– А вы внимательно смотрели?

Гаев промолчал в ответ на этот глупый вопрос.

– Другими словами, – медленно произнес ошеломленный Лосев, – она бесследно исчезла?

– Или не существовала никогда, – безжалостно закончил следователь.

В трубке уже запищали противные частые гудки, а оглушенный Федор еще долго держал ее в руках.

Юрик Нивин был уже давно пылко влюблен в Елену. Ему всегда нравились женщины постарше. В свои двадцать три он считал, что жена должна быть мудрее мужа, умнее и образованнее его. Ему было скучно с ровесницами, да и те не испытывали к нему особого интереса. Друзей и привязанностей у Юрика не было с самого раннего детства. Его часто обижали ребята во дворе, дразнили, подбрасывали жуков под рубашку и закрывали в телефонных будках, а девчонки норовили исподтишка стащить с него трусы и убегали с ними на соседний двор.

Он рано лишился матери, а отец вскоре привел в дом новую жену, моложе себя на пятнадцать лет. Юрик не любил ни отца, ни мачеху. Он не любил никого из тех, кто окружал его. Частенько, затворничая в глубине двора, он пристраивался к заросшей крапивой беседке и, разложив на коленях альбом для рисования, сочинял себе будущую невесту. У него до сих пор сохранились все эти детские рисунки, неизменно изображавшие строгую, взрослую даму с глазами как вишни, в широкополой шляпе и изящными руками в черных лайковых перчатках.

Пять лет назад он бросил учебу и устроился работать оформителем в театр только потому, что безумно влюбился в одну из актрис. Женщине было под тридцать, и ее умиляло и забавляло внимание юного воздыхателя. Юрик следовал за ней по пятам, караулил возле дома и на почтительном расстоянии провожал до театра. Он ходил на все спектакли с ее участием и неизменно восхищался ее игрой. Ему приходилось высиживать в ожидании ее появления на сцене весь спектакль, потому что его возлюбленной доверяли только незначительные эпизоды и, как правило, в самом конце действия.

Упорство пылкого юнца было вознаграждено. Как-то после спектакля раздосадованная чем-то актриса вышла из театра и, поискав глазами своего робкого спутника, поманила его пальцем. Она увезла обомлевшего от счастья Юрика к себе домой, провела с ним ночь, умиляясь его неопытности и неискушенности, и оставила у себя на неделю. Нивин был на седьмом небе.

Но счастье его оказалось недолгим. Актриса очень скоро приняла незамысловатое предложение местного коммерсанта и укатила с ним на курорт в качестве «подружки на лето». Потом говорили, будто видели ее в обществе уже другого коммерсанта, потом третьего… В театр она больше не вернулась. Нивин был безутешен. Он часами просиживал в театре, бродил по опустевшему залу, по сцене, заставленной пропахшими свежей краской и жженой пластмассой декорациями, наблюдал, как возятся с юпитерами осветители, и беззвучно плакал.

Нового напарника, появившегося в театре полтора года назад, он встретил дружелюбно. Лосев нравился ему в первую очередь потому, что был призван выполнять ту же работу, что и он, хотя был на десять лет старше. На работе они как будто оказались ровесниками. Юрик иногда даже прикрикивал на Федора, упрекая его за нерасторопность. Тот не обижался и не комплексовал. Их маленький рабочий коллектив получился слаженным и равновесным.

Все изменилось, когда Юрик впервые увидел Елену. Она зашла как-то в конце дня за Федором и долго ждала его, любуясь пестрыми и аляповатыми конструкциями, возводимыми на сцене.

Нивин влюбился с первого взгляда. Он глазел на невесту приятеля, словно сраженный бутафорской молнией, обрушившейся с крепежей за кулисами. С тех пор он не упускал ни одной возможности увидеть ее, поговорить с ней, рассмешить ее, понравиться ей. Возможностей таких было немало, потому что и Елена нередко захаживала в театр, и сам Юрик наведывался в гости к Лосеву под любым удобным предлогом.

Елене нравился смешной темноглазый паренек, и она с удовольствием общалась с ним, пока наконец Федора это не разозлило. Он наговорил Елене резкостей, она разрыдалась и с тех пор перестала заходить за ним на работу. Встревоженный ее долгим отсутствием в театре, Юрик не выдержал и навестил ее дома. Федора не было – он ушел куда-то по делам, а Елена не была готова ни к чьему визиту: накануне они опять поссорились. Она в очередной раз утешала Лосева, убеждая его, что полоса неудач закончится и все будет хорошо, а тот взбрыкнул, ответил что-то грубо и раздраженно.

