Опираясь руками и задом на поваленное дерево, Кира вползла на него, уселась, тяжело подтянув ноги, и пригорюнилась.

Что ж её так колбасит от близости проклятого оборотня, а в его отсутствие заедает тоска и мучают бесплодные мечты о взглядах и прикосновениях? Что ей в них? Что ей в нём? На кой чёрт именно он? Какой-то невезучий, бесприютный стражник, голь перекатная, репрессированная Вышеградской властью. Ни высоких целей, ни карьерных устремлений, одна мечта – вернуться в своё родное захолустье и патрулировать улицы до самой пенсии. Или смерти… от разбойничьей заточки в тёмной подворотне. Ужасно бесперспективная кандидатура. К тому же ещё глупо влюблённая в глупую девицу. Что тоже, безусловно, характеризует…

Блин! Ну почему в качестве объекта нежных чувств она выбрала такой неподходящий предмет?! Она! – Кира Волошкина!..

Впрочем, разве она выбирала? Это иррациональное, безумное, одурманивающее чувство выбрало её само.

– Нет! – простонала Кира, жалобно кривя рот. – Не хочу! Не нужно мне всего этого! Неправда, он мне не нужен! Вовсе я не влюблена! – причитала она, в полной мере осознавая, что сопротивление её уже наверняка бесполезно, и тягучее болото страстной, надрывной любви затянуло свою жертву с головой.

Как странно, как нелепо принадлежать не самой себе, своим принципам и приоритетам, морали полезности и необходимости, а нелогичному, всепоглощающему чувству, обрушившемуся на неё, как болезнь, помимо воли и желания.

Она вскинула ладони к лицу, прижала к глазам – да неужели я ничего не смогу сделать с этим? неужели сама себе не хозяйка? ведь раньше всегда справлялась и справлялась прекрасно! И в этот раз – я буду не я – если не…

– Чудесная погода, не правда ли? – осведомился знакомый голос.

Кира почувствовала подле себя движение воздуха и резко отняла руки от лица.

– А вы, милая пани, вместо того, чтобы наслаждаться чудесным деньком, о чём-то грустите? – принц изящно присел подле, согнув ногу в колене, другой картинно опершись на толстый сук. – О чём ваши печали? Признайтесь, милая! Я готов помочь вам их развеять, – он уставился на неё томно и многозначительно.

Кира фыркнула и отвернулась. Принесла, блин, нелёгкая. Только твоих кобелиных упований  мне сейчас не хватает…

Принц, более чем уверенный в своей неотразимости, счёл фырканье кокетством и, склонившись над предметом сиюминутного увлечения ниже, сжал её пальцы в своих.

– Вы так прелестны, милая, – прошептал он, порывисто поднося её руку к губам. – В этом диком лесном антураже – словно нежная нимфа… – приобнял за талию и потянулся губами к шее, – и это зелёное платье так уместно к этому образу, – обвёл пальцем вырез декольте. – Признайтесь, вы всё учли, чтобы свести меня с ума, не правда ли?

– Неправда, – буркнула Кира, грубо вырывая руку и демонстративно вытирая пальцы о юбку. – Ты чего ко мне пристебался, голубь? – она спрыгнула со своего насеста и развернулась к принцу – руки в боки. –  Возмечтал о маленьком приключении с перепихом? Что так? Месяца не прошло, как женился, а молодой женой уж пресытился? Под ближайшую юбку полез – и правильно! Чего далеко ходить, когда ближние угодья не опылены!

– Эй! – опомнился принц. – Ты с кем говоришь, девка? Забываешься!

– Это ты, высочество, забываешься! – немедленно осадила высокородного визави раздражённая Кира. – И забываешь! Что мой долг, как ближайшей подруги принцессы, пойти  и рассказать ей о телодвижениях её резвого супруга, раскрыть, так сказать, глаза бедной наивной девочке на разлюбезного Альфреда: чем он тут промышляет, пока она ему рубашки вышивает!..

