Кэтлин не раз видела лис, медведей, койотов. В небе нередко парили орланы, выслеживая добычу. Стаи уток и гусей летели с зимовки. Она находилась под впечатлением от новых ощущений. Но когда она закрывала глаза, то видела только крупы лошадей и мулов.

Гейбриел и Джастис знали каждую лошадь по имени, знали ее нрав. Нэнси, ведущая кобыла, была вспыльчива и могла лягнуть, если к ней подойти с левой стороны. Зато она ничего не боялась. Черный мул по имени Трот терпеть не мог воду, и его приходилось тащить за собой на привязи через каждый ручей. А резвый жеребец Малыш любил побродить сам по себе, если не загнать его в середину стада.

Однажды они попали в тупик. Узкая лощина, по которой они гнали свой табун, закончилась крутым каменистым подъемом.

– Придется повернуть назад, – сказала Кэтлин, подъехав к Гейбриелу.

Но Гейбриел покачал головой:

– Нет, мы пойдем туда. – Он указал рукой на крутой подъем.

Видимо, на лице Кэтлин было написано такое недоверие, что Гейбриел не удержался и улыбнулся.

– Мы сэкономим полдня, – сказал он, – и лошади справятся.

Кэтлин боялась, что сорвется с лошади и разобьется о камни. Но когда .речь заходила о лошадях, Гейбриелу она верила безоговорочно.

– Ты ходил уже этим путем? – спросила она у индейца. Гейбриел прокричал ей что-то, но его лошадь уже ушла далеко вперед, и Кэтлин не расслышала ответа.

Гейбриел, как всегда, оказался прав, и, когда через час они спускались по пологому спуску к рощице, Кэтлин триумфально улыбалась.

– Хотела бы я посмотреть, как Томпсоны протащат здесь свои фургоны!

Джастис рассмеялся:

– Ага, и я тоже.

– Я же говорил, что табун справится, – сказал Гейбриел. – Я думаю, мы обгоним Томпсонов завтра.

Вечером Кэтлин разводила костер, Джастис сбивал табун, готовя его к ночи, а Гейбриел ушел с ружьем, в надежде подстрелить какую-нибудь дичь. По этому пути не проходили еще ни одно стадо, ни один табун. Дров вдоль ручья было достаточно.

Кэтлин удивлялась тому, как изменился Гейбриел. Он всегда был с ней вежлив, но сдержан. А здесь он смеялся с ней, втягивал ее в разговоры с Джастисом. Сейчас она понимала, почему Шейн так сильно хвалил индейца. Он был бесподобен с лошадьми. Он всегда с невероятной точностью знал, »куда нужно идти, хотя не было никаких знаков. Терпение Гейбриела – даже к безнадежной неумелости Кэтлин в походной жизни – казалось безграничным.

Этой ночью они ели жареную куропатку и тушенную на углях форель. Они долго сидели у костра и разговаривали обо всем на свете.

Джастис оказался очень любопытным. Он спрашивал об Ирландии, об ее путешествии через океан. Спрашивал, видела ли она китов и пиратов, а также про гигантские волны и летающих рыб.

– А как капитан управляет кораблем? Ты видела, как...

– По одному вопросу за раз, дружок, – говорила она, но сама не могла не восхищаться его тягой к познанию. – Когда-нибудь ты сам все это увидишь, – пообещала она. – Ты сможешь пойти в школу в Дублине или Эдинбурге.

– Не забивай Джастису голову, – предупредил ее Гейбриел. – Он индеец, а индейцы не ходят в школы. По крайней мере в обычные школы, где учатся белые.

– Джастис только наполовину индеец. На вторую половину он француз и...

– И кто? – спросил мальчик нетерпеливо.

– И ирландец, конечно. Так что на моей родине ты сможешь ходить в школу. Тем более там никогда не видели индейцев. Он лишь немногим смуглее Дерри. Он Макенна, сын Шейна Макенны и Кэтлин Макенны, а с деньгами, которые у нас будут, его с распростертыми объятиями встретит любой колледж Европы.

Гейбриел усмехнулся:

– Ты красиво рассказываешь. Твои слова и мертвого индейца убедят.

– Спасибо.

Они все посмеялись над этим.

Кэтлин вздохнула, потянулась и посмотрела на звездное небо, выгнувшись, точно кошка. Небо было похоже на волшебный бездонный омут, заполненный алмазами. Огромная медная начищенная до блеска луна висела так низко над землей, что Гейбриел мог запросто заарканить ее. А воздух... Она еще никогда не дышала таким живым воздухом. Все вокруг наполняли ароматы свежей травы, цветущей вишни, диких животных и кожаного седла, к которому она привалилась.

