Дети отошли в угол и зашептались. Акустика подвала доносит до меня обрывки: «…Надо Старшим… — … Накажут!.. — … Обманут… — … Ввыпорют!.. — … Демоны… — … Дедушка…» Я поставил на то, что девчонка пацана уболтает, и не ошибся. Вернулись они с такими физиономиями, что и говорить не надо. Надутый недовольный мальчишка, который снова идёт на поводу у подружки, хотя предчувствует, что ничем хорошим это не кончится, и торжествующая девица, превозмогшая мужское рацио женским «я так хочу».

— Я нашла дверь, — сказала она. — Настоящую дверь. Вот эту.

Она показала на свисающую на одной петле конструкцию из плотно сбитых досок.

— Это так необычно? — удивился я.

— Конечно. Это же дверь! Их не бывает! Ну, то есть, — поправилась она, — раньше их было много, но потом их запретили, из-за демонов. Эта, может быть, последняя. Никто про неё не знал, вот и уцелела.

— То есть у вас нигде дверей нет? — уточнил я.

— Разумеется, — кивнула Лесечка, — а у вас что, есть?

— Полно.

— Так вы же демоны, вам можно, наверное. А у нас как дверь — так непременно через неё кто-нибудь вломится. Так взрослые говорят. Я думала, страшилки, как всегда. Вот и попросила Томила помочь мне закрыть, сама не смогла, она тяжёлая и кривая.

— Я ей говорил, что это плохо кончится! — мрачно добавил пацан. — Но Леську разве отговоришь? Если чего решила — всё, кранты. Я и подумал, что пусть лучше я с ней буду, чем она одна. Если что — оторву дверь сразу к демонам… извините.

— Ничего. А что ж не оторвал?

— Так не было ж ничего. Я дверь в проем заправил, мы посидели, ничего не происходит. Леська и говорит, давай, мол, искупаемся и назад.

— Искупались?

— Да. А потом ей приспичило переодеться…

— А что мне, в мокром ходить?

— Потом обедать… В общем, пока вернулись — уже всё. Отец убьёт нафиг.

— А дед?

— А дед помер в позатом году. А то тоже бы убил. Клюкой.

— Строго тут у вас.

— Так демоны же. Опасно. Нет ничего страшнее двери, это все знают. Кроме вон, её, — он показал на Лесечку, та в ответ скорчила рожу.

— Получается, — уточнил я, — у вас любая дверь кросс-локус?

— Это что-то на демонском, да?

— Я хотел сказать, что если повесить дверь и закрыть её, то её кто-то откроет с той стороны? Кто-то из другого мира?

— Ну да. У вас не так?

— Нет. У нас не всякая, да и то постараться надо.

— Странная у вас, наверное, жизнь. У нас дверей нет нигде, а если кто захочет сделать… То даже не знаю что. Боялся спрашивать. Так вы уйдёте?

— Да. Думаю, если вернуть эту дверь на место, то я смогу её правильно открыть и мы вас покинем. Интересно, конечно, как у вас так вышло, но у нас своих дел полно.

— Я её сразу потом оторву! — сказал мальчишка. — И сожгу! Так что даже не пытайтесь…

— Полностью поддерживаю, — заверил я. — На кой чёрт мне мир, где даже в сортире не запереться?

— Там занавески, — смущённо буркнул Томил, — подумаешь, проблема.

Глава 21

Варгейм

Открывал я деревянную дверь в подвале, закрыл железную в тёмном помещении, где знакомо пахнет отработкой и соляркой. Гараж. Мы вернулись на нормальный путь кросс-локусов, где нас ждут места хранения колёсной и иной техники. Теперь дверь ведёт в подсобку с инструментом и расходниками, назад в подвал её уже не открыть — видимо, дети сломали свою. Удачи им в их странном мире, а нам надо выбираться и смотреть, куда нас занесло на этот раз.

— Блин, что это за хрень? — зашипела Аннушка.

— Какая?

— Об которую я треснулась локтем, чёрт бы её драл. Да посвети ты сюда, что ты в этой кладовке разглядываешь?

— Тут пахнет, — сказал я, осматривая полки.

— Чем?

— Маслом. Дизелем. Землёй. Травой. Пороховым нагаром.

— И в чём проблема?

— Запах свежий.

— А, блин. Да. Затупила. И всё же, что это за железная дура тут раскорячилась?

Я посветил фонариком в основное помещение большого кирпичного гаража, луч упёрся в вертикальный железный борт.

