– Открой окна, жара ведь – взмолилась Аглая и Полина, бросив тряпку рванула к окну, с дикой живостью принялась распахивать одну створку – какая ж тупая любовь к окнам – добавила Аглая в полголоса и в лицо пахнуло свежим уличным Петербургом. Дышать становилось всё легче, она втягивала пыльный воздух носом, выдыхала ртом.

Полина высунулась в окно, тут же волны порывистого ветра подхватили взмокшие от пота барашки блеклых волос и забренчали ими как посеревшей с дороги листвой. Дышалось и пелось Полине в этом месте. Ничто её не смущало, ни запах старины, ни развалившиеся межкомнатные стены. Это был некий даже шаг к новой жизни, демонстративный отказ от всех прошлых обид, болей. Она закрывалась в эту квартиру, как в ракушку, и даже язвительные замечания подруги не могли проникнуть под каменный панцирь Полины.

– Он сказал, что я не смогу жить самостоятельно – рассказывала с живостью Полина. Аглая потягивала сигарету и смотрела на собранный словно из сотен клочков потолок гостиной.

Историю странной любви Полины и сорокалетнего антиквара она знала наизусть и чуточку даже была рада, что разошлись. Больно уж хороший да щедрый оказался мужчина. Схоронив жену, он удачно набрел на Полину и почти три года они провели вместе. Аглая не понимала, что он в ней нашел, как и не понимала, почему ей такие кадры не попадаются, вечно какой-то глупый молодняк не способный даже оплатить кофе. Аглая всё в своей жизни получала упорным трудом, тогда как Полина казалось вечно была обласкана отцом, либо любовником.

– Вот, пожалуйста, живу.

– Угу – бездумно согласилась Аглая.

– Живу и очень даже рада. Это этап, это новый шаг – «ей никогда не нравились молодые мужчины» подумала вдруг Аглая, глядя как Полина пустилась в витиеватый рассказа о её планах по преображению квартиры.

– Закрой, а то сквозняк – попросила, перебивая подругу Аглая, Полина покорно встала и прикрыла окно.

За пыльными стеклами на город ложились розовые тона заката. Летний вечер обещал быть ясным и теплым. Лишь на секунду Полина задумалась о том, откуда тут может быть сквозняк, когда окна были открыты только в этой комнате. До того это была банальная на фоне всех её треклятых приключений вещь, что тут же забылась. Мало ли откуда может поддувать вечно замерзавшей Аглае, может и с парадной дует. Створка окна хлопнула, что-то словно тяжело дохнуло в помещении, но суетливый рассказ Полины перекрыл этот шум, а мысли Аглаи и того были далеки отсюда, чтобы заметить, как комната будто задышала, подобно старому деду, который делает свой последний вдох, прежде чем уйти на тот свет.

– Нового тебе надо найти, помоложе – советовала, выходя из комнаты Аглая. Она странно глянула за спину подруги, туда, в темную гостиную, где упорно топталась ночь – страшно тут одной ночевать небось? – Полина оглянулась, ища того, что так привлекло внимание подруги. Страшно было, разве что в первую ночь, но совсем не из-за детских фантазий, а из-за шумных, сомнительного порядка, соседей. Дверь здесь была хлипенькая, заходи не хочу как говорится, так что в первую ночь Полина ерзала на своем тонком матрасике на полу, постоянно вслушиваясь в громкие мужские голоса, несшиеся с лестничной клетки.

– Дверь сменили – тихо сказала она и ещё раз в голове скользнула мысль, что дверь поставили основательную, да такую, что даже дым сигарет с клетки не пропускает, не то, чтобы сквозняк. «А ведь и впрямь дуло» подумала она и снова забылась – молодые парни не для меня. Ты знаешь, я их вообще не понимаю, они глупенькие все. Мне бы более зрелого, сознательного.

– Такие обычно женаты – намекнула Аглая и накинув на плечико сумку ещё раз многозначительно глянула на Полину.

– Да и я пока не готова искать прям кого-то. Столько дел, столько дел, куда мне сейчас мужик? Лучше уж я с тобой жить буду – они рассмеялись в голос, но Аглая посерьёзнела раньше, чем глупышка Поля.

– А если и так, то я всеми за. Я знаешь, не твоя мать, мне без разницы в каком углу ютиться, лишь бы бесплатно – снова смех, Полина понимала бедственное положении Аглаи, приезжей и не имевшей здесь ничего. Отцова щедрость передалась вместе с блеклыми серыми глазами дочери.

