Рано утром следующего дня, обойдя агентство, мы выехали на большую индейскую тропу, идущую параллельно горам; к нам присоединилась группа из наших трёх друзей с фургоном, и мы повернули на север, в новую для меня местность. Впервые я увидел Скалистые горы так близко. Я не мог оторвать от них глаз – они поднимались так резко, так высоко возносились над равниной. Я спросил, есть ли у них названия. Нет, только у той, что дальше, которую видно впереди; она выделяется как бы перед другими, её восточная сторона представляет собой почти отвесный утёс. Это была Тина Истакви, Гора-Вождь, как назвали её черноногие, сказал мне Эббот. Я подумал, что никогда еще у горы не было более подходящего имени.
В полдень мы свернули в красивую, поросшую густым лесом долину ручья Срезанных Берегов и немного отдохнули у ручья. Я заметил, что его глубокие, прозрачные пруды изобиловали форелью – многие из этих рыбин были довольно крупными. Наш друг Оливер Сандоваль, или Иноинум (Выглядит Пушистым), был сыном известного испанского работника старой Американской Меховой компании и женщины пикуни. Из всех нас он единственный когда-либо бывал на озерах Горы-Вождь и знал о том, как добраться до нижнего их них на повозках. Покинув ручей Срезанных Берегов и следуя за ним по пятам, мы пересекли южную, а затем среднюю развилку Молочной реки, Кинак Сисакта (Маленькая речка), а затем свернули на ответвление тропы, ведущее на северо-запад, и поднялись на высокий крутой хребет, разделяющий воды, текущие к Миссури и к Гудзонову заливу. Перейдя этот водораздел, мы вскоре разбили лагерь у большого озера на краю долины горных озер Горы-Вождь, которое черноногие называют Ахкайнас Куона Итактай (Много Вождей Собралось).
Вечер был облачный, дул сильный западный ветер; бесчисленные стаи уток проносились над нами. Я достал из фургона ружье и несколько патронов, выбежал на длинный узкий мыс, выступающий в озеро, и начал стрелять по их стаям. Они появлялись и исчезали на западной стороне озера, и ветер относил тех, кого я убивал, к берегу. Вскоре я вернулся в лагерь с десятком уток – все они были нырками или красноголовыми, самыми лучшими и вкусными из всех видов уток, которых мы ели. Мы быстро ощипали их, и Картер положил шесть тушек в нашу большую кастрюлю, предварительно разогретую на огне, и, несмотря на мои протесты, залил несколькими чашками воды; я настаивал на том, что их следует запечь, он же настаивал на том, что лучше всего они получаются тушеными. Уже стемнело, когда мы собрались их съесть. Они были достаточно нежными, но, на мой взгляд, безвкусными. Картер сказал, что суп был великолепен, только я от него отказался. Когда трапеза закончилась, и посуда была вымыта, мы отправились спать.
Вскоре после полуночи мои спутники начали жаловаться на сильные боли в животе и часто ходили в кусты. Наступило утро, и все чувствовали себя слабыми и нездоровыми. Осмотрев кастрюлю, мы поняли, что вкусный утиный бульон, который они поглощали, чашку за чашкой, состоял почти исключительно из утиного жира. Прямо там и тогда я дал озеру то название, которое оно носит сегодня: Утиное озеро.
Рано утром мы отправились с озера и, все еще следуя по индейской тропе, вскоре увидели пейзаж, столь потрясающий и прекрасный, что мне показалось, я мог бы любоваться им вечно. Прямо перед нами находилось одно из двух озер, расположенное пониже, а прямо над ним – другое, более длинное, у берегов которого величественные горы вздымались на огромную высоту. Неудивительно, что черноногие назвали их Внутренними озёрами. При всем уважении к памяти отца Лакомба, я думаю, что название, которое он им дал, совершенно им не подходит. Многие из тысяч индейцев и, в частности, старший инспектор национального парка Глейсир Т. Скойен надеются, что в скором времени они вернут себе имя, данное им черноногими.
Мы были первыми путешественниками на этом ответвлении великой горной тропы, идущей с севера на юг. Спускаясь по ней, мы были вынуждены то тут, то там вырубать растущие на ней дрожащие осины и молодые сосны и расчистить несколько узких заболоченных ручьев, чтобы переправиться с повозками. Продвигаясь таким образом, мы в полдень подошли к подножию нижнего озера, свернули вдоль него на протоптанную тропу и разбили лагерь на первой из выступающих точек над выходом. Мы
В тот день мы не охотились, но за несколько минут поймали в первой же заводи реки достаточно форели, чтобы нам шестерым хватило её на ужин и завтрак. К моему удивлению, их было три разновидности: макино, местная и еще одна, которую я тогда не смог определить – позднее я узнал, что это была Долли Варден.
