Когда Мор говорил о своих детях, его лицо лучилось улыбкой. Гарри понимал, почему люди называют Мора смеющимся философом. Но при этом он знал Мора как человека твердой веры, который никогда не поступится своими принципами, и в нем все равно проглядывал некий аскетизм. Это был крайне благочестивый человек, говорили, что он носит на теле власяницу. А с виду не скажешь. Мор вовсе не казался суровым, замкнутым или испытывающим неловкость в обществе людей, напротив, он источал очарование и любезность, отличался вполне земным чувством юмора.

– Я прочел ваш перевод жизнеописания Пико делла Мирандолы, – сказал Гарри за десертом, который состоял из желе, сделанного на основе гипокраса. – Очень живой портрет.

– Благодарю вас. – Мор склонил голову, принимая похвалу своего государя. – Нужно, чтобы итальянских гуманистов лучше знали в Англии.

– Я тоже считаю именно так! – согласился Гарри.

Он находил общение с Мором весьма полезным для себя и думал, что ему приятнее проводить время с ним, чем с избалованными роскошью молодыми людьми, увешанными золотыми цепями аристократами и даже с женщинами, хотя Кейт была редким исключением.

– Культура и искусство Италии несравненны, – продолжил Мор. – Я аплодирую вашей милости за то, что вы привлекли Пьетро Торриджано к созданию скульптур для украшения гробницы вашего отца.

– Именно отец познакомил меня с итальянским искусством. Ему подарили картину Рафаэля «Святой Георгий и дракон», и, когда я был маленьким, он заказал у скульптора Гвидо Маццони мой бюст. Сходство поразительное, он изобразил меня смеющимся. А Торриджано… – Гарри ненадолго замолчал. – Этот человек гений, но у него такой буйный нрав. В Италии он поссорился с Микеланджело и сломал ему нос. Я хотел, чтобы с гробницей ему помогал Бенвенуто Челлини, но тот не пожелал связываться с человеком, у которого такой взрывной характер, да и жить среди англичан тоже отказался. Он называет нас скотами!

Мор улыбнулся:

– Может, вашей милости хватит одного буйного итальянца?

– Кейт, нам нужно растить наших детей на гуманистических принципах, – сказал Гарри после ухода Мора.

Они сидели в королевской библиотеке и листали прекрасно иллюминованные манускрипты, которые Гарри приобрел или получил по наследству.

Печаль на мгновение омрачила лицо Кейт, но потом королева заулыбалась:

– Я согласна с вами, мой Генрих. И нам нужно попросить совета у мастера Мора. Не сомневаюсь, он охотно даст его.

– Отличная идея, дорогая! Будем надеяться, нам недолго ждать начала этих бесед.

Возглавлять французскую кампанию было поручено маркизу Дорсету, бывалому вояке и способному стратегу. Гарри верил, что тот быстро разобьет врага.

Король Фердинанд настаивал, что лучший способ овладеть Францией – это зайти с юга, а потому в июне Гарри отправил свою армию занимать Аквитанию, которая когда-то находилась в руках англичан. Некоторые советники были не согласны с этим, считая атаку с севера более эффективной.

– Ваша милость, не упускайте из виду, что король Фердинанд преследует собственные интересы. Ваша армия в Аквитании обеспечит защиту северных границ Испании от вторжения французов.

– Но Фердинанд обещал отправить войска для помощи мне в завоевании Аквитании, – возразил Гарри. – Едва ли он сможет провести их через Францию. Нет, атака с юга имеет смысл.

Кейт говорила то же самое. Ее отец обязался помочь Гарри реализовать мечту, и она молила супруга не слушать советников. Он же был настолько поглощен мечтами о неминуемой коронации в Реймсе, что бездумно послушался ее.

Однако неделя проходила за неделей, а обещанные войска из Испании не прибывали, и в августе англичане по-прежнему стояли лагерем в Аквитании, солдат косила дизентерия, и припасы неуклонно подходили к концу.

Пришел рапорт от Дорсета: Фердинанд вынудил его помогать с завоеванием Наварры на севере Испании.

– Это не входило в ваше соглашение! – рокотал в Совете Суррей.

Гарри был вынужден с ним согласиться. Он кипел от негодования, злился на Фердинанда, который выставил его дураком, и на Кейт, которая от имени отца надавала ему столько пустых обещаний.

