Фаза движения опять сменилась на простой. По радио продолжали рассказывать про полярные сияния. Снаружи всё сильнее хмурилось. Пешеходы начинали суетиться сильнее. От скуки начал разматывать начинающую раздражать перевязку и не сразу поверил тому, что скрывалось под ней. А именно – ничего. Словно и не было никакого пореза. Ни царапинки, ни шрама, ни-че-го-шень-ки.

Не желая поддаваться эмоциям, вернул бинт обратно на два оборота, чтобы дать себе спокойно обдумать увиденное. Усомнился в нём. Снова снял. Конечно, ничего не изменилось. На ум сразу же пришло логичное объяснение – шаманский хар был с секретом. Лезвие наверняка скрывало краситель… Вот только как он сохранил консистенцию столь долгое время?

Извлёк древний артефакт из кармана и сразу же положил его в держатель для стакана между сиденьями. Двинувшаяся впереди малолитражка не оставила времени проверять нож. Да и вертеть его за рулём было небезопасно. И в просторном помещении умудрился им покалечиться. Или же нет?

В раздумье понюхал ладонь в месте, где должен быть порез. Пахло кожаной обивкой руля. Медленно лизнул себя прямо вдоль линии мудрости, под которой скрывалась приводящая большой палец мышца. Со стороны наверняка выглядело далеко не мудро. А на вкус ощутил лишь соль собственного пота.

Посигналили. Перестроился в потихоньку ускоряющийся поток крайней полосы, от которой через квартал нужно было сворачивать к поликлинике. На светофоре перед поворотом слева пристроился семейный минивэн. За рулём сидела женщина. Мужчина позади грозно нависал над корчащим мне рожи мальчишкой. Тот вывалил наружу язык и, издеваючись, вылизал им свою ладонь, пластиковую обшивку междверной стойки, стекло. А затем отмашистый отцовский подзатыльник отключил у мальчишки режим егозы. Язык вернулся на место, наружу полился беззвучный плач. Просунувшись между спинками передних сидений, водительница начала тыкать пальцем с острым, словно кончик шпаги, ногтем в супруга. Разгорался скандал. Вот вам и эффект Папочки – стоило кому-то лизнуть свою руку в одном конце пробки, и на другом дрогнул чей-то брак.

Загорелся зелёный. Больше не обращая внимания на своих соседей по потоку, свернул на территорию поликлиники. Получилось слишком резко, и с приборной панели на пассажирский коврик слетела коробка с новой внутренней дверной ручкой для передней правой двери, купленной на замену сломавшейся старой.

Припарковавшись, на ходу настрочил сообщение Ане, спросил, где она. Та как раз проходила УЗИ в кабинете на третьем этаже. Пролетел по лестнице мимо зоны ожидания второго этажа и вынырнул на третьем рядом с кабинетом эндокринолога. Ультразвуковые исследования делали напротив.

Не обращая внимания на собравшихся в зоне ожидания, подскочил к кабинету и открыл дверь без стука.

– Подождите за дверью, пожалуйста, – раздался женский голос из-за ширмы.

– Здравствуйте, я – Папочка, – представился я.

– Поздравляю, а у нас тут мамочка на приёме, – подключилась к разговору сидевшая до этого неподвижно медсестра.

Она поднялась из-за стола и упёрла руки в боки, растопырив локти. Должно быть, рассчитывала стать крупнее за счёт этого, однако, что сидела, что стояла – рост будто и не изменился.

– Вон! – гаркнула она.

– Всё в порядке, – успокоил её голос Ани из-за ширмы. – Это мой Папочка.

– Тьфу-ты, – вздёрнула руками медсестра. – С вашими фамилиями… Бахилы-то где, Папенька?

Я было потянулся к диспетчеру с бахилами справа от входа, но сделать это мне не позволила грозная медработница.

– Закончили уже, в коридоре жди, – сказала она.

Аня вышла спустя минуту. Придерживая уже порядочно округлившийся к тридцать четвертой неделе живот, она приподнялась на носочках и чмокнула меня в щёку.

– Куда теперь? – спросил я.

– На улицу, – ответила Аня. – Ты, как всегда, приехал в самом конце.

– Прости… Как всё прошло?

Мы двинулись к лестнице. Динамик под потолком назвал новый номер талона, приглашая следующего пациента в кабинет УЗИ. Между нами прошмыгнула какая-то суетная женщина в шелестящем комбинезоне.

