Я не заслуживал его. Не заслуживал никого из них. Но они были привязаны ко мне, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы занять достойное место среди них.

Я должен был извиниться перед Сэйнтом за то, что ударил его, просто сейчас во мне не было ничего хорошего, чтобы сказать ему это. Я был ослеплен потерей нашей девочки, как и все. Пока она не вернулась в наши объятия, я знал, что это насилие, это напряжение, этот неослабевающий гнев не сделают ничего другого, кроме как загноятся и распространятся, как гниль.

Сейчас было трудно чувствовать что-либо, кроме ярости и страха. И я не испытывал страха уже очень давно. Я даже начал верить, что больше не способен чувствовать. Но потом Татум Риверс заставила меня почувствовать многое.

Она была светом в моей тьме, надеждой в мире без таковой, причиной, по которой моя скованная душа жаждала свободы. Она подарила мне мечты о жизни с чем-то большим. Намного, черт возьми, большим. Это было за пределами всего, что я когда-либо мог заслужить, но она все равно дала мне это. Даже после всего, через что мы заставили ее пройти, когда она впервые появилась в нашей жизни.

Но я должен был знать еще тогда, что я знаю сейчас. Она никогда не была просто какой-то девушкой, никогда не была жертвой или средством достижения цели. Она была центром нас. Сердце, в которое мы никогда не верили, что оно у нас есть. Она втянула в свою орбиту четыре потерянные и безнадежные души и объявила каждого из нас своим, несмотря на то, что знала, какими темными и порочными тварями мы были. Без нее мы были ничем. Я был никем. Брошенный на произвол судьбы без цели и смысла. Но это не должно было стать моей судьбой, потому что я отказывался даже думать о том, что могу остаться без нее.

Я был в ужасе при мысли о том, что ее заберут из этого мира, и хотя это могло нанести вред, на самом деле это принесло освобождение. Теперь для меня не осталось ограничений. Не было таких глубин, до которых я бы не опустился. Ничего такого, чего бы я не сделал, и ничем таким, чем бы я не пожертвовал ради нее. И теперь, когда страх стал моим топливом, я собирался использовать его до последней капли, чтобы вернуть ее к нам в целости и сохранности.

— Все на местах? — Холодный, ровный голос Сэйнта раздался в наушнике, когда я посмотрел в сторону безобидного здания, которое мы окружили.

В отличие от меня с моими неуправляемыми эмоциями и постоянным балансированием на грани, Сэйнт потерял все эмоции с тех пор, как это случилось. Он был холодной, жесткой машиной, человеком с одной-единственной целью, и я не сомневался, что он ее достигнет.

— Я у заднего входа, — подтвердил Монро грубым и низким голосом. — Судя по всему, она крепко заперта.

— Пожарная лестница так же, — подтвердил Блейк.

— Заметано, — прорычал я, натягивая лыжную маску, которую водрузил на макушку, чтобы скрыть черты лица.

На самом деле мне было наплевать на то, что нас увидят, и я так и сказал Сэйнту, но он настоял на том, чтобы мы скрывали свои личности, не желая, чтобы его придурок-отец понял, что за нами охотятся. Мы скрыли наши проникновения в другие четыре лаборатории и больницы, принадлежащие «Серенити Фармасьютикалс», под видом кражи лекарств. Мы также подкупили знакомых через мою семью, чтобы они проникли в другие подобные места по всему городу, чтобы это выглядело как широко распространенная серия атак, основанная на потребности в антибиотиках и тому подобном перед лицом вируса «Аид». Сэйнт не хотел, чтобы стало известно, что это мы все организовали, пока не стало слишком поздно и мы не спасли нашу девочку.

Сначала я спорил, нисколько не возражая против идеи сообщить Трою Мемфису, что член самой большой и безжалостной преступной семьи в штате охотится за ним, как за собакой, которой он и был, но Сэйнт не согласился. Он хотел, чтобы мы использовали элемент неожиданности и придерживались разумного плана. Если бы он не указал на тот факт, что его отец мог легко вывезти Татум из штата или даже из страны при малейшем намеке на попытку спасения, тогда я был бы более склонен отстаивать свою точку зрения. Как бы то ни было, я верил, что Сэйнт знает лучший способ противостоять своему сумасшедшему отцу-ублюдку, и если он был уверен, что это сработает, то я не собирался спорить.

