Лица их сияют как солнце, глаза опущены; вместо потолка видят они высокое синее небо, усеянное звездами.

Автор продолжает: «Все теперь восседают за столом, в радуге седмицветной, средь белой, райской земли, среди хвой и зеленого леса и под Фаворскими небесами;

некий муж светлый, преломляя, раздает просфоры, и глотают из кубка вино красное Каны Галилейской; и нет будто вовсе времен и пространств, а вино, кровь, голубой воздух, да сладость… С ними блаженное успение и вечный покой. Серебряный голубок, оживший на древке, гулькает, ластится к ним, воркует; слетел с древка на стол; царапает коготками атлас и клюет изюминки…»

И Дарьяльский, опьяненный «вином духовным», верит, что открылась ему тайна России. И, ликуя, славословит он русскую землю. Сколько взволнованной любви в этих лирических взлетах:

«…Знают русские поля тайны, как и русские леса знают тайны… Пить будешь ты зори, что драгоценные вина; будешь питаться запахами сосновых смол; русские души – зори; крепкие, смольные, русские слова; если ты русский, будет у тебя красная на душе тайна… Жить бы в полях, умереть бы в полях, про себя самого повторяя одно духомётное слово, которое никто не знает, кроме того, кто получает то слово; а получают его в молчании… Много есть на Западе книг, много на Руси несказанных слов. Россия есть то, о что разбивается книга, распыляется знание, да и самая сжигается жизнь; в тот день, когда к России привьется Запад, всемирный его охватит пожар; сгорит все, что может сгореть, потому что только из пепельной смерти вылетит райская душенька – Жар-Птица».

Но мечтателя Дарьяльского ждет не воскресение, а гибель. «Красная тайна» России оборачивается для него темным мороком, зловещим миражом. Вместо религии Святого Духа находит он в народе «согласие голубя», руководимое злым колдуном Кудеяровым.

Потрясающе изображено Белым радение в Кудеяровой избе, черная магия столяра, материализация «духовного чада», бесстыдная пляска Матрены под бормотание страшного старика: «Сусе, Сусе, стригусе; бомбарцы… Господи помилуй». Глаза Дарьяльского открываются. «Он уже начинал понимать, – пишет автор, – что это – ужас, петля и яма: не Русь, а какая-то темная бездна Востока прет на Русь из этих радением истонченных тел. „Ужас!“ – подумал он».

Кудеяров начинает ненавидеть Дарьяльского: нет у него «силы»; не зачала от него Матрена; нужно его устранить. Он сговаривается с кузнецом Сухоруковым, заманивает его в дом Еропегина, и там, во флигеле, четыре мужика-«голубя» его убивают.

Трагедия Дарьяльского истолковывается теософом Шмидтом. В его уста автор вкладывает самые заветные свои мысли. «Серебряный голубь» – поворотный пункт в личной и литературной жизни Белого. Впервые перед его смятенным сознанием возникает идея тайных врагов, губящих Россию, и возможность бороться с ними с помощью «братства посвященных». Белый заболевает манией преследования; неподвижная идея «мировой провокации» постепенно овладевает его духом. Одновременно он вступает на путь «тайного знания», становится учеником антропософа Штейнера. Этими двумя тенденциями определится все его дальнейшее творчество.

Вот что говорит Кате «посвященный» Шмидт о Дарьяльском – Белом:

«Петр думает, что ушел от вас навсегда. Но тут не измена, не бегство, а страшный, давящий его гипноз: он вышел из крута помощи, и враги пока торжествуют над ним, как торжествует враг, глумится над родиной нашей: тысячи жертв без вины, а виновники всего еще скрыты; и никто не знает из простых смертных, кто же истинные виновники всех происходящих нелепиц… Все, что ни есть темного, нападает теперь на Петра… Верьте мне, только великие и сильные души подвержены такому искусу; только гиганты обрываются так, как Петр; он не принял руку протянутой помощи: он хотел сам до всего дойти; повесть его и нелепа, и безобразна: точно она рассказана врагом, издевающимся над всем светлым будущим родины нашей».

