«Ты выбрала каллы из цветов». Ее глаза улыбались вместе с губами. Она выбрала фиолетовые и белые цветы из одной из ваз на столе, поднося лепестки к носу. «Разве они не самое прекрасное, что есть на свете?»

Нет. Даже близко нет. Я сглотнул.

«Они убийственно токсичны», — протянул я. «Кого-то они мне, кстати, напоминают».

«Наверное, будет грустно прощаться с этим местом». Она проигнорировала мою сарказм, оглядываясь по сторонам.

«Ничто не сравнится со счастьем больше не видеть тебя», — утверждал я.

Она осторожно поставила цветы обратно в вазу, ее глаза дергались. «Ты можешь хотя бы притвориться, что не ненавидишь меня?»

«Возможно». Я бросил ей в руки связку ключей. «Но это не стоит усилий. Идите в подсобку и переоденьтесь в форму».

Кэл уставился на десятки ключей, лежащих у нее на ладони. «Какой из них?»

«Ваша догадка так же хороша, как и моя».

«Рау, тут, типа, тридцать ключей!» Ее щеки покраснели. Я ненавидел быть с ней мудаком, но это нужно было сделать. Я не мог позволить Ее червь пробрался обратно в мое сердце. Даже не в мой член. Она была опасностью, и в любом случае, мне было лучше одному.

«Сорок четыре. Лучше пойдем».

Метрдотель, Кэти, поморщилась, глядя на нее. «Шеф-повар — это дело наживное».

«Угу», — пробормотал Кэл, опалив мое лицо пылающим хмурым взглядом. «На вкус как задница».

Кэти ахнула.

У меня дернулась челюсть. «Ты хочешь эту работу или нет?»

Ее тик вернулся в полную силу. Моргать, моргать, моргать . Она попыталась контролировать его, отводя взгляд в потолок. «Я начинаю переосмысливать это».

«Это сюрприз». Я просто не мог заткнуться, видимо. «Думать никогда не было твоей сильной стороной».

Она сделала глубокий вдох, сжала губы и вздернула подбородок. Наконец, она пошла в мой кабинет наверху. Я пробил двойные распашные двери в задней части дома, направляясь в свое логово.

«Шеф!» Тейлор поднял взгляд от своего места, окунул ложку в кипящий соус и попробовал его. «Добрый день».

«Посмотрим». Я натянул на себя поварскую рубашку по пути. «Сколько в доме говядины Вагю?» Я припарковал свою задницу перед раковиной, отмывая руки и предплечья. Моя кухня была чище, чем в больнице. Вся белая униформа и скрипучие кварцевые столешницы. Это принесло мне репутацию устрашающего босса, но тот, кто выживал под моим правлением больше года, обычно оказывался захваченным конкурентами или уходил в одиночку, чтобы добиться большого успеха.

«Около двадцати фунтов, шеф-повар», — крикнул один из моих помощников поваров.

«О?» Я резко поднял голову, бросив на него убийственный взгляд. «Я разве просил тебя угадывать, черт возьми? Лучше займись инвентаризацией, прежде чем я зайду на кухню».

Я быстро застегнул пуговицы своей форменной рубашки, хмуро глядя на всех вокруг. .

«Да, шеф. Я имел в виду ровно двадцать два фунта, шеф», — выдавил новичок.

«Так-то лучше».

«Спасибо, Ч…»

«Где мой нож Wüsthof?»

Мой шеф-повар пробормотал: « Последнее , что я бы дал этому человеку, — это острый предмет».

«Еще раз попробуешь, шеф, и в следующий раз побежишь в ближайший центр занятости». Но я не был таким уж слабаком, чтобы уволить кого-то за то, что он сказал правду. Особенно когда этот кто-то работал на меня по четырнадцать часов в смену пять раз в неделю. Это было суровое и жесткое дело. Не для слабонервных. И мне это чертовски нравилось.

Мне нравилось, что это было напряженно, полно напряжения, тяжело для тела и души. Мне нравилось, что большинство людей в моем положении лелеяли чертову зависимость от кокаина, чтобы оставаться в форме. Управлять кухней, отмеченной звездой Мишлен, было все равно, что просыпаться и идти на войну каждый день. Я чувствовал себя Наполеоном, опьяненным этой силой. Еда была не просто едой. Еда была сообществом, это была страсть, это было искусство. Это были ступеньки тела, питания и науки. Это были химия и факты, и в то же время творческая самоотдача. Еда была всем .

