Я всё никак не мог сосредоточиться на музыке. Каждая последующая группа казалась копией предыдущей. Никакая мелодия не запоминалась, как и названия всех этих " Колбасных обрезков" и "Снов шакала" или как их там. Музыка просто фоном меня обтекала. Не вставляла, не трогала. Я слышал, как лажают музыканты, как шубой по печке орёт вокалист, мимо кассы, как собака резаная, глотает окончания и нихера по тексту не понятно. Косяки оборудования тоже слышал.  Бесило и то, как спиной к народу стоят в паузе эти вот хвалёные «звезды» и чего-то там с листочка читают. Профи ëпта! А на сцену в грязных штанах это вообще норм? А в носу ковыряться, прикрываясь микрофоном? Хоть кто-то кроме меня это видит!?

Когда Макс в очередной раз вернулся со своего сортирного порева, я ему сказал, что хочу свалить. Он только руками развёл, типа иди, кто тебя держит. Но Риту я бы здесь не оставил. Я её должен был до дому довезти в целости и сохранности.

Когда и Макс со своей ускакали слэмить, я остался один. Сидеть и бздеть, как старпëр какой-то. Как папаша, который детей на детскую площадку вывел и пасёт, чтобы другие спиногрызы у них игрушки не отмутили.

Только это чувство собственной отстойности меня и вытащило к сцене. Пришлось хорошенько поработать локтями, чтобы добраться до своих. Сашка и Рита прыгали, как одуревшие. Вместе. Я втиснулся между ними и с умным видом стал смотреть на музыкантов, как, блин, в консерватории. Рита ещё пыталась некоторое время меня растормошить, но потом плюнула и закружилась вокруг меня, размахивая руками, так что чуть грудь не выпрыгивала из корсета. Я следил внимательно.

В маленький перерыв между песнями, я сделал знак ей, что пора бы отсюда. Она сморщила носик. Но держалась рядом. Ударил гитарный залп, она повернулась к сцене. И тут слева от меня Сашка будто споткнулся обо что-то и стал оседать, как подстреленный. Я подумал, что его таранул какой-нибудь любитель моша, и уже развернулся выдать кому-нибудь за то пизды. Но парня никто не трогал. Он просто потёк тихонько-тихонько на танцпол. И отрубился. Я прям почувствовал ногами, как его голова чугунно об пол треснулась.

Рита моментально бросилась к нему, попыталась растолкать. Я тоже. Заорал ей, перекрикивая музыку:

– Помоги мне его выволочь! Щас затопчат к херам!

Гривотрясы уже обступали, и их говнодавы с железными чашками и шурупами в подошвах приземлялись в опасной близости от Сашкиной башки. Мы с Ритой подхватили его и потащили к выходу. Я подумал, какой-то он лёгкий для своего роста. Когда возле туалета я Сашку припер к стене и похлестал по щекам, он всё ещё был в отрубе. Лицо цвета извёстки, башка болтается, как отрезанная. Макс подскочил.

– Звони в скорую! – я ему заорал. Стал щупать Саньке пульс. Я в этом нихерашеньки не смыслил.

Рита сказала:

– Дай я.

Мы уложили его на скамейку у выхода. Набежали работники клуба, стали причитать. Советы непрошеные свои совать. Лишь бы полицию не вызвали, лишь бы не накатали на них за условия не соответствующие. Потом вообще опомнились и давай: а совершеннолетние ли мы? Как будто контроль на входе мы не проходили с паспортами! Придурки!

Скорая приехала, кстати, довольно быстро. Мигалки, сирены, всё по-взрослому. Сашка уже открыл глаза, но был как зомби. И весь зелёный. Мы его в машину повели. Сначала его хотели увезти, но Сашка стал лепетать, что не надо. Что он в норме уже. Его уложили, в зрачки посветили. Рита всё врачам описала, сообщила свои данные, дала им свой телефон. Родакам Сашкиным звонить не стали.

– Употреблял? – гаркнула на нас тётка врачиха, пока медбрат что-то там Саньку по вене пускал.

– Только пиво.

Тётка сжала губы недовольно и записала. Тем временем Сашка уже оклемался и удивлённо вертел головой.

– Ладно, свободен, – сказал медбрат, после того, как измерил ему давление.

Я помог Саньку освободиться из этой раздроченной колымаги, а Рита спросила врачей:

– А что с ним вообще?

– Анемия, – булькнул медбрат и захлопнул заднюю дверь.

