Гнев на лице Галии сменился недоумением. Что-то стала моя девочка уставать. Не на пользу ей работа.

– Где отец? – обнял я её. – Надо его успокоить, а то он сильно переживал из-за этой бедняжки. Никто её не то что пальцем не трогал, а даже не смотрел в её сторону.

– Он у Анны Аркадьевны, – ответила она, и улыбнулась первый раз за вечер. – Торшер ей новый подключает.

Взял пса и пошёл звонить Мещерякову с уличного автомата. Его перед прослушкой палить никак нельзя. Телефон оказался его домашний, пока мне его звали, подумал, что у него, видимо, есть кто-то дома постоянно и он звонит периодически, спрашивает, не искал ли кто его. А я уж думал, у него рация всегда с собой…

Выложил ему всё, и про попытку Наташки скрыться из Москвы, и про заказчика по имени Рашид, который дружит с парторгом с Наташкиной работы и разъезжает на синих жигулях.

– Тебе передали, что её опознали по твоим фотографиям как проститутку Наташку-неваляшку? – спросил Мещеряков.

– Нет, конечно, – усмехнулся я. – Как мне Сатчан это при жене и по телефону скажет?

***

Москва

В пятницу с самого утра Самедов позвонил в приёмную Кожевникова из телефона-автомата, чтобы донести ему свою трактовку происходящего. Хорошо, что он заранее подготовился и узнал телефон его секретарши.

Опытный секретарь категорически не хотела соединять Самедова с начальником, но, когда тот заявил, что против Кожевникова готовится грязная провокация, но говорить он об этом будет только с ним самим, сдалась и пошла докладывать о странном звонке руководителю. Тот, выслушав, решил поговорить с анонимом, и секретарь соединила их.

– Здравствуйте, Никита Богданович, – начал Самедов. – Прошу вас, выслушайте меня, я очень рискую, решив вас предупредить о готовящейся против вас в центральной прессе провокации.

– Кто вы? – спросил Кожевников.

– Я очень боюсь, позвольте мне не называть себя. Просто выслушайте. Молодой журналист газеты «Труд» Павел Ивлев готовит про вас материал компрометирующего характера, где представит вас пьяницей и любителем молоденьких девочек.

– Что?! – воскликнул Кожевников. – Какой вздор! Это я-то пьяница и любитель девочек!? Да что он о себе возомнил?!

Москва.

Утро пятницы хотел посвятить работе, съездить на автобазу, а потом в библиотеку. Вышел из дома, как обычно, и направился к метро. Не успел я дойти до пешеходного перехода, как мне преградил путь высокий мужчина в тёмном костюме, дублёнке, но без шапки. Накачанный такой блондин с мышцами буграми на скулах, как у культуриста.

– Павел Ивлев? – спросил он.

– Да, – ответил я, оглядываясь. Так… Чёрная Волга рядом на дороге, рядом стоял ещё один такой же молодчик в костюме и кожаной куртке с меховым воротником… Тоже мускулистый, только брюнет. Прямо, дежавю. Почти на этом же месте меня когда-то люди Межуева поджидали, чтобы к нему в машину засунуть на разговор… Не иначе, до Кожевникова уже информация о письме дошла.

– Вам надо проехать с нами, – показал незнакомец на Волгу и так и оставил руку, перекрывая мне пути отхода. Словно ждал, что я со всех ног рвану удирать. Ага, как же!

– Ну, надо, так надо, – согласился я и направился к машине. Тут же мне открыли заднюю дверь. Сзади никого не было. Значит, тут разговора не будет, а меня к нему отвезут.

Про то, что надо бы наведаться к Кожевникову, переговорить, я уже и сам думал. Останавливало меня два момента.

Первый – как это грамотно сделать. Позвонить и сказать, что хочу встретиться, потому что мне прислали письмо, в котором его обвиняют в приставании к молодой девушке? А вдруг неправильно поймет по телефону, решит, что я шантажировать его хочу? Отправит ко мне милицию, и буду потом в камере объяснять, что меня не так поняли…

Второй – я не хотел делать что-то настолько важное, пока не дождусь инструкций от Мещерякова. Раз уж вовлек его в эти дела…

Бравые ребята сели впереди, один за руль, второй на пассажирском сидении, а я с некоторым волнением разместился с удобством сзади. Оставалось надеяться, что большой босс человек вменяемый, и с ним можно нормально договориться. Интересно, а где у нас сидит Управление делами ЦК? Если на Старой площади, то как они меня проведут через охрану? Будут пропуск оформлять? Или он уже заказан? Паспорт будут просить предъявить, чтобы пропуск оформить?

