– Обойдусь. Машина-то где?

В отличие от коллег, Армине часто действовала по наитию. Ей вообще нравилась фраза психиатра Миранды Грэй, которую играла Хэлли Берри в «Готике»: «Логику часто переоценивают». Поэтому, отправившись по заданию Крячко в уютную квартиру-студию, она рассчитывала «слышать землю». Этому ее научила бабушка в Армении. Принадлежавшая к древнему роду виноградарей, она знала, что иногда нужно просто довериться природе и дать времени и солнцу, наливающему ягоду сладостью, делать свое дело. Трудолюбивый наблюдатель всегда побеждает торопливого деятеля. И Армине надеялась, ее не подведет внимательность, выработанная часами изучения мест, где произошла трагедия.

А в квартире Вороновой было на что посмотреть. Хозяйка самостоятельно оформила ее в стиле прованс: на фоне жизнерадостных светло-желтых обоев парили большие окна с белыми рамами под легкими льняными занавесками и выделялась маленькая репродукция безмятежных «Ирисов» Винсента ван Гога. На старинной, слегка потертой мебели стояли толстые ванильные свечи и фотографии родителей и тети Ольги в состаренном багете, открытка из мелованного картона, на которой Сумасшедший Мартовский Заяц озабоченно сверялся с карманными часами на цепочке, прежде чем увлечь любопытную Алису в Страну чудес, и большой флакон духов Antonio Maretti, где несмело, но вдохновляюще звучали персик, цитрусовые и жасмин.

В резном шкафу было много спортивной одежды, маек со всевозможными принтами, пара лавандовых, как в фильме «Мария-Антуанетта» Софии Копполы, кед, широкая шаль из шелка и шерсти с расписанным вручную узнаваемым узором Louis Vuitton. Последним висело платье без рукавов, со сборчатым вырезом, который открывал плечи и шею, сшитое из невесомого светло-серого шелкового крепа с розоватым отливом. Далекая от моды Армине помнила его старомодное название «пепел розы» по любимому ее мамой культовому мини-сериалу восьмидесятых «Поющие в терновнике». Оно было слишком роскошным для нарядов Вороновой и слишком винтажным для Petit Trianon. «Оно свадебное! – догадалась Армине. – Ольга Воронова собиралась замуж за этого Панча, гореть ему до скончания века в огне!»

В простой деревянной шкатулке лежала пара брендовых колец (видимо, для достоверности легенды о богатой наследнице с привычкой выскакивать замуж) и легкомысленно-вычурное ожерелье в виде оригинального «алжирского любовного узла» из фильма «Казино “Рояль”» о Джеймсе Бонде, в котором, наверное, знавшая с раннего детства голод и прилежно платившая кредит за квартиру Ольга Воронова чувствовала себя прибывшей на курорт в Черногории Евой Грин.

«Бедная девочка!» – подумала Армине.

Внезапно ее внимание привлекла куда менее роскошная вещь из тибетского серебра с горным хрусталем. Сломанная по центру, у главного камня, свадебная тиара Софьи Чубакиной была бережно спаяна и упакована в холщовый мешочек с вышивкой. Ольга Воронова чувствовала свою вину перед сломленной девушкой и хотела попросить у нее прощения, но не успела.

«Интересно, сколько раз ты думала об этом, сидя на этом большом диване и мягких креслах с подушками, расшитыми нежными купальницами, на которых, как живые, дрожат бисерные капли росы?» – мысленно обратилась к хозяйке квартиры Ароян.

Она с нежностью провела рукой по лепесткам увядших желтых нарциссов, букет которых стоял на белом столике рядом с ажурной розеткой, наполненной густым оранжево-янтарным вареньем с абрикосовыми косточками, и подняла глаза на небольшую книжную полку над ним. Ее содержимое в полной мере отражало разносторонний вкус погибшей хозяйки. Здесь были карманное издание «Мария-Антуанетта. Портрет ординарного характера» Стефана Цвейга, прекрасно иллюстрированные «Старинные французские сказки» и «Блокнот вдохновения» Дарьи Левиной, увесистая библия всех продвинутых невест Vogue Weddings, небольшое руководство по использованию оракула Марии Ленорман, облепленная закладками-стикерами «Поступай как женщина, думай как мужчина» Стива Харви, увлекательные «Ключи к пониманию: события, художники, эксперименты» Алины Аксеновой, медитативная «Есть, молиться, любить» Элизабет Гилберт, биография Анджелины Джоли, многострадальный «Мартиролог» Андрея Тарковского и жизнеутверждающие «8 тетрадей жизни» Тонино Гуэрры, новая «Графиня де Монсоро» Александра Дюма-отца.

