К середине дня, когда над крышами домов немного распогодилось и мелкая морось дождя перестала сыпать серебром, обе девушки собрались наведаться на барахолку, в паре кварталов от их дома. Собирались основательно, как и полагается молодым девушками, которым должно быть во все оружия даже на подобном неприглядном мероприятии, где семьдесят процентов составляют пожилые люди. Аглая не умела выходить из дому не наряженная, оттого и вещей у неё была такая прорва. Обосновывала она это без зазрения совести тем, что ни рожей, ни кожей по природе не вышла, а значит марафет в её случае дело принудительное. Полина, выращенная строгой и вечно гонящейся за красотой матерью, наряжалась и красилась скорее по привычке, хотя в её понимании на блеклости её внешнего вида это совсем не сказывалось.

– Банально нужно взять платяной шкаф и не с барахолки. Вещи ведь провоняют старьем. Мне кажется, я уже смержу – ворчала, нагоняя в парадной Полину Аглая – да, однозначно уже воняю. С того раза я до сих пор под ногтями не отмыла, а мне ещё гель-лак делать. Фу, куда я такая – в лицо ударил бело-серый свет улицы, пасмурность проникала в стены, в дома, в окна, в людей и Аглая со своей горячностью жаркого Приволжья всегда теряла остатки своего зажигательного настроения в такие дни.

Другое дело Полина, коренная жительница Петербурга буквально жила такой погодой и олицетворяла саму себя с ней. Её больше поражало, когда выдавались долгие жаркие и солнечные дни. В такие моменты она чувствовала себя неуместно, со всей своей блеклостью, забивалась в уголок и ждала дождливых пасмурных времен. И опять-таки ни сколечко это не мешало им дружить, в некоторой мере они как будто дополняли друг дружку своими недостатками и положительными сторонами.

– Вот будут деньги, тогда и займусь. А пока стулья на первом месте. Не все же время на полу сидеть. Стол конечно бы ещё в гостиную, но папа обещал со старой работы привезти их древний письменный стол. Я плохо его помню, в детстве только там довелось побывать, но вроде он огромен. Не хуже стола в музее Достоевского – хвалилась Полина, душный воздух улицы дурманил её воображение. Мечтательница, она желала стать художником с большой буквы, но была дизайнером для плевых сайтов, где от её талантов нужно было только умение подобрать тона настолько, чтобы глаз не резало.

– Стол в музее Достоевского ужасен – бросила Аглая, хоть ни разу там не была, но полагала, что он стар, как и сам Достоевский – много надо купить, я поговорю с парнями со склада, может кто что сможет отдать. Вообще надо посмотреть, что бесплатно отдают.

– Рухлядь.

– Вся твоя квартира рухлядь и ничего, а как пару вещей бесплатно взять, так это всё, это никуда не годится. Двойные стандарты, Полечка, двойные, подчеркну – они рассмеялись в голос, звонкий молодой смех лился по унылой улочке, с высоких крыш презрительно глазели гаргульи с отколотыми носами. Это было беззаботное время, пусть и во многом безденежное, но беззаботное и не серьёзное. Ни детей, ни мужей, ни денег, а только обитая пылью хатенка, в которой даже письменного стало нет, какой там, даже стульев. Но в этом наверно и была некоторая легкость, передававшаяся им, легкость и независимость, когда нет привязки к чему-то большому, значимому, ответственному. Они жили на свой вкус, не судя и не виня никого, а только встраивая свои крошечные мечты и привычки в систему огромного города.

Барахолка представляла из себя кусок площади, где, жавшись друг другу сидели люди сомнительного вида и торговали, кто со стола, кто, расположившись прямехонько на брусчатке, разного рода вещами. Тут были и допотопные подсвечники, книги с истрепавшимися корешками, посуда, мебель, элементы декора и всё преимущественно старое.

– Даже пахнет как в твоей квартире – отметила Аглая, она не была любительницей посещать подобные места. Из вещей она покупала только шмотки, да и те в модных сетевых магазинах. Вот такие вот места в её понимании звались базарами, где и люди, и вещи с гнильцой. Первый же мерзкий старикашка подтвердил её догадку, задрав цену за табурет, которому цена в родном городе Аглаи была бы не выше десяти рублей и то бы никто не позарился на него. Но Полина упорно боролась за жалкий табурет – и вот надо же за какой-то табурет столько нервов. Мы вроде стул ищем.