Мы пожалели, что не взяли с собой верховых лошадей, на которых можно было бы исследовать окрестности и охотиться. Вместо этого на следующее утро мы с упряжкой переправились через реку через брод в нескольких сотнях ярдов ниже озера. Затем мы привязали лошадей и отправились к длинной горе с плоской и голой вершиной к западу от озера, северная оконечность которой представляла собой почти отвесный утес огромной высоты. Мы поднялись на крутой, поросший густым лесом гребень, поднимающийся к горе, и, не привыкшие к пешим прогулкам и крутым подъёмам, вскоре устали настолько, что, когда добрались до границы леса, у нас не возникло желания совершать еще более крутой подъем по осыпям и камням на вершину горы. Наш друг Сандоваль сказал, что он слышал от индейцев кутенаи о лизунце под северным утесом горы, которым часто пользовались множество разных животных; поэтому, хорошо отдохнув, мы отправились на его поиски, двигаясь медленно и осторожно, прямо по краю леса и постоянно осматривая длинный крутой склон в поисках какой-нибудь дичи. Итак, продвигаясь до тех пор, пока восточный край утеса не оказался прямо над нами, мы обнаружили дальше стадо толсторогов – самок и молодняка, которые, выйдя из леса, удалялись от нас вверх по голому склону, где мы из своих ружей подстрелить их не могли. Они мне в новинку не были. Я видел сотни таких на скалах в дурных землях вдоль Миссури и даже убил нескольких. Больше всего мне хотелось увидеть горных козлов Джона Хили.
Там, где толстороги оставили лес, мы обнаружили лизунец. Он находился в неглубоком широком ущелье – слой илистой, сильно щелочной грязи. по которому текла струйка воды, тоже, как мы выяснили, очень щелочной и сернистой. Края лизунца были сильно утоптаны копытами его завсегдатаев и покрыты их пометом; здесь побывали толстороги, лоси, олени и, как мы надеялись, горные козлы. Эббот сказал:
– Все, что нам нужно сделать, чтобы добыть некоторых из них – это расположиться прямо здесь, на опушке леса, и ждать, когда они придут.
Остальные были за то, чтобы пройти мимо утеса и обогнуть гору сзади. Они оставили нас, и мы устроились поудобнее, чтобы, при необходимости, еще долго ждать появления игры. Но боги нам благоволили. Через час на виду появилось несколько белых животных, шедших гуськом по сланцу к востоку от утеса, следуя по тропе, которая вела к лизунцу прямо перед нами.
– Ха! Горные козлы. Идут прямо к лизунцу. Мы поступили умно, оставшись здесь, вместо того чтобы бегать за ними, – заметил Эббот.
– Мы хорошенько присмотримся к ним, посмотрим, что они будут делать, прежде чем стрелять, – сказал я.
Тропа, по которой они шли, резко сворачивала вниз, чтобы обойти большой валун, лежащий на глинистой почве, примерно в сотне ярдов от нас; когда они свернули, мы их хорошо разглядели. Как и у бизонов, у них были горбатые спины, низкие задние ноги, бороды на подбородке и длинные волнистые полосы шерсти, спускающиеся до колен передних ног, напоминающие развевающиеся на ветру девичьи панталоны. Но на этом их сходство с бизонами заканчивалось, потому что головы у них были длинные и узкие, морды – круглые, как тарелки, с печальным, глуповатым выражением. заостренные рога, загнутые вверх и назад, которые в бою могли бы послужить им в качестве смертоносных ятаганов.
Семерка приближалась, медленно, но верно, и когда они подошли к лизунцу, ближайший из них был не более чем в двадцати ярдах от нас. Но это не имело значения, так как ветер дул в нашу сторону. Они все напились из маленького ручейка, бегущего по центру углубления, затем оказались на участке, где белая грязь была примерно такой же консистенции, как полутвердая замазка, и. к нашему великому удивлению, они откусывали от неё целые куски, тщательно пережевывали и проглатывали. Затем, когда один за другим они отошли от лизунца, облизнулись и встали, глядя в разные стороны, Эббот подтолкнул меня локтем; и тихо, укрывшись за густыми кустами, в которых мы сидели, мы подняли винтовки, прицелились, и каждый выстрелил по разу, убив по одному из этих семерых. Остальные, вместо того чтобы убежать, просто подпрыгнули и стояли, бессмысленно глядя на своих дергающихся, умирающих товарищей, пока мы не поднялись и не направились к ним; затем длинными, быстрыми прыжками они сбежали с тропы и вскоре скрылись из виду.
