* * * Через Марёво в мареве Со скрипом вдаль скользя, Наш поезд, разговаривай: В пути молчать нельзя! Разболтанный-расшатанный, Под болтовню колес Плетется по накатанной Трудяга-тепловоз. Нам не поспеть за скорыми, Состав ползет едва, Гудящий разговорами: Со всех сторон – слова. И как в окне проносятся Деревья и мосты, Звучит разноголосица, Гремит за стыком стык. Весь опыт, чудом нажитый, Сложивший в чемодан, Куда же ты, куда же ты? Та-дан – та-дан – та-дан… Александр Курапцев Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией союзов писателей и издателей России (АСПИР). Родился в 1981 году в городе Дзержинске Донецкой области, в 2014-м переехал в Санкт-Петербург. Автор двух поэтических книг: «Лоскуты» (2011) и «Иван-Душа» (2024). Пишет стихи, песни, рассказы, выступает как автор-исполнитель. Публиковался в журналах «Этажи», «Эмигрантская лира», «Кольцо А», «Молодая гвардия» и др. * * * Звонит мобильный телефон – Пифон, грифон, айфон, и человек берет трубу, и тащит на плече, как раб из лампы, из трубы глядит на город он, а город чахнет под дождем, резиновый, как червь. На кой сдалась тебе труба, старательный мужик? Зачем приехал ты сюда, узбек, хохол, бурят? Здесь оловянная вода вздыхает и дрожит, и дождевые мертвецы о вечном говорят. То веет сыростью и мхом, то плесенью с болот, журчат чужие голоса и падают в канал, ты думал: дождь не навсегда – и зонт тебя спасет от влажных слов, подводных снов и медного коня. Немеют руки, стынет кровь, стирается лицо, здесь бог один – Туман, но ты – молись родным богам, все вылетит в твою трубу, как дым в конце концов… Послушай только, как Нева хохочет в берега. * * * людеревья лезут из песка из железа камня и бетона запускают ветви в облака начинают пальцы полоскать перекатываться и перетекать и захлебываются и тонут есть на белом свете провода есть еще столбы на свете белом где высоковольтная вода дребезжит и капает всегда мертвецов в стеклянных городах заводя и запуская в дело там поют оглохшие певцы белой ночи ночи беспредельной то что в детстве им плели отцы где в земле на ощупь как слепцы дельные толпятся мертвецы и выходят где-то на удельной * * * Был месяц прель и прельская нежи́ть цвела-гнила, просила есть и пить, собак глодали чахлые коты, и космонавты брызгали цветы волшебной хлоркой, мертвым молочком. Мы в лифте вместе прятались бочком и целовались, как в последний раз, противогаз вкрутив в противогаз, — и было нам уютно и тепло, запотевало тонкое стекло. Внизу дымился прах, клубился пух, и мы любили кошек и старух, и чай из Крыма, и кино в постель. И не любили – снов и новостей. Татьяна Пискарева
Поэт, эссеист. Публиковалась в журналах «Новый мир», «Знамя», «Звезда», «Роман-газета», «Москва», в «Литературной газете», альманахах и антологиях. Автор серии эссе для Exlibris «Независимой газеты». Стихотворения переведены на сербский и китайский языки, вошли в «Антологию русской поэзии XX–XXI веков» (г. Шанхай). Живет в Москве и Санкт-Петербурге. * * * Ощетинился смычками и заиграл — оркестр неприкаянных музыкантов — Шопена, Шумана, Грига, Чайковского, Баха, и снова Баха, когда захлопала в окнах консерватории крыльями птаха и чья-то душа в упоении полетела, положив конец музыкальной истории и начав историю жизни без тела. Не будем преувеличивать значения искусства. Оркестр не безупречен, а у дирижера диктаторские замашки: он не в состоянии репетировать без ора, потому что стар, глуховат и боится, что скрипки доведут его до позора. Виолончели похожи на перезрелые груши, а валторны – на закрученные в трубочку уши тех, что в зале не выключили мобильники и мечтают заткнуть этот оркестр прежде, чем зажгут, наконец, светильники. Зал изучает декольте контральто, рыжие кудри сопрано, лакированные туфли баса, вежливо слушает бельканто и вздрагивает от партии контрабаса. Но дирижерская палочка в воздух взлетела, летает и не может приземлиться, пока музыка звучит на вдохе и выдохе, будто жизнь, которая исподволь длится. Здесь небо разверзлось и осыпались звезды — прямо в декольте контральто и всем дамам хора, на программки скучающих билетеров, гнесинским детям на брови и ресницы. У консерваторского подъезда студенты легко переругиваются не без помощи мата, смотрят искоса: как я уношу в себе музыки прозрачное стекло, обходя лужи с ловкостью акробата. |
