Мне аж жарко стало от нервов, и у двери в магазин я остановилась. Пока я собиралась с духом, чтобы зайти, до меня донесся крик мистера Гринуолда:

– Можешь их быстро обслуживать, но нечего им тут болтаться, и уж точно не у прилавка сидеть. Ты это знаешь, мальчик. Мой старик, небось, сейчас в могиле вертится. – Он цокнул языком. – Мне уже несколько человек пожаловались.

– Она… она мой друг, – проговорил Шимми, запинаясь.

– Ты не можешь с такими дружить. Я думал, у тебя есть здравый смысл, мальчик. Не становись таким, как твой отец.

Мистер Гринуолд замолчал, услышав звонок на двери, и с улыбкой повернулся в мою сторону.

– Добро пожаловать в… – Тут он понял, что это я, запнулся и нахмурился. – Опять ты?

– Я забыла сумку, сэр. – Я бочком просочилась в магазин, не встречаясь с Шимми взглядом, схватила сумку тети Мари и поспешила прочь. Мистер Гринуолд запер за мной дверь, а потом шлепнул на дверь табличку «Закрыто».

В церкви закончилась служба, и темнокожие семьи в лучших воскресных костюмах брели по улице, чтобы пообедать дома, а потом вернуться на вторую службу. Я шагала по 31‐й улице с покупками тети Мари, стараясь прогнать из памяти слова мистера Гринуолда и его злое лицо. Я деньги платила за покупки, с какой стати он со мной обращался так, будто я грязная жвачка, прилипшая к подошве его ботинка? Я и так знала, конечно, что белые нас ненавидят – такова уж жизнь. Все мои знакомые жили в тесных крошечных квартирах, где вечно был сквозняк, а белые, получавшие за эти квартиры арендную плату, почти не пытались привести их в порядок. Окружавшие меня взрослые работали на низкоквалифицированных работах, а белые работодатели слишком мало им платили за слишком тяжелую работу. Пышка убирала офисы, моя мать прибиралась в семьях, которые не могли себе позволить служанку на полный день, а Нини раньше брала на дом стирку и готовила еду на заказ, чтобы свести концы с концами.

Глядя на них, я понимала, что меня ждет та же жизнь, и с детства приняла решение – я не буду уборщицей у белых. Я стану оптометристом, найду способ вылечить глаукому Нини и верну ей зрение. Я первая в нашей семье поступлю в колледж, а когда вернусь с учебы, заработав кучу дипломов, все увидят, что семья моего отца ошибалась на мой счет. И Инес тоже ошибалась.

Тетя Мари сказала мне, что, когда Инес в пятнадцать лет призналась, что беременна, Нини заплакала, а потом дала ей пощечину и сказала: «Хорошо, что твой отец уже отправился к Господу, а то бы ты его сама до райских врат довела».

Потом Нини успокоилась, смирилась с реальностью, и у нее остался только один выход: добиться, чтобы отец ребенка выполнил свой долг. Джуниор Бэнкс был симпатичный парень, а его родители владели похоронным бюро. Они жили на углу Шестнадцатой и Йорк-стрит в таунхаусе с широким передним крыльцом.

– Ну ты хоть не с простецким негром опозорилась, – сказала Нини. Тетя Мари рассказала мне всю эту историю прошлым летом за игрой в карты, слегка перебрав самогона.

Когда мать моего отца, миссис Бэнкс, открыла дверь, она даже не пригласила Нини и Инес на чай. Просто встала перед закрытой стеклянной дверью, будто не хотела, чтобы они разглядели убранство дома. Словно боялась, как бы они что‐нибудь не стащили.

По словам тети Мари, когда Нини откашлялась и сообщила новости, миссис Бэнкс посмотрела на Инес в поношенном пальто и широкополой шляпе, в которых она больше напоминала издольщицу, чем приличную молодую девушку, и рассмеялась.

– Как будто Джуниор бы на такое польстился! Иди ищи другого дурака в отцы своему ублюдку! – Даже запирая дверь, миссис Бэнкс продолжала хихикать.

Инес целыми днями не выходила из квартиры, а Нини пыталась придумать, что делать дальше. Тетя Мари сказала, что через несколько дней сама пошла к Бэнксам, собиралась набить морду тому, кто выйдет. В дверях появился мистер Бэнкс и сообщил ей, что Джуниор теперь живет в Балтиморе и никак не может быть отцом. Он протянул тете Мари конверт – «за беспокойство» – и закрыл дверь.

