Он поехал по адресу: переулок Школьников, пятнадцать.

Разговор с Лерой откладывать было нельзя. Анна уже в Городе, и Анна не любит его квартиры. Анна любит его коттедж.

В любой момент Анна решит к нему переехать. И меньше всего Ручьёва воодушевляла перспектива случайного столкновения его любимой женщины с женщиной, которую он не любил, но которая на протяжении нескольких месяцев являлась его любовницей.

…После довольно продолжительного звонка дверь распахнула худощаая женщина лет пятидесяти.

– Вы? – Ручьёв с легким недоумением уловил в ее взгляде неприкрытую ненависть, – Вы еще смеете сюда являться? Вы… нелюдь!

Из глубин квартиры донесся голос Леры, показавшийся Ручьёву немного больным.

– Кто там, мама?

– Никто, ошиблись! – откликнулась женщина и снова повернулась к Ручьёву, – Бог тебя еще накажет, нелюдь, за все, что ты творишь!

"Дама явно не в себе", подумал он с тоской и повернулся, чтобы уйти, когда услышал донесшийся следом визгливый вопль:

– Будь ты проклят!

Дверь позади него снова хлопнула, Ручьёв обернулся и увидел бегущую ему навстречу Леру.

"Черт, как же она подурнела, – подумал он удивленно, – Или, не дай бог, подсела на дурь?"

Глаза обведены коричневыми кругами, лицо имеет сероватый оттенок, волосы, явно давно не мытые, слиплись в сосульки…

Мешковатый свитер, такие же брюки.

…Но взгляд Леры просто горел. Просто лучился счастьем.

– Сережа, – подбежав к нему, она схватила его за рукав плаща, – Я знала, знала, что ты вернешься, вернешься ко мне… Не слушай эту старую дуру, – она небрежно кивнула в сторону двери, – Не слушай, она просто вбила себе в голову… ну, неважно. Сере-ежа… – Лера привстала на цыпочки и Ручьёв, внутренне содрогнувшись, понял, что она собирается его поцеловать.

– Подожди, – он мягко, но непреклонно отстранил Леру от себя, взял ее за плечи, – Во-первых, я не понимаю, о чем идет речь, почему я негодяй и нелюдь, во-вторых, – он повысил голос, ибо Лера, похоже, собралась его перебить, – Во-вторых, я сам хотел поговорить с тобой, прояснить ситуацию до конца… Идем, – он подтолкнул Леру, направляя ее к выходу из подъезда. Та послушно двинулась вперед.

– Присядь, – попросил он, когда они с Лерой оказались во дворе, и указал на скамейку.

Лера послушно села.

Он опустился на скамью рядом с ней, ощущая себя прескверно, однако… что чувствует хирург, собираясь резать живую плоть? Видимо, говорит себе, что делает это больному во благо.

Так же и Ручьёв сказал себе, что для блага самой Леры будет лишить ее всяческих иллюзий, что она в отношении него наверняка еще питает.

– Мне сказали, что ты меня активно разыскивала во время моего отсутствия.

Похоже, Лера смутилась. Даже в сумерках было заметно, как покраснело ее лицо. И, к великому облегчению Ручьёва, она опустила глаза.

– Ты говорил, что уедешь, но не сказал, надолго ли…

– Лера, – мягко сказал Ручьёв, – Это неважно, ты должна была понять это еще до моего отъезда, во время нашего последнего разговора, последней встречи.

– Неважно… почему? – она опять вскинула на него испуганные глаза (Ручьёв мысленно застонал).

– Потому что, – он взял Леру за плечи, – Все закончилось, девочка. Все за-кон-чи-лось. Я считал, ты сама это поймешь.

Лера дернулась, отшатнулась, вскочила со скамьи.

– Не смей так говорить! Не смей! Ты… – она опять понизила голос, – Ты что, любишь другую?

"И всегда любил", подумал Ручьёв с тоской.

– Какая разница? – устало ответил он Лере, – Девочка, все закон…

– Нет! – щеку Ручьёва обожгла сильная пощечина, – Нет, нет, нет… – она зарыдала.

Ему страшно захотелось в свою очередь отхлестать истеричку по щекам, дабы привести в чувство, однако он сдержался.

Просто, встав со скамьи, не оглядываясь, пошел к своему "Фольксвагену" и включил зажигание. Лера, стоя посреди двора, что-то дико орала.