Мне вручил нож один храбрец, и я начал просеивать свою четырехчасовую тушеную грудинку. Я отключился от мира и начал работать.

Я резал, кромсал и косил мастерски, следя за перекрывающимися мышцами. Мои руки летали над мясом. Это была моя зона. Мой талант. Моя фишка .

Приготовление еды было похоже на сшивание фантазии. Еда была эротическим опытом.

Голос Кэла всплыл в моей голове.

« Я начинаю переосмысливать это » .

Обычно я не против быть мудаком с людьми. Но с ней мне было не все равно. Она не любила мужчин по какой-то причине. Ей могло не понравиться я, но она хотя бы меня не боялась. Хотя это должно было измениться, если бы я продолжал вести себя как придурок.

Я ударил ножом по нежному мясу, подавляя стон.

« Для меня на вкус как задница » .

Она ненавидела меня. Почему бы и нет? Я потратил каждую минуту с тех пор, как она вернулась, напоминая ей, что я ее ненавижу . Мои пальцы споткнулись о нож, едва не выронив его. Я тихо выругался.

Не помогало и то, что я не мог смотреть на нее прямо. Что ее существование было смрадом, который я не мог не чувствовать. Она была здесь и сейчас, не только на моей территории, но и глубоко в моей голове. Бегала кругами в своих маленьких ботинках. Я просто не привык к ее присутствию поблизости. Я избавлюсь от своей странной одержимости в ближайшие несколько недель. Может, даже дней.

Ты ее забыл. Она в прошлом.

Но если это правда, почему я не сказал ей, что я МакМонстер?

Мои подозрения, что Кэл был oBITCHuary, подтвердились в тот день, когда она сказала мне, что вернулась в Staindrop. Я сложил два и два. И все же я не признался.

Острая боль пронзила мой указательный палец.

Дерьмо .

Кровь сочилась из моего указательного пальца, тонкая ручеек алого цвета змеился по разделочной доске. Кусок моей кожи был прибит к мясу, которое теперь нужно было выбросить в мусорное ведро. «Блин, босс, ты в порядке?» Тейлор бросился в мою сторону, разрывая пачку бумажных полотенец и прижимая их к моему пальцу.

«Лучше бы ты отвалил», — пробормотал я. Я ненавидел, когда меня баловали.

Это был первый раз за десять лет, когда я порезался на кухне.

И это было отличным напоминанием о том, что я уже знал.

Когда Кэл был рядом, у меня текла кровь.

Мое настроение становилось все хуже и хуже по мере того, как вечер шел. Не потому, что у нас не хватало персонала. Не потому. Рай умудрился нанять двух квалифицированных временных сотрудников из Вермонта по возмутительной почасовой ставке. Тем не менее, я был отвлечен, встревожен; я проверял Кэл через оконную щель между кухней и баром, чтобы убедиться, что она не блевала в чей-то суп или случайно не упала кому-то на колени. Казалось, что ее там не было.

Еще она не умела хорошо обслуживать гостей.

Ее тайминг казался приемлемым, она должным образом убирала со столов, была ухоженной и держала безупречную осанку. Моя проблема была в том, что она была дружелюбной. Слишком дружелюбной. Ее смех был у меня в ухе все время. Заразительный и радостный, даже сквозь карманы болтовни и шума столовых приборов. Она останавливалась, чтобы поболтать со столиками, за которые она не отвечала. Часто и долго. Наклонялась и ворковала над фотографиями, которые люди показывали ей на своих телефонах. Она даже помогла одному из посетителей с молнией на ее платье.

Это было непрофессионально. Это было безвкусно. И это действовало мне на нервы.

Глядя на нее со стороны, нельзя было сказать, что она встревожена. Но я-то знал лучше. Я знал, как она лжет, как она все это скрывает, чтобы показать идеальный фасад. Знал, что в глубине души она боялась показать свое истинное лицо, свои истинные чувства.

Прямо сейчас Кэл стоял перед пожилой парой, которая кричала «старые деньги», и, казалось, играла с ними в шарады. Либо это, либо я был свидетелем того, как у нее случился инсульт. Она скривила лицо, затем немного потанцевала, и женщина запрокинула голову назад, засмеялась и захлопала.