Но мое самообладание было на исходе. Я не справлялся. Я точно знал, что быстро расклеиваюсь. В те дни, когда я был вынужден проводить время в ожидании, когда Сэйнт назовет нашу следующую цель для удара, я сильно пил и непрерывно курил и, по сути, впадал в привычку саморазрушаться, с которой у меня не было причин бороться. Но сегодняшний вечер не был похож на другие, когда я вопил о своей агонии и потере моей девочки до небес и топил свое горе в бутылке «Джека», до потери сознания, бормоча извинения девушке, которую подвел. Нет, сегодняшняя ночь была одной из немногих, когда я действительно мог что-то сделать, чтобы помочь ей.

На самом деле, я был уверен, что вот-вот наконец найду ее и заключу в оберегающие объятия, чтобы никогда больше не отпускать.

В моем организме не было ни капли спиртного. В моей голове не было ни единой случайной, отвлекающей мысли. Я воплощал монстра, каким меня вырастили. Каждый испорченный, ужасный момент моего детства был специально разработан, чтобы превратить меня в идеального зверя для выполнения этой работы. Я был смертоносен, кровожаден и полностью сосредоточен на одной цели.

Я возвращал свою девушку. Несмотря ни на что, она вернется в мои объятия к тому времени, как взойдет солнце, и я буду поклоняться ей до конца своих дней так, как умеет только демон.

Я натянул пару черных перчаток, скрывая остатки своей плоти под темной тканью, и согнул пальцы, чтобы убедиться в том, что мне удобно ими пользоваться.

Я проскользнул в боковой переулок справа от здания, используя темные промежутки между уличными фонарями, чтобы в тени подобраться поближе к исследовательскому центру.

Заведение хорошо охранялось, но только от людей, которые не знали, что творят. У меня не было намерения входить через парадную дверь, где ждали охранники. Я не был гребаным любителем. Меня обучали искусству преступной деятельности с детства, и я был чертовски хорош в этом.

Я быстро прокрался по узкому переулку, вдыхая запах дыма в воздухе и поглядывая вверх на вентиляционное отверстие, которое выпускало его с третьего этажа. Запах был слегка клиническим, и я на мгновение нахмурился в сторону поднимающегося дыма, прежде чем продолжить выполнение плана.

У меня не было ни времени колебаться, ни лишних мгновений. Моя девушка была внутри этого здания. Я чувствовал это в глубине своей омраченной души. Мое сердце билось в глубоком и страстном ритме, который мог быть только ответом на ее. Она была близко. Она должна была быть.

Я остановился в тени, глядя на гладкую стену рядом со мной, заметив вентиляционное отверстие кондиционера именно там, где сказал Сэйнт, после того, как ему удалось заполучить в свои руки чертежи этого места. Двумя этажами выше и запертый до чертиков. Не то чтобы это меня остановило.

Когда мне было четырнадцать, мой дядя Найл начал брать меня с собой, когда отправлялся на задания, требующие некоторой скрытности. Этот ублюдок был великим мастером взлома. У него даже была репутация в некоторых кругах, утверждавших, что он может проходить сквозь стены. Все знали, что если Найл О'Брайен хочет твоей смерти, то выхода нет. Ты просыпался ночью, а он нависал над твоей кроватью — с удавкой, топором или кувалдой в руке, в зависимости от его настроения, — и ты уходил из этой жизни, окровавленный и молящий о пощаде, которую не стоило даже ожидать.

Достаточно сказать, что после такого учителя, как он, я мог без проблем проникнуть в это место.

— Охранники закончат патрулирование через семнадцать секунд, — сообщил голос Сэйнта через динамик у меня в ухе.

— Знаешь, большинство людей на самом деле не придерживаются твоих правил анального секса, — тоже пробормотал Блейк по связи, и я почти ухмыльнулся, когда Сэйнт огрызнулся на него в ответ. Почти. Но во мне не осталось ничего светлого для того, чтобы улыбаться, пока моей девочки не было рядом.