Когда английские войска подняли мятеж против Дорсета, Гарри с позором отозвал его домой, после чего много дней ходил мрачнее тучи, топал ногами и рычал на Кейт, нечувствительный к ее слезам. Дорсет явился ко двору, отощавший и напуганный, и Гарри орал на него не меньше четверти часа.

Уолси пришлось выступить в роли примирителя.

– Сир, не все еще потеряно, – сказал он, поспешив вслед за Гарри, после того как тот в ярости вылетел из зала Совета. – Император Максимилиан вступает в Священную лигу. Он горяч и настроен против Франции. Король Фердинанд просчитался в своей попытке захватить Наварру прежде Франции, но делать из него врага неразумно. В следующем году ситуация развернется иначе. Мы соберем больше войска, и вы поведете его в поход сами.

Уолси не ошибся. В начале следующего года Гарри и его союзники по Священной лиге снова собрались идти войной на Францию, и олмонер трудился неутомимо, исполняя множество задач весьма эффективно и не унывая. Гарри изумлялся, какой огромный объем работы успевает произвести Уолси. Люди менее способные не справились бы с такой непомерной нагрузкой, но его друг – а Томас теперь им стал, – казалось, чувствует себя только лучше.

Гарри все больше и больше полагался на Уолси, хотя понимал, что растущая власть этого человека тревожит других. Аристократы по-прежнему считали его выскочкой, а джентльмены личных покоев, особенно Комптон, были недовольны влиянием олмонера на короля.

– Есть люди, которые обрадовались бы падению Уолси, – сказал однажды Брэндон, когда они практиковались у мишеней в стрельбе из лука.

– Знаю, – буркнул Гарри.

– Бекингем упрекает его за безжалостность и желание обогащаться. Комптон просто завидует.

Гарри украдкой покосился на Брэндона, но не заметил в нем никаких признаков ревности и, отвергая нападки на своего верного друга, сказал:

– Из всех моих советников Уолси самый ревностный, всегда готов услужить мне и исполнить мою волю. Он снимает с моих плеч очень тяжелые и затруднительные дела. Ему, как и мне, близко искусство, он увлечен строительством и многими другими вещами. Он хороший друг, Брэндон, и не несет угрозы другим моим дружеским привязанностям. Любовь не имеет границ!

– Не все смотрят на это так. Полагаю, епископ Фокс считает, что его обошел человек, которого он сам продвигал.

– Я так не думаю, – ответил Гарри и натянул лук. – Фокс сейчас не в лучшем здравии, он надеется мирно уйти на покой и посвятить остаток дней заботе о духовных нуждах паствы в своем диоцезе, чем долго пренебрегал.

– Ха! – гоготнул Брэндон. – Епископ ищет святости? Куда мир катится? Но вы, по крайней мере, избавитесь от одного из седобородых, которые противятся войне.

Не один только Фокс и его престарелые товарищи из Совета перечили королю. В Страстную пятницу Джона Колета, настоятеля собора Святого Павла, пригласили проповедовать перед ним в Гринвиче. Колет, который был членом кружка Томаса Мора, человеком ученым и некоторое время назад основал при соборе школу, вызывал у Гарри восхищение, а потому, сидя на королевской скамье в церкви, он с нетерпением ждал его пастырского наставления.

– Во имя Христа аминь, – начал проповедник, затем обвел взглядом собравшихся, а среди них было много молодых джентльменов, жаждавших проявить себя на войне, до которой осталось всего несколько недель. – Братья мои, все добрые христиане должны следовать примеру Господа нашего Иисуса Христа, Князя Мира. Ведь те, кто из ненависти или честолюбия борются друг с другом, убивая один другого, воюют под знаменем не Христа, но дьявола!

Гарри заерзал на сиденье, не веря своим ушам. Разумеется, гуманисты не одобряли войну, но это уже слишком!

– Непросто умереть смертью христианина, – продолжил Колет. – Мало кто вступает в бой, не будучи запятнанным ненавистью или любовью к стяжательству. Разве не видите вы, насколько несовместимо то, что человек должен испытывать братскую любовь, без которой никто не узрит Господа, и при этом пронзать мечом сердце своего брата? Призываю вас, следуйте примеру Христа, а не Юлия Цезаря или Александра Великого! Недобрый мир лучше доброй ссоры.