Лицо принца изменилось. Сладчайший и манерный ловелас исчез. Его нежные, холёные черты заострились, глаза недобро сузились, пухлые, чувственные губы сжались в прямую, жёсткую линию…

Увы тебе, Кира, и твоему вздорному характеру… Может, ты забыла, что перед тобой не хозяин сети элитных ресторанов Жора, подвыпивший на светском рауте и в связи с этим стремящийся перещупать всех присутствующих гламурных баб за сиськи? Его легко можно было послать. Можно даже было сумочкой в нос зарядить… А вот что будет, если послать ещё пока юного и с виду неопасного, но наследственного деспота? За которым поколения кровавых борцов за престол, подавителей крестьянских восстаний, толпы отравленных дядюшек и зарубленных мятежных вассалов? Что будет, если унизить такого человека, пригрозить ему и вызвать у него гнев?

В самом деле – что?

Кире вдруг стало очень неуютно под этим изменившимся взглядом прежнего душки-принца.

«Опять я встряну со своим гонором», – подумала она и зябко передёрнула плечами.

Принц молчал, не меняя расслабленной и вычурной позы, которая теперь казалась совершенно неестественной. Молчала и Кира. Потом сдалась:

– В общем, – промямлила она, – просто хотела предупредить: если вы не перестанете… это… приставать… короче, тогда расскажу. А… а сейчас пока можете… быть спок… спокойны… и я тоже…

«Боже, что я несу??» – подумала гонористая девка со стыдом и ужасом.

Оборвав себя на полуслове, Кира развернулась и торопливо зашагала по козьей тропке в сторону реки.

* * *

Несчастный поросёнок, начинённый яблоками и хреном, задался. Впрочем, как и паприкаш с клёцками. Во всяком случае все ели и нахваливали.

Кира тоже ела, но вкуса не чувствовала. Недавние встречи в дубовой роще сбили её с толку. Повергли в смятение. Оставили после себя тянущее беспокойство и тягостную тревогу.

Она искала глазами Медведя – и не находила. Она боялась наткнуться взглядом на принца – и постоянно натыкалась. Взгляды их встречались, перекрещивались, постоянно цеплялись друг за друга, и ничего успокаивающего в бесстрастном и холодном взоре тёмных глаз под пижонской каштановой чёлкой Кира не находила.

Костры в надвигающихся сумерках становились всё ярче и заметнее. Солнце свалилось за реку и утянуло за собой хвост небесного багрового пожара. Принцесса, нежно льнущая к боку возлюбленного супруга, стала зевать всё чаще и, словно ребёнок, не желающий отправляться спать со взрослых посиделок, усиленно таращила сонные глаза. До сих пор не замеченный в особой внимательности принц вдруг озаботился её усталостью и принялся уговаривать отправиться на судно. Сам он, якобы, тоже бесконечно умаялся. Мало того, уговорив и поднявшись с места, дал знак к окончанию пирушки и скорым сборам.

Пирующие, удивлённые и обескураженные целомудренным стремлением принца к здоровому образу жизни, принялись с ворчанием сворачиваться и растекаться по кораблям. Слуги торопливо зачищали поляну – велено было отплывать в ночь.

«Чего попусту время терять?» – резюмировал принц.

Никанорыч с одной стороны удивился неожиданности такого решения, с другой – обрадовался сокращению стоянки, с третьей – всё же выразил опасение насчёт безопасности ночного плавания. Выразил он их, правда, в основном Акинфию. Не принцу же! На что кормчий флегматично пожал плечами – чего зря бурчать, коль отменить распоряжение не в их власти? – и велел команде развесить вдоль бортов фонарей поболе, дабы избежать ночного столкновения. А также поставить на носу факельщика с лотом – не дай, боже, напороться впотьмах да на неизвестном фарватере на банку!..

– Эй, Акинфий! – махнула кормчему Кира. – Меня подождите!

Тот, уже забравшись в приготовившуюся отчались лодку, покхекал, покрутился вокруг себя, словно пёс на подстилке, отвесил походя подзатыльник юнцу-первогодке и хмуро глянул в сторону берега.

– А собака твоя где? Собаку, мабуть, искать щас примешься. Жди тута, загорай… Потом ещё на «Сигизмунда» тебя завози. А у меня дел на «Возке» невпроворот!

– Что ж мне, вплавь? – рассердилась Кира.

– Прям вплавь! Чё сразу-то? Щас Дорофея пришлю. Пока псину свою поищи, шоб как лодка придёт – так ты как штык!..

– Ладно…

Кира огляделась на разорённый и загаженный лужок, по которому ещё сновали тёмные силуэты прислуги, дошкрябывающей последние котлы и подбирающей последние вилки-тарелки…