"Знать бы, что связываюсь с психопаткой…" На миг Ручьёву даже сделалось не по себе. Впрочем, он подумал, что с тем же успехом на его месте мог оказаться любой другой и в том, что у Леры неустойчивая психика, его вины нет. И эта мысль его успокоила.

* * *

…Анна медленно прошлась по комнатам. Вот отцовская библиотека и одновременно его рабочий кабинет. Она пробежалась пальцами по стоящим на стеллажах фолиантам. Некоторые из них имеют немалую ценность…

Гостиная (она же столовая), спальня… непривычно крохотная кухня.

Она словно воочию услышала голос своего отца – мягкий, глуховатый, чрезвычайно интеллигентный голос:

"По-человечески он мне несимпатичен, но он сумеет обеспечить тебе куда более достойное будущее, нежели я. Увы. Сейчас наступают времена таких как он, Аня. Темные времена…"

"И опять же ты, папа, ошибся, – с горечью подумала Анна – ведь ее отец говорил о Зарецком, – Все, на что он оказался способен – это отобрать у меня моего ребенка, да кинуть вслед нищенскую подачку (по его меркам определенно нищенскую…)." Она даже скрипнула зубами. И чтобы не расслабляться, не раскисать, не впасть в депрессию по-настоящему, отыскала в шкафу старую одежонку – джинсы и отцовскую клетчатую рубаху, – переоделась и засучила рукава, дабы приняться за генеральную уборку: в квартире не жили больше года, с тех пор, как дальняя родственница Анны из глухой провинции, закончив в Городе институт, вновь удалилась в свою провинцию, уже с дипломом. "Не все истории Золушек заканчиваются счастливо, – снова подумала Анна, – Рано или поздно для любой часы бьют полночь."

Даже для той, что уже воображала себя Королевой…

Правда, у Королев остаются сэры Ланселоты.

"Посему не раскисай", снова приказала она себе. И разве ее нынешний статус не имеет массы преимуществ? Какая-то принцесска, если верить старому фильму, даже из дворца сбежала, дабы глотнуть воздуха свободы… дура.

В дверь продолжительно позвонили.

"Снова Ручьёв?"– подумала она с недоумением.

Нет, Ручьёв не так воспитан. Он обязательно предупредил бы о своем визите по телефону…

– Анна Валентиновна? – услышала она в трубке домофона молодой мужской голос, – Это Савельев, охранник. По поручению шефа. Не верите, подойдите к окну…

Она приблизилась к окну (не без опаски) и увидела стоящий у кромки тротуара серебристый "Пежо". Да-да, тот самый "Пежо", за рулем которого год назад (неужто всего год?) сидел вчерашний мальчишка.

Она открыла дверь. Савельев немного смущенно улыбнулся и протянул ей ключи от машины вместе с пультом охранной сигнализации. Затем из нагрудного кармана извлек техпаспорт и конверт из плотной бумаги.

– А это от шефа. Он сказал, предварительный расчет, – Савельев слегка покраснел, – Ну и… поскольку гаража у вас нет… пока… я могу отогнать машину на платную стоянку. Если хотите.

– Подожди, – Анна прошла в библиотеку, плотно закрыв дверь за собой, и вытряхнула на стол содержимое конверта. Доллары. Не пятьдесят, а пятьдесят пять "штук". "Какая щедрость!" – иронично подумала она, убирая деньги в оборудованный отцом в стене, за репродукцией Саврасова, тайник. Вместе с деньгами из конверта выпал и сложенный вчетверо лист бумаги. "Последнее напутствие? А пошел бы ты со своим напутствиями… далеко."

Она вышла из библиотеки и сняла с крюка в прихожей старую кожаную куртку.

Подала Савельеву долларовую двадцатку.

– Это тебе за труды. А сейчас идем, покажешь, где стоянка…

К вечеру, когда уборка была завершена и квартира если не засияла, то по крайней мере приобрела жилой, уютный вид, Анна устроилась на диване с кружкой горячего чая и одним из собранным отцом фолиантов.

Правда, намечавшаяся идиллия была нарушена телефонным звонком.

Либо Ручьёв ("Сошлюсь на головную боль, и никаких программ на вечер," подумала Анна), либо г-н Зарецкий.

Оказалось, господин Зарецкий.