В бане было жарко.
– Поддали уже, – пробормотал Антон Петрович, садясь на низенькую скамеечку поближе к двери.
– Поддал?! – засмеялся Красновский, трясясь своим жирным телом. – Разве это – поддал? Это так, для атмосферы! Поддавать будем, когда кворум соберётся! Где батюшка? Что? Где?
– В предбаннике крестится, чтоб ты его не запарил.
– А! Ну-ну!
Красновский отпил квасу, крякнул и, отерев губы, направился к длинному долблёному корыту, стоящему между печкой и полоком. В корыте мокли, залитые кипятком, полдюжины веников.
– Ах вы милые мои ежата-пушата! Ах вы проказники-озорники! – склонился над корытом Пётр Игнатьевич. – Уж сослужите мне службу верную! Уж потешьте нас со усердием! Полежите да помокните! Ух я вас!
Он погрозил веникам пухлым кулаком. В этот момент дверь отворилась и вошёл голый отец Агафон.
– Батюшка! Милости просим, денег не спросим! – закричал Красновский. – Прошу! Прошу!
– Ох, натопили-то как угарненько! – запричитал отец Агафон, приседая и прикрывая наготу руками. – Тимошка-лиходей… небось охапок пять угробил…
– Если б он плохо вытопил, я б его самого под этим котлом сжёг! – захохотал Красновский.
Батюшка перекрестился и, опустившись на скамью, подвинул к себе шайку с водой, попробовал пальцем:
– Хороша водица…
– Кворум! Кворум! Приступаем! – закричал Красновский, подбежал к котлу и, черпая большим ковшом кипяток, начал умело плескать по каменке.
Раскалённые булыжники загудели; белый, густой, как молоко, пар потянулся вверх.
– На полок! На полок, господа присяжные! Все на полок!
Видя всеобщее замешательство, Роман решил первым пройти испытание. Он взошёл по деревянным ступеням и, достигнув полока, вытянулся на нём спиной вверх.
– Под голову, Рома, под голову! – закричал Красновский, в клубах пара подавая ему припасённый веник, связанный из берёзы, мяты и конопли. Роман положил веник под щёку, и дивный аромат ударил ему в ноздри. Красновский, вытащив дубовый веник из корыта, подержал его над исходящей паром каменкой и, крякая, принялся стегать Романа по спине, заду, ногам. Стегая, он опять завёл свою частушку, исполняя её так, что каждое слово приходилось на удар веника, словно подстёгивая:
