Литмир - Электронная Библиотека

Поскольку предстояло весь день провести в офисе, я решил, что джинсы и видавшие виды кроссовки следует сменить на что-нибудь более изысканное. В шкафу отыскалась рубашка кремового цвета, из тех, что не нужно гладить. Порывшись, я обнаружил тонкие коричневые брюки, на которых каким-то чудом сохранилась складка. Настроение мое улучшилось. Брюки превосходно сочетались со спортивной курткой. Сие клетчатое творение американской текстильной промышленности мне всучили на распродаже, уверив, что это самая модная модель. Случилось это, правда, лет пять назад. Я оделся и осмотрел в зеркале франтоватого типа с веснушчатой физиономией. Хорошего понемножку. С этой благой мыслью я решительно отказался от галстука. Умеренность – вот девиз настоящего мужчины. Не хватало только, чтобы меня перепутали с Р.Л.

Я нацепил кобуру и уже застегивал куртку, когда зазвонил телефон. Сняв трубку, я тотчас понял, что это, должно быть, та разъяренная особа, о которой рассказывала Мельба. Видимо, эта упорная женщина сумела не растранжирить с тех пор запасы злобности.

В трубке раздался рык:

– Хаскелл, это Белинда Ренфроу!

Бог мой, эта женщина неистовствовала, даже называя свое имя.

Как я уже упоминал, супруги Ренфроу – мои ближайшие соседи. Те самые, что живут в бревенчатой хижине. По моим догадкам, Ренфроу в шестидесятые годы изображали хиппи, сохранив эту утомительную привычку и поныне. Сводилось это к тому, что они питались собственноручно выращенной репой, которую запекали в золе, и поминутно упоминали черта. Грядки с репой Ренфроу удобряли из огромной компостной кучи, к которой питал слабость мой Рип. Я надеялся, что не это последнее обстоятельство довело Белинду до белого каления. Неужели у них какой-нибудь особый, антикварный компост, собиравшийся по крупице два десятка лет?

– Да, Белинда, что могу для вас сделать? Я старался говорить бодрым тоном, словно не замечая, что Белинда вот-вот расплавится от ярости. Прекрасный прием, который я отточил, живя с Клодзиллой.

Белинда сразу взяла быка за рога:

– Почему, черт возьми, вы мне не перезвонили?!

Чтобы это объяснить, пришлось бы пересказывать все с самого начала.

– Честно говоря, я и не знал, что вы ждете звонка.

– Как это не знали?! – рявкнула Белинда. – Я же сказала вашей чертовой секретарше!

Вот это да. Надо бы бросить Мельбу под автобус.

– Моя секретарша мне ничего не передавала.

– Ну да, конечно! – ядовито отозвалась Белинда.

Похоже, уровень достоверности в моем голосе равнялся нулю.

– Так вот. – Белинда выдержала паузу, которой позавидовал бы сам Станиславский. – Я звоню по поводу вашего чертова пса! Вчера он заявился сюда и задушил двух моих уток. Двух!!!

От изумления у меня на пару минут отнялся язык. Я судорожно сглотнул, потом еще разок и наконец просипел:

– Белинда, это не мог быть Рип. Вы же знаете, что он никогда не спускается с веранды.

Ренфроу, как и все соседи, были наслышаны о лестницефобии моего пса. Точнее, сами о Рипе и сплетничали по всей округе и, насколько я знал, при этом имели привычку заливаться хохотом.

– Значит, ваша чертова псина все-таки спустилась с вашей чертовой веранды! – прокричала Белинда. – Я его видела! Он перепрыгнул через мою чертову ограду и придушил двух моих чертовых уток. Я хочу, чтобы мне, черт побери, их заменили, всех до единой! – Белинда захлебнулась. – И вот что, Хаскелл! Вы чертовски хорошо знаете, что надо делать с чертовой собакой, которая повадилась убивать. Если собака познала вкус крови, ее уже ни черта не остановит!

У меня пересохло в горле. Права ли Белинда в отношении собак, познавших вкус крови, весьма сомнительно, но если в наших краях пес начинал душить домашнюю птицу, местные фермеры пристреливали его без каких-либо колебаний.

Присс хохотала в гостиной, и смех ее сопровождался довольно странными звуками. Рип знает, что в доме лаять нельзя, поэтому в состоянии эйфории пускает в ход наиболее подходящую замену – тявкает себе под нос. Этот звук кого хочешь сведет с ума. Я всегда считал, что Рип таким образом наказывает меня за запрет громко лаять.

