Пока я взбираюсь вслед за бабулей по крыльцу, она рассказывает о какой-то новой мази, которую хочет сегодня испробовать. Я оборачиваюсь и замечаю, как тетя Вайолет достает из-под сиденья машины бутылку водки и выливает остатки в свой пластиковый стаканчик.

На мгновение я замираю от видения слишком вероятного будущего. Стану подливать в газировку водку, только чтобы пережить бабулю. Мне нужно было съехать сто лет назад. Но этот дом и его четыре стены – все, что я когда-либо знала. Возможности в наших местах возникают нечасто.

Кобальтово-синяя бутылочка из-под духов, в которой обычно хранится мое масло пожирателя грехов, стоит пустая возле бабулиного ящичка с тайными рецептами.

Рецепты в этом ящичке собирались поколениями. У каждой старой ведьмы имеется такой своего рода гримуар. Он полон традиций старого мира, передаваемых шотландскими предками и смешанных с ритуалами коренных народов, когда наши предки иммигрировали сюда. Старые ведьмы практикуют по-разному: у одних – природный дар к акушерству и травам, у других – в таких областях, как магия. У бабули в крови нет ведьмовства, поэтому она использует меня и мое масло пожирателя грехов, чтобы воплощать свои чары и проклятья.

Сыпь для изменщиков. Неудача для воров. Бессонница для лжецов.

На ящичке выцветшая угольно-черная надпись «Рецепты», выведенная аккуратным почерком. Нарисованный спереди красный петух едва различим. Это простой ящичек из мягкого дерева с соединением в форме ласточкиного хвоста по бокам. Бабуля запирает его ключом, который носит на латунной цепочке на шее. Этот ключ вырезан из темного дерева венге, а его зубчиками служат настоящие зубы. Животных или людей, не знаю. И тех, и других, наверное.

Содержимое ящика я никогда не видела дольше пары секунд. Она хранит эти рецепты и их секреты только для своих глаз. За годы она показала мне, как смешивать травы, чтобы делать лекарства от обычных болезней. Научила принимать роды. Поделилась парочкой мелких заклинаний со слабым эффектом. Но нечто большее, настоящая магия старой ведьмы, – это секрет, с которым она не готова расстаться. По крайней мере пока.

Из-за приоткрытой крышки виден рецепт, над которым она трудилась этим утром. Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, что там…

– Собери корзинку, – говорит бабуля и захлопывает крышку.

Корзина с длинными ручками означает только одно: сегодня день сбора урожая. Как в том старом церковном гимне «Сей благое семя», но только вместо сбора зерна мы будем собирать масло пожирателя грехов.

Каждые несколько месяцев, когда масло кончается, мы обходим дома престарелых в соседних округах. Если не можем найти душу, готовящуюся покинуть этот мир, бабуля присматривает ту, что в паре шагов от этого, и подталкивает к порогу, чтобы я могла подскочить и спасти ее от смерти. Обычно это срабатывает.

«Сбор урожая – Божья работа», – говорит бабуля.

А я бы сказала, что ужасно удобно, когда Божья работа всегда совпадает с кончающимися припасами и пустыми карманами.

Дом престарелых на холме – здание из красного кирпича с грязно-коричневой кровельной крышей, устроившееся на мягком коврике из свинороя. Бесформенные кусты самшита разбросаны у подножия. Два цветущих дерева индийской сирени стоят по сторонам длинного крытого прохода, их ветви щедро усыпаны розовыми цветками. Это место напоминает мою старую начальную школу, но вместо детей оно полно пожилыми.

Могильный Прах паркует пикап позади здания, и до входа приходится идти. Мисс Клодетта, сестра в регистратуре, приветственно кивает нам.

Внутри нас встречает въевшийся запах антисептика и ванильного освежителя воздуха. Воздух заполняет неуютная тишина, нарушаемая периодическими стонами кого-то, очевидно, старого и психически нездорового. В детстве мне казалось, что эти стены наполнены грустью и болезнью. Наверное, детям это присуще. Но я также обнаружила, какое волшебное влияние оказывает на пожилых появление молодежи.