Этот «враг» реализуется в бредовых образах провокаторов в романах «Петербург», «Котик Летаев» и «Москва».

«Серебряный голубь» – произведение удивительное. В нем противоречия, взлеты, провалы, нагромождения, сатира, лирика, философия; изобразительность, граничащая с галлюцинацией, магия слов и образов, гоголевский гротеск, захватывающая музыка, чистейшая поэзия. В искусстве Белого – проблески гениальности и первые симптомы душевной болезни: трагическое зрелище большой надломленной души.

«Верьте мне, – говорит Шмидт, – только великие и сильные души подвержены такому искусу…»

Роман появился в печати в издательстве «Скорпион» (М., 1910), был переиздан в издательстве «Пашуканис» в 1917 году и в издательстве «Эпоха» (Берлин) в 1922 году.

Роман А. Белого «Петербург» – самое сильное и художественно выразительное из всех его произведений. Это – небывалая еще в литературе запись бреда; утонченными и усложненными словесными приемами строится особый мир – невероятный, фантастический, чудовищный: мир кошмара и ужаса, мир извращенных перспектив, обездушенных людей и движущихся мертвецов. И он смотрит на нас фосфорическими глазами трупа, парализует ужасом, околдовывает гипнотическим внушением. Самое жуткое: этот мир, придуманный гениальным безумцем, реально существует. По сравнению с ним фантастические сны Гофмана и Эдгара По, наваждения Гоголя и Достоевского кажутся безобидными и не страшными. Чтобы понять законы этого мира, читателю прежде всего нужно оставить за его порогом свои логические навыки: здесь упразднен здравый смысл и ослаблены причинные связи; здесь человеческое сознание разорвано на клочки и взрывается, как адская машина «в форме сардинницы». «Топография» этого мира – строго геометрична: Петербург с прямыми линиями проспектов и плоскостями площадей воспринимается автором как система «пирамид», треугольников, параллелепипедов, кубов и трапеций. Это геометрическое пространство населено абстрактными фигурами. Они движутся механически, действуют как заводные автоматы и произносят заученные слова. Роман перегружен событиями, которые не нарушают его мертвенной неподвижности. Живет только Петербург – призрак-вампир, материализировавшийся из желтых туманов среди финских болот, живет Медный всадник, «чьей волей роковой» город был вызван из небытия.

Герой романа – сенатор Аполлон Аполлонович Аблеухов – помешан на «регламентации» и управляет Россией циркулярами из «математической точки» своего кабинета. Два с половиной года тому назад от него сбежала жена Анна Петровна, прельстившись итальянским певцом Миндалини. Сын сенатора – Николай Аполлонович – изучает Канта и интересуется «революционерами». Когда-то он дал «партии» какое-то неосторожное обещание. К нему является террорист – студент Дудкин – и передает на хранение «сардинницу» – бомбу с часовым механизмом. Николай Аполлонович влюблен в жену офицера Ликутина – Софию Петровну, напоминающую собой японскую куклу. Но она к нему неблагосклонна. Он надевает красное домино и пугает ее на балу. Происходит скандал: красное домино попадает в хронику происшествий. Ликутин ревнует и страдает: пытается повеситься, но срывается. Провокатор Липпанченко подкидывает Аблеухову-сыну письмо: партия-де требует, чтобы он взорвал своего отца. Ликутин решает расправиться с соперником и отрывает ему фалду сюртука. Студент Дудкин покупает ножницы и вспарывает Липпанченко. Жена сенатора возвращается к мужу после неудачного романа с итальянцем. Наконец, в кабинете Аполлона Аполлоновича взрывается бомба: он остается невредим, уходит в отставку и поселяется в деревне. Николай Аполлонович, после путешествия по Африке, возвращается в деревню и погружается в чтение философа Сковороды. В кратком пересказе фабула представляется бессмысленной, но пересказ не извращает замысла автора: освобождая его от суматохи подробностей, он только усиливает его основные линии: Белый действительно видит мир бессмысленным и с необыкновенным словесным мастерством показывает его чудовищную нелепость.