Я провел рукой по волосам, не в силах решить, какое предположение более невероятно – что Рип стал хладнокровным убийцей или что он самостоятельно спустился с крыльца.

– Белинда, вы… вы ошибаетесь. Это не Рип.

Белинде слегка за сорок. Темно-русые с проседью волосы она заплетает в косу до пят, а всякой другой одежде предпочитает старые вылинявшие джинсы, хлопчатобумажные мужские рубашки и старенькие мокасины. Если же хочет приодеться, то навешивает на себя самодельное ожерелье из желудей. Словом, серьезная женщина. Предположение, что она может ошибаться, Белинда восприняла как личное оскорбление. Я услышал в трубке долгий протяжный вдох, после чего Белинда отчеканила:

– Послушайте, Хаскелл, я не ошибаюсь. Это ваша собака. Это так же точно, как то, что вы самый большой болван на свете!

Странно, но сравнение не показалось мне таким уж метким.

Тут в комнату вошла Присцилла, оглядела меня и со значением постучала по часам. Из-за ее ног вынырнула довольная морда Рипа.

Я предпринял еще одну попытку.

– Белинда, простите, но мне нужно бежать. Давайте поболтаем с вами как-нибудь в другой раз?

Только бы она по наивности не решила, что я тороплюсь на почту выслать ей чек за нанесенный ущерб.

– Разумеется, поболтаем, – хладнокровно ответила она. – И знаете, Хаскелл, вам лучше найти другой дом для вашего чертова пса. Потому что если я еще раз увижу эту дрянь, то угощу свинцом!

Должно быть, миролюбивые принципы хиппи Белинде уже изрядно надоели.

– Я и в самом деле хочу с вами поговорить, Белинда.

Мне кажется, я произнес это достаточно спокойно. Особенно если учесть, что моей собаке пригрозили убийством.

– А я хочу, чтобы вы заменили моих чертовых уток! – объявила Белинда.

– Да-да, понимаю, – промямлил я, – мы еще к этому вернемся. Честное слово.

В трубке раздался неприятный звук.

– Я хочу, чтобы вы заменили моих уток! – проорала Белинда. Видимо, на тот случай, если я ее не расслышал.

И шваркнула трубку.

Присцилла сверлила меня взглядом, явно намекая, что пора идти. Я наклонился к Рипу, почесал его за ухом и на всякий случай осмотрел лапы. Выискивая, как вы догадываетесь, свидетельства его убийственных наклонностей или хотя бы остатки компоста. Лапы Рига были такими же чистыми, как и у любой собаки, которая провела большую часть взрослой жизни на деревянной веранде, а когти выглядели так, словно он только что побывал у маникюрши.

– Ты хороший мальчик, Рип, – пробормотал я, и мы отправились в путь.

По дороге на птицефабрику я объяснил Присцилле, в чем дело. Она удивилась.

– Как это ни прискорбно, Хаскелл, но Рип не излечился. Он по-прежнему совершенно ненормальный во всем, что касается лестниц.

Чертовски приятно было слышать столь категоричное заявление.

– Кстати, Хаскелл, – добавила Присс, глядя прямо перед собой, – ты что, решил сменить имидж?

– Н-нет, – солгал я. – Просто время от времени люблю приодеться.

Присс почему-то ухмыльнулась.

– Выглядишь совсем недурно.

Не разобрав, насмехается она надо мной или нет, я счел за благо промолчать.

– Правда-правда, – продолжала Присс. – Ты действительно отлично выглядишь.

И улыбнулась. По-настоящему улыбнулась. Приветливо и все такое.

Я поймал себя на том, что глупо улыбаюсь в ответ, не совсем понимая, чему же, собственно, улыбаюсь.

Но наши улыбки померкли, как только мы свернули к белой коробке из-под обуви, именуемой птицефабрикой Вандеверта. Я остановил машину у входной двери, и мы вошли в здание.

У самого входа я припарковался из-за чудного аромата, который накануне окутывал окрестности.

Сегодня, может, в воздухе и витало что-то подобное, но со вчерашним амбре не шло ни в какое сравнение. Я даже пару раз глубоко втянул воздух, испугавшись, что мой нос перестал функционировать. Что нанесенный вчера удар по обонянию навсегда вывел его из строя.

29
{"b":"91675","o":1}