— Это танк, — я положил руку на тёплые моторные решётки, — и его заглушили совсем недавно.

— Странный какой-то… — сказала Аннушка задумчиво.

Действительно, машина совершенно не похожа на те танки, к которым привык я, но здоровенная бронекоробка на гусеницах с пушкой ничем другим быть не может.

— «Маргарита» её зовут, — проскрипел голос из темноты. — Для своих «Марго».

— Кого? — спросил я.

— Бронеходку мою. Да что мы в темноте-то сидим? Сейчас открою ворота. Я тут придремал, простите.

Заскрипели петли, в гараж упала полоса солнечного света. Собеседника стало видно — пожилой мужчина среднего роста в рабочем комбинезоне, с перепачканными смазкой руками.

— Степан Семёныч я, — сказал он спокойно. — А лучше просто «Семёныч». А вы, я вижу, шпаки прохожие? Вне игры?

— Не вполне понимаю насчёт игры, — осторожно ответил я, — но насчёт прохожих факт. Идём себе, никого не трогаем, в чужие дела не лезем.

— Давно вас таких не видели. Ну, или я не слыхал. Связи уже пятый год нету, рация сдохла, починить некому. Сам я не умею, да и зрение ни к чёрту вблизи. Трак поменять — это да, или, к примеру, сальники, а мелкие детальки эти хрен разберу. Да и нет уже запчастей к ним. Переставлял модули с битых пока было, но все кончились. Так что за пределами моей игровой зоны может быть что угодно. Теоретически. А практически, думаю, то же самое, что и тут.

— А тут что? — спросила Аннушка.

— Экий голос странный… а выдь-ка на свет, — попросил мужчина.

Моя спутница сделала шаг вперёд, выходя из тени танка.

— Нешто баба? — обалдело сказал он. — Живая баба, чтоб меня переехало!

— Женщина, — недовольно поправила его Аннушка.

— Ну да, она самая, разъеби меня фугас! Не думал, что увижу ба… женщину. Помру раньше. Это ж сколько лет…

— Сколько? — спросил я.

— Да поди, сорок или около того. Я в последнее время считать года бросил, зачем? Но мне девятнадцать было, когда фемовирус-то шарахнул. С тех пор одна только боевая дружба, никакой тебе романтики.

— И что, все женщины…

— Точно, парень, все до единой. Ни карантины, ни убежища, ничего не помогло. Врали, что вирус был искусственный, боевой и вообще-то предназначался для другого, но что-то пошло не так. У учёных вечно всё шло не так. Теперь уже не понять, правда или брехня, да и поздно выяснять-то.

— И как же вы не вымерли без женщин?

— А кто сказал, что не вымерли? — удивился Семёныч. — Как есть вымерли. Все смежные зоны пустые, остались только я да Иваныч, старый хрен, на своей «Машке».

— Машке?

— Бронеходку его так зовут. Традиция — имена давать бабс… женщиновые, то есть. С тех пор, как вас не стало, — кивнул он на Аннушку, — только с ними и еб… общаемся. А ты правда женщина?

— Честное слово. Аннушка меня зовут. А его — Лёха.

— Вот жешь. Аж не верится.

— Тебе что, дед, сиськи показать?

— А можно?

— Облезешь, — фыркнула Аннушка. — А то знаю я таких. Сначала покажи, потом дай потрогать, а потом тебя кондратий хватит от нервов.

— Да за такое и помереть не жалко!

— Если ты полезешь лапать мою девушку, — мрачно вмешался я, — то помрёшь быстрее, чем думаешь.

— Ладно-ладно, я ж шуткую. Мне уже и не надо всего этого, здоровье не то. Потрясись с моё в этой железяке, парень, и тоже забудешь, зачем тебе яйца. Тем более, что нам и незачем.

— А с кем ты тут воюешь, Семёныч? — спросил я.

— Воюю? — удивился тот. — Ни с кем не воюю. Война сорок лет как кончилась. Фемовирус шарахнул, и всем не до того стало.

— А танк тогда зачем? — я похлопал ладонью по броне.

— Бронеходка-то? Так это ж Игра! — он произнёс термин с отчётливо большой буквы. — Ах, да, вы же вне игры… Присаживайтесь, шпаки прохожие, что вы стоите? Сейчас чайку взбодрю, поболтаем. С тех пор, как рация сдохла, я только с «Марго» и разговариваю. Она, конечно, баба надёжная, если масло вовремя менять, но в беседах не сильна.