Когда они удобно устроились с напитками, тяжелый бархатный занавес раздвинулся и на сцену вышел мужчина в черном костюме и с цилиндром. Он принялся развлекать аудиторию, пародируя кинозвезд и политиков. Как следует разогрев зрителей, он закончил очередную пародию и представил основную звезду вечера:

– Наша гостья прямо из Ньюарка, штат Нью-Джерси. Ее называли Божественной, называли и Дерзкой. Один из лучших голосов на нашей эстраде… Встречайте мисс Сару Вон!

Зрители бурно зааплодировали. Элинор глазам своим не верила – на сцену вылетела Сара Вон в расшитом бисером облегающем золотом платье, которое блестело в огнях сцены. Сара склонилась к микрофону и слабым голосом сказала:

– Заранее прошу прощения. Я сегодня простыла, так что не знаю, что получится.

Она пожала плечами и улыбнулась, а потом из нее полился такой чувственный голос, что он словно окутывал Элинор каждым своим переливом и извивом. Сара Вон спела все песни, которые Элинор слышала по радио, и несколько новых. Только когда она поклонилась на прощание и скрылась за занавесом, Элинор снова почувствовала, что может вздохнуть.

– Это было великолепно, – сказала она Уильяму, поднося руку к груди. – Ничего лучше не видела. Спасибо.

У него блестели глаза.

– Не за что. Ты, похоже, любишь музыку не меньше, чем я.

Уильям протянул Элинор руку, помогая ей встать, и ей стало теплее от его прикосновения. Они направились к выходу из театра. Кто‐то из посетителей сразу вышел на улицу, но Уильям повел Элинор налево, а потом вниз еще на один пролет, в танцевальный зал. На сцене квинтет играл знакомую мелодию.

– Потанцуем, малышка?

Элинор кивнула. Ей нравилось, как он произносил слово «малышка». Они вышли в центр зала и остановились под мерцающим серебряным шаром. Когда он протянул ей руку, их тела соприкоснулись, и это получилось невероятно естественно. Элинор одновременно удивилась своим ощущениям и обрадовалась. Уильям двигался как человек, которому комфортно в собственном теле, и Элинор принялась покачивать бедрами, чтобы не отставать. Потом музыка замедлилась до негромкого журчания, и Уильям шагнул еще ближе. Он притянул ее к себе, держа за правую руку. Элинор чувствовала, как стучит его сердце там, где она прильнула к нему грудью, а когда уткнулась лбом ему в щеку, то почувствовала, что так должно быть всегда.

Так они и двигались, рука в руке, соприкасаясь бедрами, пока весь мир вокруг них не замер. Элинор даже не слышала музыку, только неровное дыхание Уильяма над ухом. Когда она наконец открыла глаза и увидела часы у него за плечом, безмолвные чары развеялись.

– Мне надо возвращаться. Комендантский час.

Уильям промчался по Ю-стрит, потом они пробежали по двору.

– Сейчас выйду. – Элинор улыбнулась ему как можно теплее, надеясь, что он не против ее подождать.

В вестибюле заведующая общежитием подняла голову от кроссворда.

– Ты в последний момент. – Она постучала по часам.

– Можно мне еще пару минут, поблагодарить моего кавалера?

– Не задерживайся слишком долго, не демонстрируй, что сильно нуждаешься в его внимании, – сурово сказала заведующая.

Уильям прислонился к металлическим перилам, держа шляпу в руке. Он был так великолепен в костюме и пальто, что Элинор едва-едва была в состоянии глядеть на него в упор.

– У нашей заведующей общежитием все строго, как в армии. Она слишком серьезно ко всему этому относится, – сказала Элинор, спустившись. – А ведь ей наверняка и платят‐то мало.

Уильям рассмеялся ее шутке.

– Ну тогда хорошо, что я вернул принцессу в замок вовремя.

– Эх, если б заведующая была такой же милой, как настоящая королева, – отозвалась Элинор, хлопая ресницами, а потом вспомнила: – Нужно же отдать тебе платок. Я могу сейчас сбегать и…

– В следующий раз заберу. – Уильям посмотрел на нее в упор, и у нее прилила кровь к вискам. Он хотел встретиться с ней еще раз. – Ты не против?

– Только если ты обещаешь следить за часами. Иначе меня выгонят из королевства, а это никуда не годится, – хихикнула она, любуясь его теплой улыбкой.

