– Вы пришли сюда ночью, чтобы рассказать мне, что было двое Камоловых? Что у Виктора был… брат– близнец?

– Скорее – двойник. Репродукция. Альтер эго…

При слове «репродукция» Лосев вздрогнул. «ИГРА С НЕБОМ. КТО СИЛЬНЕЕ. ВЕЛИЧИЕ – В КОПИЯХ, – вспомнил он. – (Я спросил у этой дуры: „А почему в копиях? Я репродукции, что ли, буду делать?“ „А она говорит: „Да“)“.

– Послушайте, Федор, – профессор вздохнул, – я знаю, что это звучит дико и невероятно. Особенно здесь – на погосте, ночью. Я прошу вас: найдите завтра время и приезжайте пораньше ко мне в лабораторию. Нет… лучше – домой. Я живу на улице Конюшкова в красном угловом доме. Приезжайте после обеда. Сможете? Я вам все обстоятельно расскажу. Поверьте, это столь же важно, сколь и невероятно. Это важно для вас, Федор. И для меня…

Федор был не на шутку встревожен ночным разговором. Как ни странно, но кладбищенская встреча не удивила его. Он вдруг поймал себя на мысли, что был готов к чему-то подобному. Он с удовлетворением признавался себе, что мистический ужас постепенно уступает место холодной сосредоточенности. Еще более странным оказалось, что Лосев без колебаний поверил в фантастическое заявление профессора. Он уже не пытался задавать себе никаких вопросов, потому что понял, что никогда не найдет на них ответы самостоятельно.

Федор уже не мог вспомнить, когда вдруг почувствовал, что ответы на эти вопросы лежат в совершенно иной плоскости – за границами его сознания или логичного рассуждения. Но он почувствовал это. И теперь был ведом только своей интуицией, чутьем, внутренним голосом. А голос этот подсказывал: все происходящее важно не потому, что оно необычно и таинственно, а потому что таит ОПАСНОСТЬ. Опасность, о существовании которой он знал, которая дышала ежедневно ему в затылок и о которой его опять предупреждают. Опасность, которая грозит не только ему, но – что самое невероятное и печальное – Елене. Лосев уже и так многое от нее скрыл, пытаясь уберечь от волнений.

О своей кладбищенской встрече он тем более промолчал, несмотря на то что Елена с удивлением обнаружила в коридоре его измазанную в глине обувь.

– Ты куда-то ходил, Федя?

– Я… я гулял, – ответил он, поспешно выхватывая у нее из рук свои грязные туфли.

– Ночью?

– Да. Мне нужно было сосредоточиться. Все обдумать.

Елена внимательно посмотрела на него:

– Ну и как, сосредоточился?

– Я уже близок к этому. Все идет к развязке, Леночка. Скоро мы станем свободными от кошмаров. Я же обещал тебе: жизнь будет совсем другой.

– Да, – сказала она в унисон, но с каким-то особым значением. – Другой.

Елена уже собралась выходить, как вдруг заметила, что Федор приготовился идти с ней вместе.

– Ты и на работу меня проводишь сегодня? – спросила она, разыгрывая лукавое удивление.

– Да, – без тени улыбки ответил Лосев. – В твои последние рабочие дни перед нашим отъездом я не хочу отпускать тебя ни на шаг.

– Только в рабочие дни? – опять улыбнулась она.

Федор вместо ответа чмокнул ее в висок.

«Вот теперь все откроется, – думал он, держась за поручень в автобусе и заслоняя собой Елену от всех на свете. – Все встанет на свои места. Мрак зловещей таинственности рассеется, и мы уедем к отцу. Теперь уже – навсегда».

Лосев поймал себя на мысли, что всерьез связывает сегодняшнюю встречу с надеждой на то, что весь ужас минувших дней вдруг растворится, исчезнет, словно и не было его.

Они вышли из автобуса, свернули за угол, за которым через улицу уже виднелась крыша двухэтажного особнячка, как вдруг сквозь утреннюю многолюдность проснувшейся улицы их ушей коснулось радостно-удивленное «Лена! Ленка?!».

К Елене со всех ног спешила пышногрудая шатенка, которая, видимо, собиралась садиться в автобус, но внезапно передумала. Было видно, что неожиданность и невероятность встречи буквально ошеломили ее. Она захлебывалась словами и возбужденно жестикулировала:

– Ленка! Звездочка моя ясная! Я глазам не поверила! Думаю: ты или не ты? Не может быть, чтобы это была ты! Ты – здесь?! Ленка! Ты – здесь?! Откуда? Как?