– Как дела, мисс Марта? – говорю я приятной высокой женщине, криво сидящей в инвалидной коляске, которая всегда стоит у входных дверей. Я становлюсь на колени возле нее. – Смотрю, вы сегодня в милейшем желтом платье. – Я разглаживаю подол, зацепившийся за ручку тормоза. Она ни разу не отвечала – последствия давнего инфаркта. Но стоит с ней заговорить, как она начинает постукивать левой ногой, давая знать, что она еще с нами.

Бабуля вопросительно поднимает бровь. Я отрицательно качаю головой. Как бы ни была стара мисс Марта – она здесь самая пожилая постоялица, – я не чувствую в ней и нотки смерти. Бабуля резким жестом подзывает Могильного Праха, шаркающей походкой направляясь к регистратуре. Он послушно идет за ней с корзинкой «даров».

– Клодетта, – говорит бабуля сестре. – У меня отличная новая мазь от твоего упрямого артрита.

Бабуля достает из корзинки баночку из-под детского питания с мазью собственного приготовления: сушеные листья крапивы, миндальное масло и пчелиный воск. У нее чуть фиолетовый оттенок от крошечной капли масла пожирателя грехов для эффективности.

Я прогулочным шагом иду в обратном направлении. Заглядываю к каждому постояльцу, перебирая души, наполняющие это заведение. Я вслушиваюсь в тихий шепот песни души. Напев, который есть у нас всех, у каждого свой. Однажды это было бренчание пианино. Как-то – воркование голубки. А в один приметный раз – мурчащий рев автомобильного мотора.

Я слышу не ушами, это скорее эхо у меня в голове. Призыв к моей душе, которая всегда отвечает.

Я обхожу третий коридор в задней части здания, когда улавливаю его. Нежная мелодия. Я скольжу тыльной стороной ладони по прохладной стене, следуя за звуком, который ведет меня к человеку, которому осталось недолго.

Я останавливаюсь перед комнатой мисс Эвелин, и сердце сжимается. Она одна из моих любимых постоялиц. Крошечная женщина с мягким сердцем и солнечным характером, отчего ты чувствуешь себя особенной просто оттого, что находишься в ее компании.

Но отрицать невозможно. Она здесь, песня ее души.

Еще тихая. Немного вдалеке, но скоро смерть придет за мисс Эвелин.

– На.

Заставляя меня подпрыгнуть, бабуля возникает из ниоткуда и сует что-то в руки. Я готова сказать ей: «Нет, здесь нет смерти». Но она уже знает, что я что-то заметила. Возможно, она шла следом за мной из холла.

Я опускаю глаза на обернутый в пищевую пленку сверток. Поверх завязана черная ленточка с петельками по краю, а под нее подложен черный папоротник. Кекс «Зебра». Темные полоски пронзают ломтик бисквита из сладкой патоки и пряной корицы. Два ингредиента, которые могут скрыть прогорклый вкус масла пожирателя грехов.

– Ах, привет, милая. – Мисс Эвелин поднимает глаза от книги. «Ромео и Джульетта», естественно, – ее любимая. – Ты принесла мне того прекрасного кекса? – Она поглядывает на подарок у меня в руках.

Я кидаю быстрый взгляд на бабулю, которая уже удаляется в сторону холла. Затем на мисс Эвелин, которая терпеливо ждет с яркой улыбкой.

Перед смертью она кажется крошечной. Я паникую на минуту – что, если бабуля просчиталась и положила в кекс слишком много масла? Я могу убить ее на ровном месте. С другой стороны, ее муж умер несколько недель назад, а она без него ужасно одинока.

Мы проводим ритуал сбора урожая многие годы, но сегодня все это кажется неправильным.

Волоски на моих руках встают дыбом. В комнате только мы с Эвелин, но я могу поклясться, что мы не одни. Возможно, это то, во что сердце хочет верить, но кажется, будто Адэйр сейчас с нами и напоминает мне о ценности жизни.

У мисс Эвелин из родных только дочь. Может, старушке немного осталось на этой земле, но решать не мне. Особенно пока у нее есть близкие, которые хотят провести это время с ней.

Я опускаю глаза на кекс в руках и делаю то, чего никогда не делала прежде.

– Ах, вы про это? – говорю я, поднимая сверток. – Нет, мэм. Это не пропекшийся банановый кекс, который мы случайно взяли с собой. – Я кидаю отравленную выпечку в мусорную корзину.