– Анемия? У мужчин тоже бывает анемия?

– Кроме того, что пить, надо ещё и закусывать! – каркнула врачиха и водрузила свой огромный зад на переднее сиденье. Скорая укатилась, громыхая и чихая двигателем, а мы стояли на холоде в полном ахере.

– Отвези нас домой, Лёша, пожалуйста, – сказала Рита очень-очень устало.

Само собой, возвращаться в мясорубку и духоту я не собирался. Макс принёс из гардероба нашу одежду и остался с подружкой. А мы поехали домой.

– Давай ко мне, – сказала Рита.

Я в принципе, хоть и удивился, но понимал, что в таком состоянии Санька домой везти не стоит.

В лифте поднимались втроём. Сашка всё ещё бледный, шатался и вздыхал. А Марго всё сюсюкала и сюсюкала с ним, как с малышом. Мы вышли на площадку перед Ритиной квартирой. И тут меня осенило!

– Дальше сами, да, Ритуль? Я до дому, – сказал я и вставил ногу между дверями лифта.

– Зачем? – она даже не повернула ко мне голову, одной рукой придерживая Сашку за локоть, другой ковыряя ключом замок. – Переночуй у меня.

– Не, мне на работу рано. От меня всяко ближе. От тебя через центр придётся пилить по пробкам.

Створки лифта сомкнулись на моей ноге и стали опять разъезжаться.

– Ладно, – Рита толкнула дверь в квартиру. Заорали её коты с порога. Она запела им в ответ.

А я зашёл в лифт. «Пока!» – послышалось мне. Хотя, может, действительно, послышалось?

Ехал я вниз и думал всякое. Всякое очень нехорошее. Но остаться было бы ещё хуже. Как третий лишний. Как вампир, которого не пригласили в дом, и он не может теперь через порог перешагнуть. Нет, нет! Такое же тупое чувство непричастности что ли, как было в клубе.

Надо было избавляться от этого внутри себя. Взрослеть, так уж взрослеть. Прямо сейчас, с этого момента.

Я вышел из лифта и расчухал наконец, что это за чувство. Я вообще-то не нуждался в заботе, в опеке. Мне не нужна была вписка, потому что у меня своя хата, без родаков, без отчётности. Поэтому свалил. Смотреть, как Рита будет подкладывать сопляку подушечки и подтыкать одеяло, мне видеть было бы как-то не по кайфу. Она меня, кстати, ни разу к себе не приглашала. Вот просто так. В гости. Никогда. Я Саньку завидовал. Я блин ревновал. Вон оно чо… Я это понял. И мне стало больно. Я сел в тачку и закурил.

Да, вот так и становятся взрослыми. Через осознание себя пустым местом. Через осознание своей непричастности к тому, к чему очень хочется быть причастным. Через банальную человечью боль. И одиночество.

Саша

У меня хоть и муть была в голове, но я запомнил каждую секунду той ночи. Я был в квартире Риты! Этого я даже нафантазировать бы не смел. Озирался, как дикий зверёныш впервые в человеческом жилье. И вообще боялся к чему-либо прикасаться, чтобы не испортить. Эта была однушка с гостиной-кухней и спальней. Вокруг было всё какое-то нереальное, слишком аккуратное, слишком новое, как в рекламе мебели. Рита посадила меня за остров, столик такой, отделявший гостиную от кухни. Она мне налила чай. Достала хлеб и стала намазывать его маслом.

– Как-то мне не удобно, – я потер лоб в полном, полнейшем просто смущении. Не понятно было мне, от обморока так плохо или от стеснения.

– В смысле? – она удивлённо вскинула брови.

– Ну, – я повёл головой, вроде говоря, я тут посреди ночи у тебя собрался есть твою еду и спать в твоей постели, и мне стрёмно, что я такой жалкий. Думаю, она всё правильно поняла.

И разозлилась. Мне это так показалось. Но на самом деле, конечно нет.

Она сказала, продолжая делать бутер:

– Вот ты тоже! Я не думала, что ты такой эгоист. А может, я люблю заботиться о людях. Может, забота о людях – это мой личный сорт героина. Может, если я не позабочусь о ком-то за день, хоть разочек, то мне плохо становится, и я плачу всю ночь в подушку. Может, я заботливый вампир, мне нужна доза заботы о ком-то каждый Божий день. А ты не даёшь мне о тебе позаботиться. Жадничаешь. Потому что ты – эгоист! Неудобно ему, видите ли.