Но всё оказалось гораздо проще, они заехали на внутреннюю территорию, куда их безропотно пропустили, а там мы с сотрудником в дублёнке беспрепятственно попали в здание. А второй остался в машине за рулём. Вместе с дублёнкой второго. Мне пальто скинуть не предложили… Вполне может быть потому, что планировалось, что уеду я отсюда не с ними, а на милицейской машине, уже в качестве задержанного…

– Журналист Ивлев, – представил меня строгой возрастной секретарше сопровождавший меня блондин, и она тут же доложила о моём прибытии начальнику. Я скинул на ближайший стул пальто, к ее изумлению. Не собираюсь беседовать с серьезным человеком, парясь на жаре в таком виде.

– Проходите, – кивнула секретарша, и блондин распахнул передо мной дверь. Они проводили меня в кабинет такими взглядами, какими провожают гроб с покойником в топку крематория. То, что силовик за мной не вошел, хотя ситуация была достаточно специфической, заставило меня безо всякой ностальгии вспомнить о лихих девяностых. Был у моего знакомого, очень серьезного аудитора, один случай, когда его вот также, уже на излете девяностых, впихнули в кабинет большого человека. И тоже госчиновника, хотя, на самом деле, банда его сына подмяла, не гнушаясь убийств, под себя десятки предприятий, а он ее крышевал в высоком кабинете. При его «приватном» разговоре с государевым человеком присутствовало аж двое охранников, хотя его туда зазвали вовсе не в таком статусе, как меня сейчас. Непростые времена, никто никому так не доверял, как сейчас.

Кабинет Кожевникова оказался похож на Стельмуховский, только мебель по-другому стояла, а в остальном всё очень похоже, дорого-богато и официально. Сколько же хозяев повидали эти кабинеты? Пришла в голову мысль, что вся эта казённая обезличенная роскошь должна напоминать сидящим в этих кабинетах чиновниках, что они здесь временно… Впрочем, может и нет. Не удивлюсь, если у них дома такая же обстановка, по крайней мере, в рабочем кабинете. Тогда они себя здесь вполне могут как дома чувствовать.

Кожевников оказался, ожидаемо, немолодым мужчиной под шестьдесят, с тяжёлым взглядом и тонкими губами. Седые остатки коротких волос предательски вились, делая его образ слегка небрежным.

– Доброе утро, Никита Богданович, – первым поздоровался я, сделав шаг вперёд.

– Доброе, – холодно ответил он, не предложив мне сесть.

Ничего страшного, я поставил свой портфель на стул передо мной, и молча стал ждать. Вроде бы и не нахальничаю, садясь без предложения это сделать, но и не стою покорно, как баран, позволяя хозяину кабинета полностью контролировать ситуацию. Нюанс, однако!

– Мне стало известно, что ты на меня материал паскудный готовишь, – уставился он мне прямо в глаза.

– Тот, кто пытался подставить меня и вас, Никита Богданович, так и задумал, вот только – полез я в портфель и достал письмо Свечкиной, – не думаете же вы, что я стал бы работать с непроверенными сведениями? Вы уважаемый советский руководитель, естественно, я не идиот сразу верить во всякую напраслину. Вот это письмо поступило на адрес редакции газеты «Труд» на моё имя, – протянул я ему конверт, и Кожевников тут же погрузился в чтение. Было видно, как гнев и ярость постепенно накрывают его, и я продолжил, увидев, что он дочитал. – Мы успели проверить письмо, и убедиться, что это фальшивка. Я лично встретился с автором этого письма, но сильно сомневаюсь, что она вам знакома. Вот, взгляните, – протянул я ему несколько фотографий Свечкиной. Он смахнул и письмо, и конверт, одним движением к себе в ящик стола.

– Первый раз её вижу, – раздражённо бросил он фотографии туда же, посмотрев на них секунд пять.