– Тогда заселяйся, только матрас найди, извини у меня тут как видишь…

– Вижу – перебила Аглая – а за матрас не беспокойся, матрас дело наживное, сегодня – нет, завтра – есть.

Эхом отражались от стен парадной жуткие женские вопли. Полина точно сломанная спичка согнулась на постели, подмяла под себя одеяло, и вся вжалась в матрасик в ожидании развязки. Дурман сна ещё не сошел, чтобы потянуться к телефону и кому-то позвонить, она лежала в полном оцепенении, до сегодня никогда не знавшая, что кто-то может так истошно вопить. Разве что в фильмах видала и слыхала, но то были фильмы, а тут живой, мучительный крик, будто человек даже вдоха не делает между заливистыми раскатами воя. По стенам гостиной, там, где обосновалась Полина для ночлега, позли огни проезжавших вдали машин. Точно мертвенного цвета солнечные зайчики, они пробегали по обшарпанной штукатурке, равнодушные к трагедии на лестнице.

Спустя пару минут Полине уже казалось, что в этом крике есть подтона, что было странно. Думалось по началу кричит один человек, но если вслушаться, то за тенью одного голоса, звучали более слабые, но гармонично подстраивавшиеся под ведущий голос, чтобы не сбивать его. Настоящее оперное пение, но только в очень жутком исполнение и которое в данный момент оцепенелая от ужаса Полина оценить не могла. Тонкими пальчиками она мяла край одеяла, губы были плотно сжаты. Если бы сейчас на неё обрушились бы те беды, что творились в парадной она бы и не пикнула, сгинула бы от разрыва сердца и всё на том. Галина неприятно шутила на тему, что в стрессовой ситуация Поля не хуже испуганной овцы, может просто упасть и околеть всем телом до тех пора, пока буря не утихнет. Полина в целом не спорила с матерью, пусть слова и звучали обидно, но было в них больше правды, чем лжи. А сейчас о матери думалось и того с благоговением, ведь эту даму такими орами не спугнуть. Она бы вмиг поднялась с койки и деловито отправилась устраивать разнос тем, кто нарушил её покой. Ничего Галину не страшило, кроме как счет на оплату.

– Мама – прошептала Полина и, переборов всю свою немощь, кинулась искать в ворохе одеяла телефон. Это было интуитивное решение внутреннего ребенка. Она хотела позвонить матери, но часом ранее уснула с телефон в руках и теперь одному богу было известно, в какой складке пододеяльника его искать. Руки дрожали как в припадке, хотя ещё ни разу настоящих припадков у Полины не было. Правда и не было в её жизни поры, когда она жила в одиночестве.

Всё стихло в тот же миг. Руки Полины опустились, она вся обратилась в слух. Ни шороха не доносилось до нее. Она часто дышала и в унисон ей дышала вся квартира. По голым ногам, с которых в панике было скинуто одеяло струился прохладный воздух.

– Сквозняк? – удивилась Полина и это обыденное слово, как бы странно сейчас не звучало, вернуло ей бодрость духа. Она хихикнула, заткнула себе ладошкой рот и рассмеялась собственной глупости. Сквозняк и правда дул из неизвестного угла, Полина улеглась в постель, давая себе зарок найти источник постоянного ветерка в этой комнате и прикрыла дрожащие от пережитого веки. Страх и тревога мигом сомкнулись над её головой страшным желанием выспаться. Было до глубины души плевать, кто там и кого убивал, лишь бы больше такого не случалось. Она засыпала под шум прибоя, под шум ветра в волосах и это убаюкивало – сквозняк – пробормотал она и утонула во сне, где и впрямь явилось море, окатывающее лицо Полины солоноватым морским воздухом.

К утру всё забылось, приехала Аглая со своей необъятной горой вещей, которым казалось места было физически не найти. Второй выходной они всецело отдали под разбор созданного сызнова бардака. Аглая заняла спальню, Полина осталась в гостиной, которую больше всего любила. Работы по преображению продолжились и был даже запланирован поход на воскресную барахолку для покупки пары стульев и может быть книжного стеллажа. Книг у Полины была уйма, у Аглаи только две: первая про любовь, зачитанная до дыр, вторая про саморазвитие. Но казалось двум девушкам ни капли не мешала разница интересов и скорее лишь потому, что Аглая имела опыт приживательства. Подстраивалась под людей любого порядка, знала, что стоит сказать, а где нужно промолчать, засунув свое мнение поглубже в оное место. Полина подстраиваться тоже умела и всё благодаря матери, чье переменчивое настроение заставляло со всей чуткостью прислушиваться к малейшим полутонам в голосе.