Далее Самойловым встретилась гостиница «Интурист», где собиралась фарца и валютные проститутки, а потому войти туда было сложно: только через «потайную монету», как сказал Алексей. Боковую стену здания художественного ПТУ обклеили рекламными постерами «Деловой двор», «Банк «Восток», «Добро пожаловать – welcome–willkommen» и заставили припаркованными автомобилями, убрав оттуда ранее нарисованное изображение Брежнева за работой на красном фоне с надписью «Мир». А вот дом, который находился по соседству с училищем, поразил нашего героя своими острыми очертаниями, стремящимися ввысь, чем-то напомнив Виталику здания в Германии. Да, речь о том самом псевдоготическом стиле, как именуют его здешние специалисты. На перекрёстке главный герой увидел стилизацию под кусочек древней крепости Димитрия Ростовского, или, как её еще называют, Темерницкой крепости, где красовались три дула от пушек, а рядом с ними лежали ядра.
Самойловы прошли мимо здания филармонии и фасада школы, на котором величественно был выведен лозунг «Мир детям всей планеты», а под ним нарисованы мальчик с девочкой, в руках которых находились голуби. Рядом с Первомайским парком, раскинувшимся перед корпусом Медицинского института, на углу Энгельса и Театрального проспекта аккуратно располагалось одно из «кафе-стекляшек», название которого хоть и было выложено из неоновых трубок совершенно нечитабельным шрифтом, но зато звучало необыкновенно романтично: «Белая акация».
– Здесь было самообслуживание, а потому я сразу подсел за столик к твоей маме, которая уже взяла себе мороженое. Она в меде как раз училась, а я шёл утолить жажду с Первомайской демонстрации. Но она меня сразу отшила, поэтому я, не расстроившись, пересел к её более сговорчивым однокурсницам, которые пили кофе вперемешку с армянским коньяком и курили импортные сигареты. От них я узнал побольше о твоей маме, потом ушёл на открытую веранду к знакомым ребятам из института, составив им компанию в распитии бутылочного пива между парами.
– А это что за большое здание такое?
– «Атомкотломаш», тут разрабатывают энергоблоки для Ростовской АЭС. А вот и гастрономическая легенда нашего города, которая отрыта даже ночью, – «Театральный»! Как и в «Кооператоре Дона», здесь можно купить что-нибудь иностранное, например креветок или минералку из Франции.
– Магазин для тех, у кого есть лишние деньги, – решил про себя Виталик, проходя мимо витрины с дорогими сырами. Дойдя до рассмотрения рыбы в аквариуме, он увидел необычные консервы, но Алексей позвал его на выход.
Виталик потянулся, подняв руки вверх, и увидел перед собой ещё одну достопримечательность: всем известный театр имени Максима Горького.
– Это место, где мечтает выступить большинство наших актёров. Похож на гусеничный трактор?
– Скорее напоминает английский танк времён Первой мировой войны.
Но решайте сами, мнение какого из героев вам ближе: по центру строгой формы куб, по сторонам симметрично остеклённые вертикальные как будто бы столбы. Под ними полукруглые пандусы, предназначенные для заезда машин, которые уходят вглубь куба по бокам, соединяясь за ним. После этого скромного описания, возможно, и вы сами представите что-то своё. Но лучше, конечно, вместо тысячи слов увидеть всё своими глазами.
Из-за угла блеснуло солнце: Виталику открылся вид статной стелы освободителям города, расположенной на Театральной площади. Она уходила прямо в небо. Виталик даже не поленился спуститься по ступенчатым трибунам и пробежаться вокруг этого монумента, улавливая обрывки рассказов экскурсоводов для школьников, возможно, даже будущих его одноклассников.
– Пап, а что это тут за домики? – он указал на место за Театральной площадью.
– Этот район Говняркой в народе кличут и Шанхаем. Он отделен от Театралки стеной и бездорожьем… Ещё одно окно в прошлое…
– О-у, неужели всё настолько плохо? Как люди там живут…
– Живут как-то…
– А ты, получается, на Чкаловском жил?
– Я родом с Берберовки, официальное название – посёлок Маяковского, это туда дальше, к Карла Марла если идти, где четыре площади. Твой дед оттуда. Жили мы на верхней Берберовке, где общежития давали для сельмашевцев, пока мы не переехали на Чкаловский благодаря твоей бабушке. А некоторые дома там строили «кровавым методом» ещё…
– Карла Марла? Может, Маркса? – перебил его Виталик.
– Не придирайся, я знаю, как правильно! – резко оборвал его отец. – Это, кстати, сердце Пролетарского района, в прошлом Нахичевани-на-Дону, здесь улицы называют Линиями. От улицы Советской вверх идут чётные линии, а вниз к Дону нечётные, – он тут же вернулся в нейтральный тон общения.
