– Тихо, Влеводик, не барагозь. И учись нормально защищаться. Раз тебя даже псучка задавила, грош цена кругу твоему, – неожиданно вклинилась она, чем вызвала судороги злобы и бессильной ярости на лицах ведьмаков. А затем повернулась ко мне: – А ты, хоть и псучка, но не бездарь. Молоде-е-ц, девка, хвалю тебя. Мозгов бы тебе только поболее, и хороша была бы ведьма.

Видимо, это была высшая похвала, на которую Поносовна способна. Я настолько изумилась, что даже решила не писать жалобу на очередную «псучку».

Занятие закончилось, и мы разошлись по своим комнатам, прежде чем ведьмаки собрались с силами для ответа. Телефон остался у меня, но вот желания говорить с Артуром не было. До отбоя оставалось ещё около получаса, когда ко мне в комнату постучалась Юля и передала папку с документами.

– Привет. Это для ознакомления по оборотням – статистика, процессы, убийства на почве ревности.

– Спасибо.

– Это моя работа. Ты забегай, если что, – она немного помялась у входа. – И ты знаешь… Не провоцируй так своих одногруппников. Сегодняшний случай уже разбирают на более высоком уровне.

– Чаю хочешь? – неожиданно для себя спросила я.

– Мне нельзя надолго рабочее место покидать. До конца этого года я себе не принадлежу, – горько усмехнулась она и ушла, оставив меня в растерянности.

Документы, переданные Юлей, впечатляли. Три смерти, короткая справка по обстоятельствам каждой. И протоколы допросов. Все три убитые – пары оборотней, обычные женщины. Две ещё при Советском Союзе, одна – в середине девяностых.

Погрузившись в чтение, я не заметила, как пролетело время. Обстоятельства смертей двух девушек были страшными, чёрно-белые фотографии ещё скрадывали весь ужас, а цветные оказались слишком натуралистично-шокирующими. Одна действительно изменила, две другие – нет. Последнюю смерть в допросах оборотень называет трагической случайностью, утверждает, что он лишь оттолкнул женщину во время ссоры, а она упала виском на острый угол стола.

Если судить по протоколам, в смерти изменившей жены оборотень Гордей Шерстола́пов не раскаивался. Узнал об измене, пришёл в ярость и убил. Ни о чём не жалеет.

В двух других случаях оба оборотня однозначно раскаивались, это чувствовалось даже сквозь сухие и немного казённые строчки. Но жертвам-то от этого было не легче!

Права оказалась Надежда: мне дали эту информацию именно тогда, когда я была готова воспринять её со всей серьёзностью. Как они узнали, что мы поссорились? По моему понурому виду? Или это совпадение?

Вопросы роились в голове: были ли другие случаи? А как насчёт тех, кого не убили? Насколько много семейного насилия в парах с оборотнями? И это в нашей стране, где оно является чуть ли не нормой. Возможно ли поговорить с кем-то из этих пар? Или, даже если я этого захочу, мне позволят узнать лишь то, что удобно Артуру?

Я металась по комнате, и кислота сомнений разъедала изнутри. Среди обычных пар насилие не редкость, хотя в них мужчина не обладает ни зовом, ни силой, ни меткой. Иногда достаточно просто слов и финансовой зависимости, чтобы сделать жизнь женщины невыносимой. На работе я не раз слышала истории о превращении мужа из лапушки в тирана, стоит только его дражайшей половинке потерять доход или поддержку. А здесь речь идёт о закрытой территории, посёлке, где дома стоят в километрах друг от друга, куда не приедет такси. И пара – одна на всю жизнь. Это ли не идеальный сценарий для личного кошмара?

С другой стороны, Артур не производил впечатления маньяка. Можно ли доверять своему внутреннему чувству в этом плане? Так ли я хорошо разбираюсь в мужчинах? Меня предал собственный отец, что тогда можно говорить о постороннем, по сути, мужчине, которого я знаю от силы месяц?

Когда я, устав от метаний, забралась на кровать, в открытое окно со свистом залетел болт и врезался в дверь. Маленькое чёрное ведёрко неуверенно заползло следом и повисло в середине комнаты.