В конверте были деньги – где‐то два месяца платы за жилье, – и на этом дело закончилось. Через полгода после моего рождения все услышали, что Джуниор Бэнкс предложил руку и сердце некой приличной девушке.

Я знала, где жили Бэнксы, и иногда проходила мимо их дома специально, чтобы посмотреть на их ухоженное крыльцо и горшки с растениями в подвесных кашпо. Когда я заработаю диплом и стану доктором, думала я, они на коленях будут просить прощения за то, что отказались от меня. Они увидят, что я достаточно хороша. Достаточно умна. Достойна фамилии Бэнкс, которую они не дали Инес вписать в мое свидетельство о рождении.

Я твердо была намерена доказать, что чего‐то стою. Я вылечу Нини глаза – и никогда не буду нуждаться в мужчине, чтобы обеспечить себе крышу над головой, как приходилось делать Инес. Вот почему я так много сил тратила на «Взлет» и так стремилась получить стипендию. Я просто не могла себе позволить проиграть, а внезапная дружба с Шимми явно стала бы неуместной помехой на пути к моей цели. Надо забыть о нем и о его волшебных зеленых глазах. Никакому мистеру Гринуолду или той грубиянке не требовалось объяснять, что у нас с Шимми не может быть ничего общего. Я это с рождения знала.

На следующие несколько дней я погрузилась в учебу и прогнала из головы Шимми и то, как он добавил мазок желтого на мою картину и крутил Уайлд Билла на музыкальном автомате. Но в следующую пятницу, когда я сидела на крыльце тети Мари, я подняла голову и увидела, как Шимми выходит из магазина красок на углу. Один глаз у него был прикрыт падавшими на лоб волосами, а другим он уставился на меня.

Я машинально потянулась потрогать челку, проверить, что ее не сдвинуло ветром. На коленях у меня лежала «Двенадцатая ночь» в бумажной обложке – задание по классу английского языка продвинутого уровня. Краем глаза я следила, как Шимми приближается. Он шел рядом с мужчиной постарше, у которого явно были проблемы с левым коленом.

– Пап, я тебя тут подожду.

– Я быстро, – сказал мужчина, уставившись вперед, на входную дверь. Лицо у него блестело, за перила он ухватился неловко, и до меня долетел исходивший от него запах алкоголя. Я его уже видела, просто не знала, что он отец Шимми. Это был домохозяин тети Мари, он приходил брать деньги за квартиру. Все говорили, что он алкоголик, и пить он ходил к мистеру Лерою на верхнем этаже, иногда напивался там до потери сознания. При этом деньги он не забывал считать даже пьяный. Он не доверял жильцам, так что собирал с них арендную плату раз в неделю, а не в конце месяца, как обычно принято.

Шимми остановился в паре метров от железных перил.

– Привет.

Я не отрывала глаз от книги, хоть и перестала понимать, что в ней написано.

– Что читаешь?

Я повернула книжку обложкой к нему, мысленно приказывая ему уйти.

– Я это в прошлом году читал. Для Шекспира неплохо.

Тут я не удержалась.

– А какая пьеса тебе больше всего нравится?

– Наверное, «Ромео и Джульетта».

– Почему?

– Обожаю истории о запретной любви. – Он смахнул волосы со лба и улыбнулся.

Несмотря на всю свою решимость, я не смогла не расплыться в ответной улыбке.

– Не ожидала, что ты безнадежный романтик.

– Можно я сяду?

Я оглянулась посмотреть, кто на улице за нами наблюдает. Два мальчика пинали жестянку, черный пес обнюхивал помойку в поисках еды. У миссис Эдны на втором этаже было открыто окно, и хотя я ее не видела, это не значило, что она не притаилась где‐то в комнате. В этом квартале кто‐то всегда за тобой наблюдал.

– Неудачная мысль.

Он присел двумя ступенями ниже и посмотрел на меня сквозь длинные и густые ресницы – жаль, что такие достались парню, у которого и других достоинств много.

– Я не хочу, чтобы у тебя были еще какие‐то проблемы. – Я запрокинула голову, глядя в небо.

– Извини насчет мистера Гринуолда. Я не знал, что он так отреагирует.