Вадим уже сумел подняться и, шатаясь, стал отступать к костру, возле которого валялся мешочек с порохом и кошель. Тяжелораненая Мокшана не собиралась сдаваться. Видя, что третий раунд битвы завис в неустойчивом равновесии, прятавшиеся заёвки и кикиморы снова полезли из всех кустов, повинуясь приказу раненого чёрта.

Вадим ещё оставался жив только благодаря стараниям и отварам старой ведьмы. Попадись он чёрту и остальной нечисти до посещения Старого леса, валялся бы уже давно в беспамятстве от одного только укуса змейки Мокшаны. А он продолжал сражаться дальше. Но полученные раны забирали все резервы его молодого организма. Ночное зрение помогло Вадиму найти потерянный в битве пистоль и даже успеть подхватить.

Его одежда на спине и боках вся промокла от крови, сочившейся из рваных ран. В голове шумело и гудело, как будто в ней внезапно разразился девятибалльный шторм. Вадим стал стремительно терять силы, что выходили с каждой каплей его крови. Ослабевшей рукой он поднял мешочек с порохом и стал щедро сыпать его в ствол и на полку пистоля, затем поднял кошель и вытряхнул из него все монеты также прямо в ствол.

Звонкое серебро, не попадая, просыпалось мимо, лишь пара-тройка более мелких денег, пополам с медью, свалились в чёрное жерло и застряли в стволе. Ну, да и этого должно хватить. Не заморачиваясь с пыжом, Вадим поднял пистоль и выстрелил в монстра практически в упор.

Гулкий выстрел разорвал ночную тишину, а яркий сноп огня, вырвавшись из ствола, на миг осветил картину происходящего действия. Мокшана пёрла напролом, стремясь поскорее разделаться со своим врагом. Вадим поднял руку с пистолем, прицелился и выстрелил. Две серебряные и три медные монеты, набрав ускорение, врезались в её череп, пробив его. Монстра качнуло назад, и тело, потеряв управление, стало медленно заваливаться, чтобы спустя пару мгновений полностью рухнуть на землю.

Истошный визг кикимор подтвердил её гибель и, повинуясь чувству мести и яростным призывам чёрта, они ринулись в последнюю атаку. Их осталось пятеро, и все они обладали когтистыми лапами и острыми, хоть и мелкими, зубами. Мелкими хищники от нежити, вот кем они оказались!

Выронив пистоль, Вадим схватился за кинжал, что валялся у ног. Ему становилось всё хуже и хуже. Кровь продолжала струйками стекать по спине, к горлу подкатывала дурнота и всё больше накрывала слабость.

– Надо держаться! – шептал он себе, принимая боевую стойку. – Я должен вернуться, должен вернуться! Я нужен, я нужен, я нужен!

В это время ближайшая кикимора с диким визгом набросилась на него, нанося беспорядочные удары лапами. Другие две последовали за ней, стараясь вцепиться в горло Вадима зубами. Самые осторожные стали подкрадываться сзади.

Первой напавшей достался жёсткий удар сверху вниз прямо в лицо, она даже завизжать не успела, но тут же Вадим оказался увешен двумя другими кикиморами. Вертясь, словно медведь, он пытался стряхнуть их с себя, но не успел этого сделать, как в бой кинулись последние две.

Совместными усилиями они свалили его наземь и принялись терзать всеми силами, разрывая одежду и пытаясь добраться до горла или сердца своей жертвы.

Кинжал по-прежнему был зажат в руках Вадима и он, не глядя, на ощупь принялся колоть им лёгкие тела нежити. Кикиморы оказались восприимчивы к обычной стали, а их когти и зубы не годились для быстрого умерщвления и, в конце концов, понеся потери, они отступили, оставив Вадима лежать на земле.

Весь истерзанный, но упрямый в своем желании выжить, он смог сесть, тяжело опираясь на кинжал, что ушёл при этом всем лезвием в сырую землю.

– Врёшь, не возьмёшь! Мне ещё возвращаться назад нужно, – говорил он вслух, – я вам докажу, что вы все говно полное: что нечисть, что нелюдь, что боги срамные, я докажу и покажу вам.

Он ещё много чего говорил, шатаясь из стороны в сторону, сидя на голой земле. Его стало тошнить, сердце гулко бухало в груди, стараясь вырваться наружу. Яд от укусов, когтей и общая кровопотеря доводили организм до изнеможения. Хотелось просто лечь на землю и забыть обо всём: о богах, о цели, о людях и нелюдях. Но что-то заставляло его не сдаваться.