Только сейчас девушка заметила Федора и кокетливо кивнула ему в приветствии, которое обычно ожидает немедленного представления. Лосев увидел, что Елена ошарашена встречей не меньше, чем ее неизвестно откуда взявшаяся знакомая. Она застыла в некотором изумлении и даже испуге и не проронила ни слова. Незнакомка, не дожидаясь, пока будет представлена обескураженной подругой своему спутнику, протянула Лосеву сложенную трубочкой ладошку с длинными пальцами:

– Вика. Школьная подруга Лены. – Она кокетливо улыбнулась, задерживая взгляд на Федоре, и опять повернулась к Елене: – Ленка! С ума сойти! А я только сегодня из Склянска! Вчера видела твоих. Ну хоть бы сказали, хоть бы намекнули, что ты в Лобнинске!

Молчание Елены, которое походило уже даже не на растерянность, а на шок, нарушил Федор.

– Простите… Вика. Кого вы видели вчера в Склянске?

Девушка была еще по инерции радостно возбуждена, но, будто споткнувшись о каменное лицо Елены, стала в замешательстве замедлять слова:

– Ну… ее, Ленкиных… Маму там… Веронику… Вчера встретила на рынке. Говорю: как, мол, Ленка? Целый год ее не видела, хоть и в одном городке живем… от дома до дома доплюнуть можно… А они: нормально, мол, все хорошо… Туда-сюда… Вот.

Школьная подруга наконец озадаченно умолкла и вопросительно уставилась на Лосева.

Елена вдруг резко развернулась и быстрыми шагами направилась в сторону офиса.

Федор бросился ее догонять, на ходу буркнув «извините» совершенно опешившей подруге.

Какое-то время он торопливо вышагивал рядом с Еленой, не решаясь ни о чем ее спросить. У самых дверей особнячка он преградил ей путь и, неловко подбирая слова, выдавил из себя:

– Ты… ты не хочешь мне рассказать?

Елена молча сделала попытку пройти в офис. Лосев умоляюще схватил ее руку:

– Леночка! Я ведь никогда не спрашивал… Я и сейчас не спрашиваю… Я думал… Ты говорила мне об одном несчастье… А у тебя, наверно, другое несчастье? У тебя что-то… – И Федор замолчал, не в силах найти правильные слова.

– У нас накопилось много тайн друг от друга, – произнесла Елена, не глядя на Лосева.

– У меня нет от тебя тайн, – сказал Федор и осекся, вспомнив о предстоящей встрече с профессором. – Не тайны вовсе… А так… временно, пока все не встанет на свои места. Во благо, Лена…

– И у меня – во благо, – отчеканила она. – Пока не встанет все на свои места.

Лосев взял ее ладонь в свою.

– Это очень больно, Леночка?

Она кивнула, не поднимая головы. Федор прижал ее руку к себе.

– Ты мне когда-нибудь расскажешь? Когда сочтешь нужным.

Елена подняла на него глаза, и Лосев увидел в них что-то новое, незнакомое. Он еще не мог дать название этому новому. Это была не злость и не холодность. Скорее – решимость. Она была сродни тем волевым качествам, которые удивляли и восхищали Федора в любимой женщине. А сейчас – напугали.

Елена мягко убрала руку Лосева и шагнула в офис.

Улицу Конюшкова, на которой жил профессор, называли в Лобнинске «бульваром звезд». Здесь было несколько домов так называемой улучшенной планировки, куда заселяли работников обкома и горкома партии, генералов, членов Союза композиторов, профессоров и начальников главков. Со временем в городе появились гораздо более современные и «элитные» дома и коттеджи, в которых проживали «звезды» новой эпохи, но «бульваром звезд» по привычке называли только улицу Конюшкова.

Еще пятнадцать лет назад она носила имя Грибоедова. Неизвестно, чем провинился русский драматург перед демократической «элитой» начала девяностых, но улице дали название, которое она носила до конца пятидесятых годов. Логика новых градоначальников была либерально проста: всем улицам необходимо вернуть прежние названия. Если коммунисты зачем-то переименовали Конюшкова в Грибоедова, значит, Конюшков – достойный человек.