– Ага! – Армине торжествующе и таинственно улыбнулась. – Ну конечно!

Секционная в морге пахла как полагается. Отец Кати Мельниковой, казалось, не замечал этого. Стоявший в коридоре Гуров много раз видел такое состояние у потерпевших: весть о безвременной, мучительной кончине близких придавливала их сильнее могильной плиты.

– Пойдем домой? – прошептал Мельников, гладя запекшуюся на голове дочери рану, оставленную Остряком. – Будем есть орехово-изюмное печенье, как ты любишь. И напевать про трюкачей и акробатов, пока скачивается твой любимый фильм. Сегодня смотрим только то, что выберешь ты. Только не плачь из-за волос… Не успеешь оглянуться, как отрастут.

Казалось, отцовское горе Мельникова растворяло белый кафель на стенах комнаты, в которой его дочери не должно быть, и делало мир за окном мертвее безжизненного, изувеченного, обезображенного тела на столе.

– Теперь, – Гуров обернулся на тихий, полный решительного страдания шепот девочки в коридоре, – она будет вечно живой. Живее всех живых.

– Это как? – Он показал удостоверение. – Я обязан спросить.

Гуров и младшая сестра Кати Мельниковой шли по скверу клинического городка. Высокая, крепкая десятиклассница Тая уже успела рассказать о себе многое: собирается изучать компьютерную анимацию в московском вузе только после того, как проживет год смотрителем маяка на далеком острове в Тихом океане и проработает столько же на шотландской пивоварне, где нет Интернета, а пока учится в престижном физико-техническом лицее и усердно занимается легкой атлетикой, чтобы на все хватало сил. В спорте она признает только первые места, потому что только на вершине пьедестала она может не быть второй. Ведь дома она всегда «номер два».

– Все бы ничего, если бы я сумела родиться сыном. – Тая неженственно перебросила лямку рюкзака через плечо. – Понимаете, Катя – желанный первенец, когда пол не важен. Ребенок просто считается уникальным, потому что старший. И все. У второго же есть шанс стать любимым, если он чем-то сильно отличается: например, это долгожданный папин наследник, маменькин сын. А я всего лишь повторка, та же дочь по второму кругу, ржавый дубликат волшебных ключей.

– Кстати, о ключах. – Гуров остановился. – При сестре их не нашли. Она не взяла их перед уходом, потому что знала, что все дома и ей откроют?

– Ну что вы! С нами долго бабушка больная жила. Она мучилась бессонницей, поэтому, если засыпала, все начинали жить бесшумно. Какое уж тут звонить? У нас все открывают дверь сами!

– А как выглядели ключи сестры?

Тая достала брелок с парой стандартных ключей:

– Так же. Только она носила их на браслете с шармами.

– Шарм вроде бывает один…

– А вы разбираетесь в украшениях! Шарм – это подвеска маленькая. Нам их родители на каждый день рождения дарят… Дарили.

Она с трудом закатала рукав куртки и показала довольно широкий серебряный браслет с рядком подвесок в виде героев «Гарри Поттера».

– А сестра почему свой на руке не носила?

– Ну, ей эти подарки не очень нравились. А последние шармы ей вообще бывший парень дарил. В память о фильмах, которые они смотрели. «Гарри Поттер», «Звездные войны», «Золушка», вселенная «Марвел», «Джокер». А когда он ее бросил, Катя сказала, что это надо как-то утилизировать… Часть отдала мне, а Джокера оставила. Чтобы о парне напоминало что-то уродливое.

– Джокер? Это который шут?

– Ну да. – Тая показала на телефоне серебряный шарм в виде головы шута в колпаке из каталога Ozon. – А что такого?

– Да так, ничего. Просто непохоже на твою сестру.

Тая вдруг затараторила, зло и отрывисто: