Помнишь, как ты любил бегать? Ты остановился по неправильной причине. Что бы это ни было, оно того не стоило. Подними его снова. Ты не будешь по-настоящему свободна, пока не разорвешь цепи своих страхов. А ты, Калличка, боишься бежать. Как только ты избавишься от этой тревоги, ты станешь непобедимой. Ты запишешь свой подкаст. Ты выйдешь за рамки. Ты создана для славы. Так что вперед. Коснись неба. Вот где я буду ждать тебя.

Я приложил кое-что для вашего рассмотрения. Просто идея.

И всегда помни, что я тебе говорил: тьма завидует луне, потому что она помогает ей светить. Не позволяй людям говорить тебе, что ты не идеален.

Люблю тебя больше, чем цветок любит солнце,

-Папа.

Я так сильно плакала, что мне потребовалось десять минут, чтобы прочитать открытку, которую папа вложил в свое письмо. Это был забег на 10 км в пользу детской больницы в Портленде. Забег должен был состояться здесь, в Стейндропе, на Рождество, меньше чем через семь недель.

Правда, слоган — 10K for Kiddies — не был вершиной изощренного копирайтинга. Он звучал дьявольски, не говоря уже о том, что был крайне незаконным. Но я понял, почему папа хотел, чтобы я сделал что-то подобное. Это заставило бы меня бегать каждый день, чего я не делал годами. Это было бы ради великой цели — помощи детям. И это также происходило прямо здесь, так что это заставило бы меня остаться по крайней мере на несколько недель.

«Иисус, папа, ты же знаешь, что я не бегаю». Я засунул его письмо и открытку обратно в конверт. По правде говоря, мне нравилось бегать. Я просто не мог отделить это от худшего дня в моей жизни. «И где я развею твой прах?» Я покачал головой.

Стук в дверь моей спальни заставил меня вздрогнуть. Я выдохнул.

"Открыть!"

«Это я», — пропищала мама с другой стороны. По какой-то причине я не почувствовал облегчения от того, что она не Роу. Она просунула голову между дверью и стеной. «Ну? ”

Я взял конверт и поднял его, улыбаясь от усталости.

Мама прикрыла рот ладонью, сдерживая вздох. «О чем он тебя просил?»

«Развеять его прах в каком-нибудь красивом месте и убедиться, что ты идешь дальше и целуешься с кем-нибудь на диване».

«О, боже». Она моргнула, переваривая мои слова. «Он принимал много лекарств последние несколько недель».

Я фыркнула. «Нет, мама. Он любил тебя достаточно, чтобы желать тебе счастья, даже если не с ним. Это хорошо».

Она с трудом сглотнула, помахав рукой в воздухе. «Слишком рано об этом говорить».

Я решил сменить тему. «Он также попросил меня снова заняться бегом».

Она прикусила нижнюю губу, выписывая круг по ковру через шелковые тапочки. Семус материализовался из-за нее, мяукая и пробираясь сквозь ее ноги. Он обвил хвостом ее лодыжку и выдал мне: « Сука, ты еще здесь ?» смотреть.

Я забрал тебя из приюта, придурок.

«Мамушка, неужели ему было так важно, чтобы я снова побежала?» — спросила я. Хотя я уже знала ответ. Да . То, как я отказалась от своей страсти, и неизвестная причина этого были травмирующими для всех в моей семье. Мои родители так и не поверили моей истории о том, как я получила травмы. Я все еще хромала, когда была взволнована или измотана, хотя много лет назад я получила справку от своего врача.

«Ты был действительно хорош в этом», — признала она, виновато поморщившись. «Это делало тебя счастливой, и твоя улыбка была его любимым зрелищем».

«Ну, я слишком заржавел». Я швырнул конверт в ящик тумбочки, громко захлопнув его. «Я едва могу ходить, не вспотев», — солгал я. Я был в хорошей форме после многих лет работы официантом и поездок по Нью-Йорку без машины.

«Есть семидесятилетние, которые бегают марафоны». Она поправила пояс халата. «Кроме того, мне кажется, ты в отличной форме. ”

«Все не так просто», — фыркнул я.

Бег был не просто бегом. Он был и о других вещах. Для меня он означал боль, унижение и неуверенность. Кроме того, если Бог хотел, чтобы мы бегали, зачем Он придумал Зумбу и Пилатес? Они были намного веселее.

«Просто? Нет». Она постучала костяшками пальцев по моему дверному косяку. «Стоит того? Определенно. Хотя я не думаю, что он хотел облегчить тебе жизнь».

«Нет?» Я посмотрела на нее с тоской. «Тогда что же он хотел сделать со мной в жизни?»

« Лучше . Спокойной ночи, Калличка».

«Спокойной ночи, мамушка».

РЯД

oBITCHuary: У тебя есть девушка?

МакМонстер: ???

oBITCHuary: Я только что поняла, что никогда не спрашивала.

МакМонстер: Какое это имеет значение?

oBITCHuary: Не знаю. Просто так. Ты ответишь? Это не государственная тайна.

oBITCHuary: (Это ведь не государственная тайна, верно? Потому что у меня есть привычка попадать в самые разные неидеальные ситуации... и, скажем так, я не могу участвовать в программе защиты свидетелей. Я бы раскрыл себя до того, как выбрал бы новое имя. На самом деле, как можно выбрать новое имя? Это займет у меня целую вечность. ТАК много вариантов.)

МакМонстер: У меня нет девушки.

oBITCHuary: Парень?

МакМонстер: Нет.

oBITCHuary: КАКОЙ-ЛИБО сексуальный/интимный партнер?

МакМонстер: Ответ — нет.

oBITCHuary: У меня то же самое.

МакМонстер: Я знаю. Мы обсуждали это.

oBITCHuary: Почему ты одинок? Еще не нашел себе девушку?

МакМонстер: О, я нашел ее.

oBITCHuary: Тогда в чем проблема?

МакМонстер: Только один из нас упал.

oBITCHuary: Ого. Не могу представить, как можно не влюбиться в кого-то вроде тебя. Глупая девчонка.

МакМонстер: Но это и есть самое худшее.

МакМонстер: Она совсем не глупая. Она чертовски гениальна.

РЯД

Ну , ну, ну. Если бы не последствия моих гребаных действий.

Я покрывался чертовой крапивницей. А почему бы и нет? У меня была аллергия на Кэл Литвин — и я собирался провести с ней кучу времени. И все из-за Рай, этого громового ублюдка, который решил высказать свое мнение. Если бы ей нужны были деньги, я мог бы выписывать ей чеки, чтобы держать ее подальше.

Но вот я здесь, собираясь забрать Кэл на ее первую смену в ресторане, потому что у Маленькой Мисс Броке Жопы не было велосипеда, не говоря уже о машине. У ее мамы была машина, но у нее также были поручения. Меня всегда поражало, на что я шла ради сестры и матери. Они уговорили меня на эту катастрофическую сделку.

«Роуи, ты так приятно пахнешь! Это что, новый лосьон после бритья?» — промурлыкала мама, как только я вошел в ее дверь, в воздухе висел густой аромат ее баклажанов с пармезаном.

«Нет», — проворчал я, пытаясь вырваться из ее кожаной хватки, когда она поцеловала меня в щеку. «Тот же одеколон».

Который у меня есть. не ношу с шестнадцати лет.

Не то чтобы сегодня был какой-то особенный случай или что-то в этом роде. Я случайно нашла его в шкафчике в ванной, когда разбирала старые лекарства. Совершенно случайно.

«Где Дилан и как ее лицо?» Я огляделся.

«Наверху. Снова издает возбужденные, хихикающие звуки». Мама не смогла сдержать улыбку, положив руку на поручень лестницы и глядя вверх. «Думаю, Дилан простил ее за все, что она сделала, а?»

«Полагаю, что так».

Но я этого не сделал, и моя обида была такой же большой, как мой член.

Когда-то давно я был влюблен в Каллу Литвин. Она разбила мое сердце надвое. Сделала ли она это сознательно или неуклюже — не имело значения. Я больше не подпущу ее даже близко к этому органу.