– Стул, табурет, какая разница. Ножки видела? Резные, редкость – с видом знатока заявляла Полина. Но то в ней говорили навязанные стереотипы старьевщика любовника. Тот был владельцем антикварного магазина, даже сети антикварных и наметанным глазом легко отмечал ценные вещи. Полина то ли ему, то ли себе усиленно пыталась что-то доказать, мол не дура и сама понимает, чего стоят вещи. Не дура.

Они шли дальше между рядков торгашей, часто останавливались у прилавков и с живым интересом разглядывали странные вещицы. Где-то брошь под старину, где черепки глиняного сосуда из якобы греческого города. Полина восхищалась, Аглая осторожно закатывала глаза, считая день прожитым за зря.

– Я, конечно, не ценитель твоих древностей, но такое мы точно не купим – они стояли у магазина за барахолкой, к которому случайно забрели. За пыльными стеклом величаво выступало огромное, обитое кожей кресло. Даже Аглая смекала, что цена на эту вещь непомерно высокая – я такие в кабинете президента видала.

– А ты там была? – пошутила Полина, не отрывая глаз от кресла. Аглая поморщила носик, вглядываясь в темноту за креслом. Магазин будто был закрыт, но в самом дальнем углу горела тусклая лампочка. Аглая сперва подумала, что за спиной что-то горит и отражается в окне, но обернувшись ничего подобного не обнаружила – зайдем? Просто узнаем про цены, вдруг там ещё что-то есть?

– Мне кажется он не работает – противилась Аглая, что-то животное и боязливое в ней разом выросло. Как пес, что чует приближение волчьей стаи, она потягивала носом воздух и невольно пятилась от окна. Слабый свет лампочки за окном ритмично бликовал. Пока вокруг шумела воскресная барахолка, за стеклом магазина стоял гробовой покой – давай дальше пойдем? Ну да, кто ж меня послушает – бросила в спину Полине Аглая, а высокая деревянная дверь с витражным окном уже распахнулась и дохнула ароматом свежих кожаных сапог – ни вывески, ни черта, но нам надо обязательно зайти в эту задницу – сокрушалась она и вошла следом, зная, что Полина её не услышит.

Женские туфельки аккуратно ступили на мягкий ковер. Глаза долго привыкали в темноте. Вскоре тут и там стали просматриваться похожие желтые лампадки, где-то стилизованные в старинные абажуры, где-то обыкновенные лампочки, стоящие на ножке точно леденцы на палочке. Полина быстро выхватывала привыкшими к полумраку глазами странные вещи. Куски разного тона кожи лежали на трех стеллажах, на стенах висели какие-то редкие фотографии и опять-таки куски кожи. Пахло так, как привыкла чувствовать Полина в обувных магазинах в новый завоз. Ещё шаг, глаза устремились к беленному потолку, где в центре висела не зажженная люстра. Она слегла покачивалась будто от какого-то ветерка и от этого же ветерка Аглая за спиной Полины потерла оголенные плечи. Мелкие мурашки побежали от прохлады, а может от не покидающего её страха неминуемой встречи с чем-то неприятным.

Но неприятное появилось не сразу, а когда появилось обе девушки немало растерялись.

Из коморки за кассой вышла тень, сперва замерла в ожидании, а потом двинулась в полоску света и обе девушки повернули головы в сторону тени, которая вытянулась в своем среднем росте перед кассой и тряхнула белокурой шевелюрой, оголив ровный и высокий лоб. Аккуратные мужские губы растянулись в легкой улыбке, без оголения зубов. Улыбались и холодные пока не ясные по цвету глаза.

– Добрый день, чем могу быть полезен? – учтиво спросил он и Полина на секунду восхитилась этим мягким и бережным голосом, но потом отметила, что парнишка скорее всего даже моложе нее и весь ореол разом опал и ушел.

Аглая не понимала, что чувствовать именно сейчас. Её невольно подчиняла красота парнишки, казалось, таких идеальных лиц не бывает, а если и бывает, то не в подобных местах. С другой стороны, страх усилился, хватая и душа её за самое горло.