«Хорошенькое удовольствие – от налётчиков вилами отмахиваться», – подумал он.
Попытавшись вспомнить кем он является в своей настоящей жизни, Виктор понял что не может этого сделать, как не силился. Зато он прекрасно осознавал, в роли кого оказался. Потомственный московский купец второй гильдии, уважаемый и преуспевающий гражданин, живущий в добротном фамильном доме в Замоскворечье, держащий двор и чайную лавку, торгующий китайским чаем, специями, печеньем и сладостями, и имеющий ещё одно место в торговых рядах на Чистых прудах. Фадей – его верный приказчик, ещё при папеньке служил. Родители его померли уже лет пять как, оставив всё хозяйство на единственного сына. Потому и жениться не успел: дело стало всё время отнимать, не до того стало. По дому управляет тот же Фадей, да его жена, добродушная Марфа. Есть несколько приходящих наёмных, да мальчишка Митька, фадеев сын, на побегушках. Вот и вся его «семья».
«Получается, я человек серьёзный, заметный, от меня люди зависят… Не забалуешь» – Виктор усмехнулся. – «Могу ли я вот так просто оставить лавку, людей, и пойти странствовать по свету удовольствия ради? Вероятно, придётся как-то совмещать».
«И с чего это воры среди бела дня распоясались, да пьяные уже с утра заявились? Или это нормально для этого времени?»
Вернувшийся Фадей вывел Виктора из размышлений.
– Замок новый навесили, Савва Ильич, всё прибрали, слава Богу. – приказчик снял картуз, вошёл в залу, покрестился на иконы в Красном углу.
– Садись Фадей, выпьем чайку, – предложил Виктор.
Фадей пристроился к столу и принялся разливать по чашкам ароматный свежий чай. В комнате было прохладно, и от чашек поднимался пар.
– Однако, Савва Ильич, так мы долго не продержимся. Вы, конечно, правильно решили не уезжать, чтобы товар наш защитить, но нас всего двое мужиков-то на такое хозяйство, и так уже третью ночь не спим.
За окном неожиданно что-то ухнуло, будто разорвалась бочка пороха, спугнув вороньё с деревьев. Каркая и галдя, птицы поднялись над домами и полетели в сторону Кремля. Зазвонили церковные колокола. Фадей встал, перекрестился, подошёл к окну. Рука Виктора тоже сама потянулась ко лбу, чтобы перекреститься.
– С нами крестная сила! – Фадей озабоченно посмотрел поверх крыш домов, на горизонт, где на другой стороне Москвы-реки золотом горели маковки куполов Кремля. – Вроде как пушка стреляла… Что же будет с нами? Почто оставлены еси и Богом и государем?
Колокола продолжали звонить, и Виктор понял что был это не обыденный «малиновый звон», а тревожный набат, предвещающий что-то плохое, трагическое, неизбежное.
– Вчерась цельный день обозы через город проходили, – сообщил Фадей. – Марфушка сказала. Полно, сказала, раненых да побитых, все чумазые, перевязанные, господа офицеры мрачные, угрюмые, да всё молча, молча проезжали. А за ними чиновники московские, обозы да кареты доверху барахлом набиты, до того доходило что сами господа рядом шли, не то кони не тянули. Сказывают, одна купчиха диван на повозку умудрилась затащить. Вот на кой он ей сдался, диван этот? Либо уронит по дороге, либо дождь испортит, либо на налётчиков нарвётся да всё равно бросит…
И тут на Виктора нахлынула новая волна понимания. Москва, покинутая жителями, ждала своей участи, а именно оккупации войсками французской армии! Он очутился в гуще событий, в самом историческом моменте! Какая удача!
– А ещё сказывают люди, что француз прямо на пятки нашим обозам наступал, так что даже давал, говорят, нашим дорогу, словно и не было Бородина! – добавил Фадей, поглядывая на Виктора, как бы желая увидеть на его лице выражение горя и стыда, которое испытывал он сам.
