— Что, не такая смелая сейчас? Стыдно, должно быть, твоей матери, что такая девчонка несносная выросла у неё.
Нет, не стану терпеть!
Конченный.
Мой стул отодвигается, и я отправляюсь к выходу, а по щекам предательски катится слеза. Я же хотела быть осторожна с этим.
***
— Зря вы так, у неё мама умерла год назад, — пояснил рыжеволосый парень, вставая с места.
— О, Господи, я не знал, помню, видел на линейке её несколько раз, — замер на месте мужчина, на данный момент переживая тоже, что и Антонина. Ведь он сам потерял маму в восемнадцать лет.
— Извините, Никита Владимирович, я последую за Волковой.
Рыжий парнишка с кудрявой шевелюрой сорвался с места, как собака с цепи, и последовал за одноклассницей. Он знал о ней многое, ведь когда-то жил на одной лестничной площадке, ходил с ней в один сад и, как бы смешно ни звучало, с первого класса, дергая за косичку, проявлял свою нежность. Не мог он пройти мимо, когда Тоня чувствовала себя разбитой.
И как знал — сейчас она нервно курила сигарету. Её глаза от слёз быстро опухли.
Он осторожно подошел и присел рядом, а она молчала. Всё понимала прекрасно сама, ведь каждый раз, оставаясь с ним наедине, понимала, что между ними что-то происходило.
— Снова куришь? — спросил осторожно.
— Не видишь что-ли… — тихо протянула она.
— Не угостишь? — заглянул ей в глаза.
— Синицын, а мамка не убьет? — ей почему-то стало спокойно вдруг. — И с каких пор ты закурил?
— С этих самых. Жалко что-ли? — будто обиделся, а она хохотнула. Почему с ним не хочется грустить? Она не понимала, но была счастлива сейчас, находясь с ним.
Парень, на удивление, закурил сигарету, притом даже ни разу не закашлял.
— Ты просто чума, Синицын! Даже не скривился. Что на тебя нашло? — отвлеклась от своих глубочайших мыслей девушка.
— Просто покурить хотел.
— Ты конечно придурок, но пацан ровный, — толкнула его в плечо, в этот момент Вадим обхватил её плечи и прижал к груди. Его сердце колотилось, как будто он пробежал стометровку. — Что за сопли, Вадя?
Вадя. Только ей одной было позволено называть этой дурацкой кличкой. И больше никому. Как в детстве.
— Да ну тебя, — Синицын отстранился от одноклассницы, заметив, как ей стало лучше и цвет лица приобрел жизненные краски.
— Спасибо, ты всегда рядом, — слышать благодарность ранее Вадиму не доводилось, особенно от старой приятельницы. Но скрыть улыбку не смог.
— Идиотка, — отвесил ей шуточный щелбан. — В класс не вернешься?
— Не-а, потусуюсь здесь. И погодка в самый раз.
— Тогда я с тобой тоже поторчу, — достал из кармана свой мобильник.
— Как знаешь, — ответила ему равнодушно, последовав примеру одноклассника. Так они просидели до конца урока. — Что у нас сейчас?
— Непривычно слышать подобное от тебя, — улыбнулся Вадим. — Физкультура.
— Значит, можно домой свалить. — Настроение сейчас было невероятно паршивое. Ведь это она хотела превратить в ад жизнь учителя, а получилось наоборот. Надо же, вся школа знала что она потеряла самого близкого человека, а он — будущий классрук — был не «в танке».
— В последнее время ты и впрямь стала не такой…
Он понимал, что Тоня в корне изменилась после женитьбы отца. Но учить жизни не стал, ведь сам был не самым ярким примером. Прогуливал, тусил с сомнительными товарищами, иногда даже травку курил (редко, но факт остаётся фактом), ещё и с каким-то типом, старше на пять лет, не смог найти общий язык. Связываться с последним не желал, ведь по слухам, тот был самым сумасшедшим, когда он кого-либо встречал. По таким плачет тюряга.
— Вадим, сейчас время такое…
Её просто задели, словно соль на рану насыпали.
Девушка молча отправилась в сторону школьных ворот, нервно кусая обветренные губы. Всё равно ей на школу стало. До лампочки, что подумает отец. В этом мире её словно растоптали, разломали крылья, которыми она хотела подняться ввысь. Как же убого выглядит хрупкая девочка со взглядом испуганной лани. Волосы перед лицом путаются, она останавливается, чтобы заправить за ухо, когда кто-то касается её плеча. Словно дежавю. Она с изумленными глазами смотрит на человека, которому хотела плюнуть в рожу. Как он посмел к ней прикасаться?