– Тогда завтра?

Элинор прикусила нижнюю губу. Очень хотелось согласиться, но следующий день ей предстояло провести за прилавком универмага.

– У меня завтра полная смена в «Уэр», – объяснила она.

– Тогда можно я заберу тебя с работы?

– Ты серьезно?

– Ну ты же весь день будешь стоять на ногах, я не могу допустить, чтобы ты еще и ехала на автобусе, малышка, – с улыбкой сказал Уильям, и она заметила ямочку у него на левой щеке.

– Ну ладно, – Элинор посмотрела на него снизу вверх. – Тогда до встречи.

Уильям наклонился к ней и поцеловал в щеку. Ей казалось, что на коже от его губ остался след. Эх, вот бы хватило смелости ухватить его за подбородок и поцеловать как следует!

– Спокойной ночи.

Поднимаясь по лестнице, Элинор чувствовала, что он смотрит на изгиб ее спины, и после того, как она месяцами любовалась в библиотеке его спиной, у нее шла кругом голова от мысли о том, что теперь его очередь. Вернувшись к себе, Элинор достала из верхнего ящика его платок. От него до сих пор слегка пахло бергамотом, и она постелила его себе на подушку.

Тети Мари дома не было, так что я спокойно готовилась к вечерней встрече с Шимми. Днем в субботу мы убирались в квартире, и когда я принялась причесываться, то почувствовала, как затекли пальцы. Тетя поставила меня оттирать водой с уксусом забрызганную жиром стену за плитой, пока шелушащаяся краска не начала шелушиться еще сильнее. Потом я подмела пол, покрытый потрескавшимся линолеумом. Там было столько щелей и выпуклостей, что полностью полы чистыми не бывали никогда, но я сделала, что смогла. Тетя Мари вымыла то, что у нас называлось ванной, а потом мы вместе вычистили из печи сажу и высыпали ее в старую шину на заднем дворе, рядом с другими кучами мусора.

Перед тетиным уходом на работу мы поужинали горячим – окра, кукуруза и помидоры, и хотя мы были вместе почти весь день, я так и не спросила у тети разрешения вечером пойти погулять. Отчасти потому, что она бы мне не разрешила, а отчасти потому, что гулять я собиралась с Шимми, белым еврейским парнем, с которым мне ни в какой день недели нельзя было общаться. Но мы же не собирались никакой роман заводить, это просто дружеская встреча – так что я не хотела зря нервировать тетю Мари. И все же следовало что‐то сказать, наверное, – надевая через голову просторный свитер, я чувствовала, как меня мучает чувство вины.

Я натянула белые гольфы и надела двухцветные туфли. Мне достался вполне приличный гардероб поношенных вещей от белых нанимателей Инес, и шить я умела, так что подгоняла все по своей фигуре. Потом я надела жемчужные сережки тети Мари и подкрасила губы ее розовой помадой.

Тетя Мари пользовалась только одеколоном, и у нее на ночном столике не было ни одного хоть капельку женственного запаха, так что придется обойтись смесью мыла «Айвори» и лосьона «Джергенс». Еще одна разница между тетей и моей матерью. У Инес были сладко пахнущие лосьоны, тальковая пудра и туалетная вода на каждый день недели. Она даже убирать чужие дома ходила надушившись. Говорила, так она себя чувствует человеком, а не просто какой‐то черномазой прислугой.

Когда я спустилась вниз, было почти восемь и уже стемнело. Я теребила челку, то взбивая ее, то приглаживая, и наблюдала за улицей. Ветер носил листы газет, фантики от конфет и жестяные банки из-под лимонада, так что они сталкивались друг с другом и шуршали о бетон. Я слышала трансляцию бейсбольного матча откуда‐то с первого этажа, а от запаха готовящейся томленой свинины меня подташнивало. Я знала, что это все нервы.

Я никогда не делала ничего настолько сумасшедшего. Не уходила тайком из дома. Очень глупо и безрассудно было бог знает куда отправляться с этим парнем. Ничем хорошим это закончиться не могло, и я просто зря тратила драгоценное время, в которое могла бы заниматься тригонометрией и изучать шесть функций углов. И тут вдруг показались фары, а потом и сам голубой «форд-крестлайн». Машина замедлила ход, потом свернула в переулок. Шимми приехал.