Виктор выпил остаток чаю, поставил блюдце на стол, поднялся и подошёл к окну. Вместе они стояли, смотрели на Кремль, слушали набат, и думали каждый свою думку. Ещё и недели не прошло после страшного, кровопролитнейшего бородинского сражения, и вот Москва без боя покоряется Наполеону. Горе, горе и позор государству Российскому! Нам, конечно, не впервой: двести лет назад поляки и литовцы уже занимали Москву. Но то были времена древние, смутные. Сейчас же государь император слава Богу здравствует и правит, времена прогрессивные, так неужто только народное ополчение способно защитить народ русский от поругания? А как же армия? Где же сам Александр Павлович? Отсиживается в Петербурге. А ну как Наполеон двинет к столице?
Надев картуз, Виктор решил пройтись. Всё равно лавка уже неделю как была заперта. Для защиты он захватил с собой небольшой кинжал в ножнах, повесил на пояс поддевки.
Начиналась золотая осень. Берёзы, словно стражи уходящего лета, шумели ветвями. Город погрузился в тишину. Колокольный звон умолк, и только ветер продолжал свой бесконечный разговор с листвой. Улицы, обычно полные жизни и суеты, теперь пустовали. Балчуг, сердце купеческого дела, замер в ожидании чего-то неизбежного. Все заведения, опасаясь беды, были закрыты, а некоторые даже укреплены досками, словно щитами перед лицом врага. «Не поможет», – автоматически подумал Виктор, но взял идею на заметку.
Дойдя до моста через Москву-реку, он остановился, поражённый видом. Кремль, величественный и неприступный, словно белоснежный корабль, возвышался перед ним. Закатная заря играла на золотых куполах, и казалось, что они мерцают и переливаются всеми оттенками огня. Виктор, затаив дыхание, вглядывался в эту знакомую древнюю красоту.
Он подумал о том, как много поколений видели этот же Кремль, как много судеб переплелось с его стенами. Он представил себе царей и князей, бояр и простых людей, захватчиков и ополченцев, которые в разные времена боролись за него или защищали его. И вот теперь он, Виктор, стоял здесь, связанный невидимой нитью с будущим, в котором Кремль всё так же будет услаждать взоры людей.
Но мир этой картины был внезапно нарушен. На противоположном берегу, под стенами Кремля, наметилось движение. Виктор, присмотревшись, понял – это французы. Он узнал их сине-белые мундиры, различил золотые эполеты на плечах офицеров, услышал отрывистые команды. Солдаты быстро и деловито рассредотачивались, выставляли караулы, сходились в строй и двигались дальше. Их было много, очень много. Вот они уже были на подходе к угловой Беклемишевской башне, готовые разделиться на две группы – в сторону Васильевского спуска и на мост, в противоположном конце которого стоял Виктор. Это уже было слишком опасно, нужно было немедленно уходить.
Стараясь остаться незамеченным, Виктор повернул было назад, как внезапно послышался дробный стук копыт. Из-за угла показался экипаж: гнедая кобыла, запряженная в бричку, в которой сидела девушка. Увидев её, Виктор подумал сначала, что она просто решила невовремя прогуляться, но тут же его охватило беспокойство. Лошадь, судорожно тряся головой, не уменьшала скорости. Не сбавляя темпа на повороте, она поскользнулась на мостовой и чуть не упала, но всё-таки восстановила равновесие и помчалась еще быстрее прямо на Виктора. Девушка была белее мела, но молчала. Она держалась из последних сил, уцепившись двумя руками за козлы. Её бешено мотало вправо-влево. Повозка приближалась. Виктор увидел бешеные выпученные глаза лошади, несущейся на него, и понял что должен действовать. «Помогите!» – отчаянно крикнула девушка. Когда бешеный экипаж поравнялся с ним, Виктор попытался зацепиться за него, чтобы остановить.
Тем временем французские солдаты, уже успевшие взойти на мост со стороны Кремля, заметили суматоху и подняли тревогу. Их офицер, будучи верхом, быстро выхватил пистолет и не целясь выстрелил в сторону лошади. Животное, взвившись на дыбы, завалилось влево, проломило ограждение моста и начало падать в реку, увлекая повозку за собой. Девушку выбросило из переворачивающейся брички, но, на её счастье, Виктор стоял совсем рядом, и сумел поймать её. Оба упали и откатились на самый край моста. Лошадь и повозка с грохотом оказались в воде.
Мост был невысокий, так что вода брызнула вокруг и щедро окатила их. Лошадь, барахтаясь в воде, издала жалобное ржание. Виктор лежал на спине, девушка была без чувств в его объятиях.