перегрузки.
— «Патриот» продолжает работать! — подпрыгивал рыжий РП. — Маневрируй, маневрируй! Наблюдаю пуск по вам: азимут триста пятьдесят, дальность восемьдесят. Уходите вправо, курс двести сорок!
Гирин облизал губы. На грани слышимости бормотала «Рита» — речевой информатор в кабине самолета — сообщая, что достигнута предельная скорость.
— Ракеты в шестидесяти километрах… В пятидесяти!
— Влево, Петруха, влево! — тужился штурман.
— Ракета смещается влево! — взвыл РП. — Уходите вправо, под ракурс!
— Перекладка, Петруха! — отрепетовал штурман.
— Ракета вправо смещается, идет на вас! Малая высота, от вас азимут триста пятьдесят, дальность пятьдесят! Тоже идет в вашу сторону!
— Влево маневрируем! Она сместилась под… Догоняет! Влево, влево! Максимальные обороты!
Гирин машинально обтер потный лоб. Летчики уже не отвечали, они лишь дышали часто и прерывисто, стонали и рычали под тяжестью максимальных «же».
— Вспышку увидел сзади… — хрипло выговорил штурман.
— «Патриот» продолжает подсвечивать, уходи, — вытолкнул РП сипло и тяжко, будто самого придавливал перегруз. — Ракета прошла сзади вас! Перемещайтесь вправо, на курс сто двадцать!
— 542-й? — подключился «Ульяновск».
— Да! — прорычал пилот.
— Давай, братишка, уходи, маневрируй!
Секунд через пятнадцать летчик перевел дух, и спросил у штурмана:
— Витёк, доволен? Витёк! Витя, я тебя не слышу! Не слышу тебя!
Гирин закаменел.
— Что там? — выдохнул РП.
— Я видел вспышку позади, — устало доложил пилот, — и по ушам ударило… Да всё норм, просто у нас связь пропала — я правого вообще не слышал… Фу-у, блин… — выдохнул он и, сбрасывая напряжение, обратился к зенитчикам с веселой злостью: — Сосите ноги, ур-роды!
Вторник, 19 января. Вечер
ГДР, Пенемюнде, Дюненштрассе
Забулькал вызов программы «Визант», и я поспешно кликнул, подключаясь. Во весь экран круглилась чья-то грудь, правда, укрытая «олимпийкой».
— Миша! — вызвенел приятный голос. — Прием, прием!
— Наташ, — заулыбался я, — ты не совсем в фокусе.
Засмеявшись, Талия отодвинулась, вмещаясь в диагональ монитора.
— Так видно? А где Леечка?
— Лея! — крикнул я. — Тебя мама зовет!
Наверху ойкнули, и затопали по лестнице. Секунду спустя радостный вопль огласил эфир:
— Мамочка, привет!
— Привет, моя лапочка!
— Мам, а ты где?
— В Малаховке, на даче.
— Юлька с тобой?
— Нет, Юля на сессии, сдает! — синий взгляд посветлел. — Говорит, ректор сначала отговаривал, а как узнал, что она на физфак МГУ собралась, сразу заявление подписал — сам, вроде бы, тоже его оканчивал!
— Ну, и славно, — заворчал я. — А Рита в Звездном?
— Ага! Они там с Инной. По матчасти сдают…
— Всё с вами ясно. Докторскую пишешь?
— Урывками! — вздохнула Наташа. — Знаешь, какая тема? «Интуиция в системах искусственного интеллекта»!
— Ого!
— Да-а! — жалобно затянула Талия. — А мне, чтобы вывести теорию интуиции хотя бы тезисно, надо и квантовую механику учить с нуля, и даже основы ассиметричной теории относительности Колмогорова!
— Тяжело-о! — сказал я тоном Гюльчатай.
Наташа прыснула в кулачок, и заворковала:
