– О-о-ой! – взвыла я и, метнувшись в сторону, врезалась в стену. Поскорее добежав до туалета, я включила там свет. Но как я пойду обратно? Что это вообще происходит?

После туалета, я вышла в коридор и тут же перед собой увидела приведение и от страха подскочила вверх.

– Наденька, дочка, что ты? Испугалась? Это же я! Мама!

Всклокоченная, в длинной светлой ночнушке моя мать действительно напоминала приведение. Я даже перекрестилась со страху несколько раз.

– Ну прости, что я тебя так напугала! Просто я, кажется, вспомнила, где оставила свой паспорт!

– Да? И где? – едва приходя в себя, спросила я.

– На ксероксе! Я ксерокопии забрала, папин паспорт забрала, а свой забыла! Я спешила обратно в колледж! Ты поступала, и я очень волновалась! Да! Это все от волнения! Но, возможно, я его там и не оставляла… Завтра с утра пойду поскорей туда, и если его там нет, то тогда все… Я так измучилась всем этим! Спать не могу, мечусь из угла в угол!

«О Господи!» – мысленно воскликнула я, тут же констатируя факт, что произнесла имя Господа Бога всуе.

На следующий день мама отправилась на ксерокс. Паспорт был там. Мама взяла его и отправилась в полицию забирать заявления.

– Наверное, уже поздно, – сказали ей. – Если участковый дал вашему заявлению ход, то найденный паспорт уже не действителен и вам придется получать новый.

– О, нет! – мама поспешила к участковому, и, к счастью, тот не успел еще дать ход делу.

– Вот ваше заявление, можете забрать его…

В общем, мое поступление на хореографическое отделение ознаменовалось такими вот событиями. Маме пришлось побегать из-за паспорта, а я начала осознавать, что мне придется теперь отказываться от привычной и вкусной еды.

Чтобы контролировать мой вес, мама купила электронные напольные весы и теперь заставляла меня взвешиваться на них почти каждый день. Она разработала для меня целую систему здорового и низкокалорийного питания. Вместо макарон я приучилась есть гречку, вместо мороженного и сладостей фрукты и творог. Мама делала мне котлетки на пару, с запеченной в духовке курочки сдирала так любимую мною прежде хрустящую жирную кожицу.

Мой вес медленно снижался. К осени я похудела на два килограмма, хотя за лето выросла на три сантиметра. Стройная и похудевшая я пришла в сентябре в колледж, и первое время мне казалось, что я попала в какой-то сказочный институт благородных девиц. Худенькие и возвышенные, с шишечками на головах, с тонкими шейками и ручками, мы ходили робкие и испуганные по коридорам колледжа и широко раскрытыми глазами смотрели на старших учениц и преподавателей. В классах постарше учились и мальчики. Некоторые из них были шумные и хулиганистые. Они почему-то постоянно задирали девчонок, особенно нас, самых младших. Я, не привыкшая к такому обращению, очень их боялась. Хорошо, что в моем классе у нас были только девочки.

В обязательную программу обучения входила игра на фортепиано. Мама с папой купили мне подержанный инструмент, и я начала музицировать. У меня оказался хороший слух, и я уже к концу первого года обучения играла большие куски музыкальных произведений.

Для занятий классическим танцем нам пошили красивые темно-сиреневые купальники, к которым прилагались коротенькие юбочки. Для ритмики у нас были другие, более длинные юбочки из воздушного шифона. На ноги мы надевали светло-розовые трико и такого же цвета балетки. Воздушные и изящные, мы как будто уже были балеринами. Первое время я наслаждалась учебой. Все мне здесь нравилось, все приводило в восторг.

Учителем по самому главному, классическому танцу, у нас оказалась Попугай. Ей было уже шестьдесят лет, и когда-то она сама училась в этих стенах, выступала в театре. Она уверяла нас, что когда-то была очень худенькая. Сейчас же она была полная, с многочисленными складками на боках, выделявшимися под ее всегдашними сверкающими кофточками. Она обожала все яркое, переливающееся. Агата Федоровна – так ее звали. Я же продолжала величать ее, в тайне, про себя, Попугаем.