— Антонина, я не знал… — запыхался тот. Как хорошо, что она ещё не ушла домой. Весь урок думал о своих словах.
Учитель отпустил её и замялся. Какая же тупая ситуация. Надо же было так выдать, при всех одноклассниках. Синицын замер у крыльца, с интересом наблюдая за картиной.
— Прости, я ничего не знал, — пытался извиниться перед ней. Выглядел он забавно для человека, которому за тридцатку лет. Как малолетка не мог взять себя в руки. Что за чёрт? — Я не хотел задеть тебя. — Так смешно. Он говорит это с таким серьёзным лицом, что ей хочется засмеяться на всю улицу. Какой с него воин? Он как целомудренная девчонка осторожничает. Не собирается ли он после всего этого вены вскрывать? Просто она не любит, когда не следят за языком. — В классе сказали, что… Честное слово, я не знал. Ты выглядишь сильной, не думал, что ты пережила такое…
Раскаивается же, гад. Видит это. Даже желание заехать ему в глаз у неё пропало.
— Да бог вам судья, Самурай-сан, — широко усмехнулась. Легкий ветерок развевал локоны, и историка словно околдовали. Такая красивая улыбка. Ей совсем не идет хмурится. Он поражен ею. — Или кто у вас там — Будда? — хохотнула та. — Противно смотреть на это. Меня от вас скоро стошнит, господин Заяц.
Его даже не задело то, что с ним она ведет себя не совсем корректно. Ему больше интересно, почему у обладательницы такой шикарной улыбки с такими милыми веснушками, правда еле заметными, присутствуют попытки скрывать их. Зачем?
— Уморили вы меня, Никита Владимирович, пойду домой, — поправив за плечами рюкзак, переступила школьные ворота. Он даже ничего не сказал по тому поводу, что она не осталась на последний урок.
В такое время старик пребывал на работе, вечно в каких-то делах. Совещания у него, конференции. Типа шишка в городе какая-никакая, депутатик недоделанный. Все в кресло мэра города метит. Знает Тоня, что ничего не светит ему. Таких сволочей насквозь видно.
Это не первый случай, когда она уходила на ночь к Стасу. Десятый или одиннадцатый по счету, сама сбилась со счёту.
Не кровная матушка в поте лица трудится в отделе образования пресс-секретарем. Бегала по школам, училищам, садам и освещает все значимые дни. Скукота смертная одним словом. Волковой такое не по душе, конечно она любила читать книги — в основном классику, иногда современные любовные романы — и писать даже пыталась. Даже что-то отправляла в «Эксмо», в общем, раскритиковали её от «до» и «после». Затем бросила эту дурацкую идею. «Баловство» — как выдал отец, мол, это не прибыльное дело, лучше бы Уголовные кодекс учила. Так спит и видит свою дочь будущим юристом. Типа будет, кому задницу его прикрывать. Хотя дочь явно давала понять, что это не интересует её несколько. Мама же не настаивала ни на чём, поддерживала её идею писать романы, ведь и сама при жизни читала рассказы дочери, как и в принципе сама была выдающейся писательницей. Кстати, любовные романы Тоне нравились — все те, что были написанные её мамой. Каждую книжицу берегла, как сокровище. С маминой подписью и приятным запахом корицы. Волкова Инна Анатольевна любила пить кофе с корицей и шоколадные конфеты.
Но спокойствие в доме не ждало — кто-то отчаянно хныкал и всхлипывал. В доме всё же кто-то был. И это кто-то та, что больше всего бесила.
Из приоткрытой двери спальной комнаты сводной сестрицы играла приглушенная музыка в исполнении HammAli Navai под название «Птичка». Тоня терпеть не могла слушать сопли из ряда Анны Асти и всего остального, что связано с любовью. Аж мурашки. Как можно было слушать такое дерьмо?
Всё-таки, любопытство взяло верх, и она заглянула в комнату. Девица с крашеными в ядовито-розовый цвет волосами, сидела на кровати, уткнувшись в подушку, в которую, как думала, бесшумно ныла, но у неё не вышло. Сегодня что, Всемирный день десяти литров слёз?