В ведёрке были цветы – на этот раз одуряюще пахнущие маленькие лилии, невероятной красоты конфеты и записка: «Давай поговорим?».

Я молча подошла к окну и включила телефон.

– Алло, – раздался бархатистый, до дрожи знакомый голос.

– А если бы ты попал в меня?

– Ты лежала на кровати.

– Я могла вскочить и побежать в ванную. Да мало ли вариантов?

– Болт летит две секунды. Тебе ничего не угрожало.

– Интересно, почему тогда я совершенно не чувствую себя в безопасности? – голос стал сухим и хриплым.

Я закрыла глаза и прижала ладонь ко лбу. Я ведь действительно больше не чувствую себя в безопасности. У меня отобрали мой привычный уклад жизни, вынудили отказаться от жилья, от своей интересной работы, от приятелей и друзей, выкинули, как рыбу на берег, и делят: кому достанется жирная тушка в блестящей чешуе? Есть ли рыбе разница, кто её в итоге съест?

– Что? Какая рыба? Лейла, что с тобой?

Кажется, последнюю мысль я произнесла вслух.

– У меня ощущение, что меня, как рыбу, выкинули из воды и теперь делят мою тушку, – глухо ответила я. – От моей любимой и хорошей жизни остались одни воспоминания, я несвободна, не могу принять ни одного решения. Я даже с тобой вынуждена говорить тогда, когда этого хочешь ты. Поверь, Артур, если бы мне хотелось тебя услышать, то я бы сама с тобой связалась.

– Понятно. Могу предположить, что дело не только в контактах из моего прошлого.

– Нет, дело в том, что я больше ничего не знаю… не понимаю, кому верить. А от меня требуют принятия каких-то глобальных жизненных решений, к чему я абсолютно не готова.

– И какие глобальные жизненные решения ты должна принимать прямо сейчас? – спокойно спросил он.

– Я должна понять, кому верить и кому доверять. Мне кажется, что моим мнением манипулируют!

– Твоим мнением всегда манипулируют, ведьмочка, причём делают это все. Начиная от соседки, которая хочет, чтобы ты приняла её сторону в конфликте с вахтёршей. Производители косметики, которые хотят продать тебе свой товар. Преподаватели в ВУЗе, которые, например, хотят, чтобы ты работала или не работала в определённом направлении. Ну и правительство, конечно. И то, через что ты сейчас проходишь – это нормальный процесс. Очень много новой информации, на которую ты должна как-то реагировать. Не просто принять к сведению, а сформировать свою позицию, так?

– Да!

– Хорошо, тогда расскажи мне. Что у тебя на повестке?

– Мне принесли документы по убийствам, которые совершили оборотни, – упавшим голосом сказала я.

– Конечно, тебе не могли их не принести. За последнее столетие их было три. Мы их тоже подробно разбирали на собраниях. До того как оборотни начинают учиться вместе с человеческими девушками, у нас есть подготовка, и эти три убийства – одна из самых горячих тем.

– И что ты можешь про них сказать?

– Что они были. Наверное, самое страшное из них – последнее. Я знал эту пару и знал, как сильно он её любил. Слава покончил с собой, когда его осудили на десять лет каторги. Он решил, что наказание слишком мягкое – и вынес себе свой приговор. Это была большая трагедия для всей стаи. И её так остро восприняли как раз потому, что на его месте мог быть любой. Он даже не толкнул её, просто резко дёрнул плечом. Этого хватило, чтобы Таня потеряла равновесие и упала виском на кофейный столик. После этого случая у нас не было ни одного подобного происшествия. И с самого младшего возраста нас воспитывают с правилом: при возникновении острого личного конфликта с парой оборотень должен уйти. Как сильно бы ни хотелось спорить и ругаться, если чуешь, что злишься, нужно уйти. Мы гораздо сильнее, а человеческие женщины очень хрупкие, – он вздохнул, подбирая слова. – Поэтому, если ты там придумала себе истории про систематические избиения или что-то подобное, вынужден тебя разочаровать. Мы не бьём своих женщин хотя бы потому, что одного удара хватит, чтобы убить.

– Ты считаешь, что меня это должно как-то утешить?