Агата Федоровна поначалу была приветлива со всеми нами. Я очень старалась на ее уроках, но выше четверки с минусом она мне не ставила. Меня это удручало. Я выкладывалась по полной программе, но вожделенной пятерки так и не дождалась. Правда, некоторые девочки вообще тройки получали. Тройки с плюсом, просто тройки, тройки с минусом. Мне же она ставила хотя бы четверки с минусом. Но были у нас девочки, например, Лолита, Рита, Зина, которым Агата Федоровна ставила пятерки. Пятерки с минусом, просто пятерки, но это были пятерки! Эти девочки имели стопроцентные данные, и у них получалось все легко и просто, без напряжения. Мне же приходилось напрягаться. У меня не было достаточной выворотности в ногах, и Попугай мне часто делала замечания, что мои пятки смотрят не вперед, а назад. Я старалась, я очень старалась, но мне было тяжело. Лицо мое от усердия краснело, на глаза наворачивались слезы, и я выглядела так, как будто я истерзанная мученица, а не девочка-балерина.

– Кислицина! Сделай нормальное лицо! – покрикивала на меня Агата Федоровна.

Держась за станок, я бросала испуганный взгляд на себя в зеркало и действительно видела там какую-то страдалицу. Ноги работают, руки работают, а в глазах мука, как будто я не на занятиях классическим танцем, а в камере пыток. Я старалась расслабиться и изменить выражение лица, но тяжелые для меня экзерциции снова вызывали на моем лице выражение муки.

К концу первого года обучения я окончательно поняла, куда я, собственно, попала. Я поняла, что мне здесь трудно. Разочарование самой собой, сильно удручало меня, как, впрочем, и многих здесь. Только девочки с хорошими данными, обладающие выносливостью к нагрузкам, успешно продвигались вперед. У меня же всего этого не было, и к концу первого класса я, как и многие здесь по классическому танцу получала уже не четверки, а тройки.

– Не расстраивайся! – утешала меня мама. – Все еще наладится. Ты учишься только первый год, и, может быть, дальше будет гораздо лучше.

Мне хотелось ей верить, и я таила надежду, что все у меня наладится, хотя как наладится, если у меня попросту нет природных данных, позволяющих мне легко и просто выполнять балетные движения. К концу первого года обучения я знала много нового о своем телосложении и о телосложении других девочек. Агата Федоровна во время своих уроков разбирала нас буквально по косточкам. У Лолиты, например, несмотря на стопроцентные данные, для балета была слишком большая голова. Агата Федоровна так и говорила ей:

– У тебя и так череп большой, а ты еще и волосы свои длинные не укорачиваешь. Смотри, какая большая шишка у тебя на затылке! Где ты видела балерин с такими огромными шишками? Череп крупный, шишка крупная – настоящий головастик, а не балерина!

А маленькую ростом Соню она называла пузатым пупсиком.

– Живот-то втягивай! Стоишь вся маленькая и пузатенькая, как пупс!

Другой девочке, Лене, почему-то постоянно стоящей попой назад, она говорила:

– У тебя не зад, а полочка для моего большого кошелька!

Я же, всегда считающая себя вполне хорошенькой и нормальной, как оказалось совсем не являюсь таковой. Для балета у меня слишком выпуклая грудная клетка.

– А ты у нас как будто борец, а не балерина! – подходя ко мне, заявляла не раз Попугай. – Зачем ты так грудь выпячиваешь? Ну-ка, задвинь ее обратно! Не выпячивай, а то и так она у тебя колесом вперед!

Грудь убрать, попу втянуть, ноги натянуть, да еще и пятку вперед вывернуть, да еще и все это делать с нормальным лицом! Каторга!

К концу первого года мы достаточно наслушались о себе нелестных отзывов. Посмотришь на нас – все такие красивые, стройненькие, худенькие, но, оказывается, у каждой из нас есть свой изъян. Хотя нет, не у каждой. Агата Федоровна выделила для себя трех перспективных девочек и вот о них ничего плохого ни разу не сказала. Правда, одна из них неожиданно для всех вдруг в самом конце года ушла от нас. Потом выяснилось, что, несмотря на стопроцентные данные и идеальное сложение, она имела серьезные проблемы с почками, и ей категорично нельзя было заниматься балетом.