Появление Юрика было некстати, и Елена попыталась вежливо выпроводить его, ссылаясь на недомогание. Вот тогда-то Нивин вдруг расплакался, рухнул перед ней на колени и признался в своей сумасшедшей, отчаянной и такой безнадежной любви.

А потом… Потом, сама не понимая, как это произошло, Елена отдалась ему на единственной в квартире кровати – их с Федором кровати. Это было какое-то мгновенное помешательство, вспышка, и, оставшись одна, Елена почувствовала, что готова сойти с ума от стыда и раскаяния. Она боялась взглянуть в глаза вернувшемуся Лосеву, боялась произнести даже слово, опасаясь, что тут же выдаст себя с потрохами…

А Юрик продолжал приходить к ней. Он вычислял, когда она бывала дома одна, и топтался перед дверью, жалобно поскуливая. Елена не открывала ему. Она больше ни разу не разговаривала с ним, избегала его. А Нивин сходил с ума от любви и отчаяния.

Он кидал ей в почтовый ящик длиннющие письма с тысячекратными «люблю» и такими же многочисленными грамматическими ошибками. Он напрашивался к Федору в гости, но тот без конца ссылался на занятость. Вот тогда-то Юрик понял, что ненавидит Лосева.

Даже сейчас, разглядывая его перебинтованную голову, он не испытывал к нему ни сочувствия, ни дружеского расположения, как несколько месяцев назад.

Федор в раздражении положил телефонную трубку:

– Я просто не знаю, что делать! Отца опять нет дома. Я звоню каждую неделю по несколько раз – безрезультатно. Надо ехать к нему…

Юрик сочувственно кивнул. Междугородние разговоры с рабочего телефона не поощрялись, и он ждал, когда они состоятся у Лосева, чтобы немедленно доложить руководству.

– Представляешь, – продолжал Федор, вспомнив о чем-то, – следователь сказал, что якобы кто-то разговаривал с моим отцом, и тот сообщил, что я в Склянске!

Юрик посмотрел на него испуганно и осторожно заметил:

– Но ты ведь собирался в свое время в Склянск. С Еленой. Только не поехал почему-то.

Лосев уставился на него в замешательстве:

– С чего ты взял? Я никогда не собирался в Склянск. Лена слышать ничего не хочет о городе, где у нее случилась такая трагедия. У нее погибли мать и шестилетняя дочка.

Юрик пожал плечами:

– Ну, значит, я что-то перепутал. А тогда откуда, по-твоему, я знаю об этом задрипанном городишке?

– А что ты о нем знаешь?

– Что ты собирался там открыть собственную фотостудию.

Федор секунду помолчал.

– Знаешь, Юрик, мне кажется, я болен. Я в каком-то нелепом, невообразимом и мистическом водовороте. В самом его центре. Не понимаю, что происходит. Отказываюсь понимать.

Нивин опять сочувственно покачал головой. С самого утра он слушает невероятную историю происшедшего с Лосевым, и что-то непонятно-сладкое начинает шевелиться в его душе. Юрик вдруг явственно почувствовал, что приближается к Елене. Смерть Лосева – это, конечно, чересчур. Крайность, так сказать… Но начинает казаться, что весь уже кем-то запущенный механизм необъяснимых событий призван отобрать Елену у Федора. ОНА БУДЕТ СВОБОДНОЙ! Эта мысль, сверкнув в мозжечке Нивина, уже не оставляла его в покое. Он был настроен дослушать историю до конца, но главное – он был настроен ДОЖДАТЬСЯ конца всей этой истории.

– Так, значит, говоришь, не нашли руку отрезанную?

Федор расстроенно кивнул.

– Пошли работать, – сказал он и, подхватив на плечо стремянку, вышел из помещения.

– Я сейчас! – крикнул ему вдогонку Юрик, немного помедлил, прислушиваясь к шагам удаляющегося Федора, и быстро схватил трубку телефона. В комнате на минуту повисла тишина, отраженная высоченными потолками могучего театрального сооружения. – Аллё? Здравствуйте, господин следователь. Я вам опять звоню по поводу Лосева…