– Это как? Город в городе, получается? – у Виталика такое не складывалось в голове.
– Ну, можно и так сказать. Армянский анклав.
Парк Вити Черевичкина Виталику приглянулся ещё издалека. Зайдя внутрь, он увидел пустующий амфитеатр, где на сцене мальчишки гоняли мяч. Самойловы расположились на лавочке возле статуи крокодила с разинутой пастью. Алексей решил немного вспомнить о своём прошлом, о временах до армейской службы. Детство его выпало на громкие события всесоюзного масштаба: он знал ещё с юного возраста про трагедию в Новочеркасске. Потом на «Ростсельмаше» были волнения, людей увольняли и сажали в тюрьму. Позже в городе начала орудовать банда Толстопятовых. Их называли «первыми гангстерами СССР» и «фантомасами», которые самостоятельно собрали себе автоматы, стреляющие девятимиллиметровыми шариками. Не первый раз Алексей рассказывал Виталику историю про мальчика и кирпич:
– Подходит шкет к приезжему и говорит: «Дядь, купи кирпич». Тот мелкого посылает, успевая насовать щелбанов, и идёт дальше. Шагов через пятнадцать ему на плечо ложилась массивная ладонь, которая оборачивала его на сто восемьдесят градусов, и снова перед ним стоял маленький мальчик с кирпичом, только теперь с ним было три здоровенных молодчика. «Дяденька, купи кирпич». Выбора нет. «Сколько?» – «Червонец». Осознав нулевые шансы в решении конфликта в свою пользу, приезжий послушно суёт мальчишке десять рублей. И берёт кирпич. Проходит двадцать шагов с ним в руках, но, чтобы окружающие люди не подумали, что он дурак, выбрасывает его в ближайшую арку. Ещё через десять шагов его снова останавливают. И снова перед ним стоит ухмыляющийся мальчик с кирпичом. «Дядь, а купи кирпич». На этот раз приезжий решил вступить в дискуссию: «Я его покупал уже!» – и испуганно смотрит на двухметровых детин. «Нет, где же он у тебя? Я не вижу. Дядь, купи кирпич». Осознавая безвыходность ситуации, мужчина снова протягивает ему десять рублей. «Нет, дядь, так не пойдёт. Теперь он стоит четвертак». И, продолжая ухмыляться, выставляет ладошку в ожидании ещё пятнадцати рублей. «Ах ты, сучонок мелкий!» – цедит сквозь зубы приезжий и с усилием над собой суёт мальчишке недостающую сумму. Пришлось потом с кирпичом в обнимку идти до самого вокзала, шарахаясь по сторонам. И только одна мысль крутилась тогда в голове у приезжего: «В Ростов больше не приеду ни-ког-да!»
– А-ха-ха, вот это да! – Виталик изобразил удивление, как будто в первый раз это услышал.
Не обошлось и без повествования о прохождении срочной службы в Советской армии:
– Прибалты приезжали в пиджаках, рубашечках отутюженных, неподстриженные, как на праздник, разрешите вас поздравить, туши свет! А мы во всём старом, застиранном, всё равно всё сдавать, лысые. В поезде курили «план», кумар стоял во всём плацкарте, пока нас, ростовчан, не разделили в распределителе, где я увидел и представителей других народов – узбеков в тюбетейках, молдаван. В общем, сборная солянка. Там были дембеля, которые решили в наглую забрать у нас гражданскую одежду. Дошло до того, что мы повыдёргивали из кроватей штыри и были готовы избить их до полусмерти. Идя по узкой булыжной улице города Вильнюса со средневековыми вывесками, с перекинутыми тут и там горбатыми каменными мостами, мы кричали девушкам всякие пошлые непристойности, о которых даже стыдно сейчас вспоминать. Местные лабосы не понимали наш ростовский говор. Они думали, что в Ростове одни бандюганы. Говорили им: «Я тебя, короче, на пёрышко насажу, и ты страхики поймаешь». А те отвечали: «Пёрышко птичье, что ли? Разговаривайте с нами на русском языке, или мы на литовском будем говорить!» Изрядно посмеявшись, мы отвечали: «Так мы с вами по-русски и говорим». Оккупантами нас называли, чуть ли не каждый день драки были с ними. Спрашиваешь по-русски на улице: «Как пройти туда-то?» – а тебе в ответ: «Аш некалбу русишкай». И тыкают в другую сторону. А потом, когда в мою жизнь плотно вошла армия, дисциплина, мама твоя всё-таки согласилась быть со мной, и наконец ты появился. Потому я повзрослел и стал серьёзнее. Напился и накурился за свою молодость, а результат – потраченные впустую деньги и временная эйфория. Теперь остепенился – и ни капли в рот.