– Всё отлично, переживать не о чем, – ответила Аня. – Может поможешь?

Только тут я заметил дорожную сумку в её руке. Мы никуда не собирались.

– Не рановато ли Елисею съезжать? – удивился я и спотыкнулся на последней ступеньке.

– Елисею самое то, пусть валит, а у нас будет Платон, – настояла Аня. – Держи уже.

Супруга впихнула мне вещи. Сумка оказалась совсем не лёгкая для своих размеров. Такой вес вряд ли был полезен в её положении, но заикаться об этом не стал – вышло бы себе дороже. Она забрала свой неприметный пуховик в гардеробе.

– А что не Глонасс сразу? – скривился я. – То хоть спутниковая система…

– Чего? – переспросила супруга, ожидавшая открытия забарахливших автоматических дверей.

– В честь пошлины ребёнка называть не буду.

Улица встретила запахом зимы. Похоже, температура наконец подобралась к нолю. Правда, пока пейзаж по-прежнему оставался уныло-осенним.

– А тебе и не придётся, – отрезала она.

Причём уверенно так. Будто и правда я совсем никакого отношения к собственному сыну не имел. Стараясь миновать эти липкие мысли, решил перевести тему.

– На дачу? – спросил я.

Она кивнула. В последнее время Аня полюбила свежий воздух. И ей, и ребёнку он был полезен. Уже две пятницы подряд на выходные мы уезжали за город. Вот только оба раза собирались заранее, а тут вроде не планировали, не обсуждали. Да и вещи никакие обычно с собой не брали. Всё необходимое в нашем небольшом треугольном доме-шалаше было. Магазин находился неподалёку. Зачем эта сумка?

Я взвесил ношу. Внутри всё было уложено плотно, почти единым комком. Ничего не перекатывалось, не звякало.

– Кое-какие вещи, решила списать на дачу, – пояснила жена, заметив мой интерес к сумке.

Она открыла пассажирскую дверь и занесла ногу внутрь. Я пошёл к багажнику.

– Уже было подумал, сбежать задумала, если не успею тебя забрать, – пошутил я.

Аня почему-то не улыбнулась. Замерла.

– Что случилось?

– Дай сумку, – потребовала она. – Лучше в ноги поставлю, испачкаешь.

Отдав её, я с удивлением подметил внутри багажника опрокинутую пластиковую канистру в лужице красноватой тормозной жидкости.

– Понимаю конечно, обострилось обоняние, – проговорил я, усаживаясь за руль и набрасывая ремень безопасности. – Но чтобы настолько…

Она посмотрела на меня с недоумением.

– Проехали, – закончил я.

– Поехали, – поправила она.

Ремень безопасности Аня, по привычке в последнее время, надевать не стала. Говорила, с животом это стало неудобно.

Дорога в область, как и в любой пятничный вечер, оказалась настоящим кошмаром. Пробки. Подрезающие автомобили. Красные светофоры. Аварии. А ещё шум, крики, зажатое между машинами раздражение. Время горело в двигателе вместе с топливом.

– Ты сегодня не в духе, – заметил я.

– Просто дождаться не могу, когда всё это закончится.

– Да, к ночи только доберёмся, – согласился я.

– Я не про пробки.

Отвлёкшись от дороги, взглянул на неё. Она повернулась к окну и, точно высматривая что-то в небе, задумчиво поглаживала живот. Я поймал одну её руку и погладил.

– Полтора месяца до свободы, – успокоил я, а затем добавил: «Я согласен на Платона».

Аня едва заметно улыбнулась, освободила свою ладонь и, подключившись к автомобильной медиасистеме, запустила на ней поп-музыку с телефона.

Чем ближе подъезжали к области, тем свободнее становилась трасса. Поток постепенно разряжался. Автомобили один за другим уходили к развязкам и съездам. Едущие впереди ускорялись. До ощущения долгожданной свободы оставалось несколько минут. Затор ещё цеплялся за бампер, но уже был не в силах удержать машину.

Чем меньше становилось светового шума, тем плотнее сгущался вечер. Стемнело стремительно. Казалось, мгновение назад безоблачное небо ещё хранило свет дня, и вот уже утонуло в ночи. Тьма становилась плотнее, и в этой тьме что-то двигалось. Поначалу бледно-свинцовое, затем уплотнилось и зазмеилось. Всполохи побежали над чёрными полями перламутровыми переливами, освещая их каким-то потусторонним зеленоватым светом.