Веки Джастиса набрякли, и он стал больше слушать, чем говорить. Не прошло и пяти минут, как его голова упала Кэтлин на плечо.

Она обняла его, но он тут же очнулся и сел прямо.

– Ой, извини, – сказала Кэтлин. – Я знаю, ты не любишь, когда тебя трогают.

– Да ладно, если ты, то все нормально, – ответил ей мальчик.

– Он малость пугливый из-за того, что мать его била, – сказал Гейбриел и подбросил еще одно полено в костер.

Джастис нахмурился:

– Только когда напивалась. Виски делало ее жестокой.

– Надо же, – пробормотала Кэтлин, – оказывается, ирландцы и индейцы похожи гораздо больше, чем я думала. – Она встретилась взглядом с Гейбриелом. – Шейн ведь больше не пьет, так?

– Нет, – ответил индеец. – Раньше много пил, но теперь хапли в рот не берет. С тех самых пор, как погибла Сериз.

– Он винит себя в ее смерти, – сказала Кэтлин.

Странно, но здесь, под этим бездонным вечным небом она могла говорить совершенно спокойно о таких вещах, о которых в Килронане не могла даже заикнуться.

– Я же тебе говорил, – напомнил Джастис, – Макенна ее не убивал.

Кэтлин положила свою ладонь на руку Джастиса.

– Кто сделал это? – Она слегка сжала его руку. – Ты ведь это знаешь?

Джастис молчал.

– Скажи ей, малыш, – тихо произнес Гейбриел, – она имеет право знать.

– Нет! – Джастис вскочил на ноги. – Я никому никогда не скажу. Я поклялся не говорить.

– И ты сдержал свое слово, малыш. – Гейбриел пошевелил палкой угли. – Он был там. Прятался под кроватью матери. Макенна этого не знает. Да и я не знал до недавнего времени.

– Ты?! – спросила Кэтлин. По рукам ее побежали мурашки. – Ты там был?

Индеец кивнул:

– Я убил ее. Она была моей сестрой, и я убил ее.

– Это не так, – запротестовал Джастис. – Это был несчастный случай. Она сама себя убила.

– Как? – спросила Кэтлин.

– Они с Макенной ссорились из-за ребенка. Я тебе уже рассказывал. Сериз напилась тогда до потери памяти. Когда она была в таком состоянии, то всегда хотела кого-нибудь прирезать. Макенна боролся с ней. Но он был пьян так же, как и она. Он ударился головой об угол стола и вырубился.

– Я приехал в город с Макенной в тот раз и стоял на балконе, – сказал Гейбриел. – Я не шпионил за ними, просто приехал навестить свою сестру.

– В заведении Толстушки Розы индейцев не приветствовали, – объяснил Джастис. – Гейбриелу всегда приходилось залезать через крышу. Сериз никогда никому не рассказывала, что Гейбриел ее брат. И уж тем более Макенне. Она его стыдилась, потому что он выглядел, как настоящий индеец.

– Мы поссорились, – продолжил Гейбриел. – Мы всегда из-за чего-нибудь ссорились. Я хотел, чтобы она перестала пить и уехала с Макенной или другим приличным человеком. И перестала торговать своим телом. И когда я услышал, что она просит у Макенны деньги, чтобы избавиться от ребенка, я просто взбесился.

– Гейбриел не хотел этого, – сказал Джастис.

– Она стыдилась меня и стыдилась своего народа. Но она была моей сестрой, и я все равно любил ее.

– Сериз бросилась на него с ножом, – объяснил мальчик. – Гейбриел пытался отнять у нее нож, но она поскользнулась и упала прямо на острие.

– Я убежал, – закончил индеец. – Я позволил Макенне расхлебывать эту кашу только потому, что прекрасно знал: у индейца нет ни малейших шансов на честный судебный процесс. Никто бы даже слушать не стал моих объяснений. Мертвый индеец последовал бы за мертвой шлюхой в царство теней.

– Но только ты никому не говори, – сказал Джастис. – Мэри ничего не знает, никто, кроме нас, не знает.

Гейбриел закрыл лицо руками.

– У меня духу не хватило сказать матери, что я убил сестру. Я до сих пор ношу этот камень на сердце.

Кэтлин жалела их обоих. И Шейна она тоже жалела. Ее глаза наполнились слезами.