Сознание плыло и двоилось, пробиваясь сквозь пелену мрака, который постепенно опускался на него. Внезапно Вадим понял, что ему мешало и даже несколько раздражало.

– Сдохни, тварь, сдохни, тварь, сдохни, тварь! – верещал кто-то тонким, противным, истеричным фальцетом.

– Это я-то тварь? – Вадим провёл вокруг мутным взглядом, пока не заметил своего врага, того самого чёрта, в чей лес он ненароком забрёл. – Ты чего это, нелюдь, языком своим поганым говоришь? Я же тебя пристрелил, а ты всё никак не сдохнешь!

– А я жду, когда ты сдохнешь!

– Не дождёшься, хвостатый! Хрен тебе резиновый, сволочь чернопоганая! – С ненавистью произнес Вадим, хотя сейчас ему очень хотелось лечь и сдохнуть, как советовал этот хвостато-парнокопытный.

Вместо этого, Вадим с трудом встал и добрёл до мешка, практически свалившись рядом. Кажется, у него что-то ещё оставалось из ведьминых снадобий. Совсем чуть, но надежда умирает последней, и искомое вскоре обнаружилось. Маленький резной деревянный флакон с отваром, приготовленным старой ведьмой, нашёлся рядом с запасным рогом пороха.

Взяв его в руки, Вадим с трудом откупорил деревянную склянку и влил её содержимое себе в рот. Вязкая, терпкая, с ощутимым растительным привкусом жидкость тут же вызвала у него тошноту. Он стал сглатывать гадость, и она нехотя поползла вниз по пищеводу, попутно обволакивая изнутри его горло.

Казалось бы, жидкости попало в организм совсем немного, а её эффект начал сказываться почти сразу. Ему стало немного легче. Внезапно вспомнились сказанные неизвестно кем слова о том, что надо продержаться до утра.

Вадим взглянул на небо. Судя по всему, скоро оно изменит цвет, предвещая рассвет. Вот только сможет ли его организм продержаться до утра? Надо добить этого чёрта, во что бы то ни стало. А чем? Придется стрелять.

Шатаясь, Вадим снова стал перезаряжать пистоль, одновременно поглядывая на старого чёрта, но того уже и след простыл. Это не остановило Вадима и, упрямо качая головой, он принялся искать мешочек с порохом, а найдя, засыпал его содержимое в ствол пистоля. Дело за серебром, а его не осталось, лишь какие-то две монеты блестели в траве, но сил, чтобы их согнуть и вложить в ствол пистоля, у Вадима уже не хватало.

Костёр почти потух и, пересиливая себя, Белозерцев подкинул в тлеющие угли лапника. Огонь сначала медленно, а потом всё более охотно стал пожирать ветки и наконец, загудел ровным сильным пламенем, резко взметнувшись вверх.

Вадим подкинул ещё и ещё. Огонь гудел, ярко освещая всю небольшую площадку и добираясь своими искрами почти до ветвей окружавших поляну елей. От вида ревущего пламени Вадиму стало лучше, он кинул последние остатки заготовленного лапника в огонь и теперь с удовлетворением смотрел, как тот, ярко вспыхивая, заставляет костёр гореть всё сильнее и сильнее.

В ревущем пламени окончательно потерялся чёрт, поняв, что за оставшееся до рассвета время ничего не сможет сделать с этим юношей. Им обоим теперь предстояло надеяться, что они переживут это утро и этот день, чтобы вновь схлестнуться в ночь на поле боя, или уже пасть до этого от ран.

Вадим не заметил, как небо стало постепенно сереть, а когда понял, то, потеряв остатки сил, замертво свалился у догорающего костра. Маленький уголёк выкатился из тлеющего очага и, подкатившись вплотную к щеке Вадима, за которую его укусила змея, невольно прижёг рану своим горячим дыханием. Но Вадим этого уже не почувствовал, потому что потерял сознание.

Старый колдун отошёл от котла с кипящей жидкостью и тяжело вздохнул. Опять этот вьюноша попал в передрягу. Вот как он умудряется так быстро из одного чана с бурлящей смолою попасть сразу в другой, только уже с кипящей водою? Загадка! Словно он притягивает все приключения старого мира, непрост этот парень, ох, не прост, то есть, прохвост! Ну, что же, ничего в том удивительного нет.