Выдвигая свою теорию развития общества в соответствии с экономическими законами, Маркс кое-что добавил к общей методике исторического исследования. Но, стремясь создать на основе этих законов всеобъемлющую философию, он проявил недостаток научного подхода, который можно приписать неспособности еврея постичь сущность чувств и идеалов, которые он не испытал лично.

Наверное, ни к чему указывать, какие именно пункты марксистской философии пролили воду на мельницу революции. Нелишне подчеркнуть, что эти теории могли бы легко кануть в Лету, как и большинство им подобных, если бы не их воплощение в воинствующий символ руками Ленина. К добру или к худу, но Ленин был одной из самых удивительных личностей в истории не только благодаря влиянию на судьбы миллионов, но и из-за уникального упорства и последовательности в достижении, казалось бы, невыполнимой цели. В марксистской теории он узрел практический инструмент и его использовал. Читать его работы после Маркса – всё равно что обращаться к Символу веры Афанасия после Нагорной проповеди. Он нашел в Марксе исходный материал как для политико-экономической программы, так и для философии, ее поддерживающей. Пришло время, оружие было готово, и он пустил его в ход.

(2) Я не предлагаю исследовать природу политического организма, который сегодня существует в результате деятельности Ленина. Более способные головы, чем моя, натыкались на эту кирпичную стену и будут продолжать о нее биться. Однако мне хотелось бы отметить совершенно точное впечатление о нервозности, неуверенности и напряжении, которые преобладают в среде образованных и полуобразованных людей в России, включая членов Коммунистической партии. Не стану перечислять эпизоды, которые вызвали такое впечатление, их было слишком много, и они оказали совокупное влияние. Надо сказать, что его происхождение было столь же закономерным, сколь и случайным. Если впечатление правильное, то его значимость жизненно важна для просеивания пепла, из которого в итоге возродится феникс коллективной культуры. Чужеземцу необходимо выяснить, что его вызывает.

Описывая систему, при которой они живут, русские неизменно упоминают два термина, политический и экономический: «диктатура пролетариата» и «государственный капитализм».

«Пролетариат» – так называется гипотетическая масса людей, с целями которой Ленин, как добропорядочный русский, непременно отождествлял собственные. У Маркса это слово обозначает предложение свободной рабочей силы, без привязки к месту или собственности, по первому зову экономического, то есть капиталистического спроса. К сожалению, во времена революции в России таких масс почти не существовало. Власть большевиков, оттолкнувшая тиранией симпатии интеллигенции и утвердившая экономическую систему, которая, судя по материальным стандартам, была и остается провальной с точки зрения крестьянина, лишена главной поддержки, провозглашенной их верой, основой всей теоретической структуры. Пока эта поддержка не сформируется – то есть пока большинство населения России не завербуют в ряды истинного пролетарского ядра, уже сосредоточенного в крупных городах, нынешние правители России будут пребывать в нервной неуверенности, особенно учитывая существующее недовольство, каким бы пассивным оно ни было. Отсюда те безумные усилия, которые предпринимались и предпринимаются для создания сельского пролетариата путем вовлечения крестьян в коллективные хозяйства – по сути, путем искусственного стимулирования процесса, который весь «Капитал» должен был проклясть на веки вечные.

Маркс восхваляет независимость английского крестьянина до того, как произошли великие огораживания: «С другой стороны, капиталистическая система требовала униженного и почти рабского положения народных масс, превращения их в наемников, а средства их труда – в капитал». Ленин пишет в статье о Марксе для российской энциклопедии: «Если, наконец, мы хотим понять отношение марксистского социализма к мелкому крестьянству ⟨…⟩ мы должны обратиться к заявлению Энгельса, выражающему взгляды Маркса: „обладая государственной властью, мы и не подумаем о том, чтобы насильно экспроприировать мелких крестьян… Наша задача по отношению к мелким крестьянам состоит прежде всего в том, чтобы их частное производство, их собственность перевести в товарищескую, но не насильно, а посредством примера, предлагая общественную помощь для этой цели“»[64]. Что ж, если бы они стали свидетелями того, как обращались с русским крестьянином от их имени в течение последних пяти лет, Маркс, вероятно, разнес бы Хайгейтское кладбище, а Ленин – Мавзолей. Негодование, вызванное таким обращением, было столь горьким и широко распространенным, что Сталин, по крайней мере временно, положил этому конец. Это достижение не социализма, а государственного капитализма, как признают русские. Маркс изо всех сил старался указать на то, что капиталисты всегда склонны поглотить друг друга. «Наряду с постоянно уменьшающимся числом капиталистов… растут нищета, угнетение, рабство, деградация, эксплуатация». Подходит ли такое описание для России, где число капиталистов сократилось до одного? Если да, то каков будет результат?

Либо разгневанные донельзя крестьяне воспротивятся попыткам превратить их в пролетариат, в этом случае они будут постоянно не в ладах с коммунистической аристократией городов, и классовая борьба продолжится, подтверждая эволюционную теорию Маркса. Либо подчинятся безрадостной безликой эксплуатации со стороны властей, взамен на начальное образование и радиовещание. Теория Маркса либо умрет от бесклассового истощения, либо получит потрясающее подтверждение в последующем восстании экспроприированных против единственного великого экспроприатора – государства. Обе альтернативы могут потревожить нынешнюю власть. Большевики сделали ставку на пятилетний план. Если его выполнят успешно, в стране появится чисто промышленный пролетариат в достаточном количестве, который можно будет содержать и нанимать на работу без ответной неприязни, вызванной принудительными мерами. А пока вся страна живет в напряжении, как человек, борющийся за жизнь. Подобная обстановка не способствует поиску объективной истины или созданию великих произведений искусства, но заставляет действовать и дает пищу для размышлений.

(3) Ленин и его соратники с самого начала признавали, что преданность их политико-экономической системе зависит в конечном счете от общего принятия сопутствующей ей философии теми, кто способен мыслить хотя бы элементарно. Пытаясь заручиться этой поддержкой, они лицом к лицу столкнулись с самым слабым звеном в их тщательно выкованной цепи порабощения личности – фактически, настолько слабым, что образовалась брешь. Чтобы устранить недостаток, они проявили изобретательность, заслуживающую всяческих похвал. Вот только ухищрения, к которым они прибегают, яснее ясного раскрывают совершенно ненаучный характер их философии.

Сторонники диалектического материализма, как называет их Ленин, рассматривают мир только как совокупность явлений, подлинность которых подтверждается проверками их ощущений. Религия для них – отрава. Она отвлекает внимание и силы человека от общества, в котором он живет, служение Богу – несомненно, признак политического и общественного застоя. Эта точка зрения довольно разумна и, за редким исключением, с ней нетрудно согласиться или, в конце концов, ее понять. Однако материалисты – сами жертвы яростной и глупой ненависти к древним верованиям и непременным атрибутам, которые символизируют, возможно в самой примитивной форме, поиск человечеством главной истины и, следовательно, препятствуют распространению Нового Евангелия. Эта ненависть, доходящая почти до безумия, мешает провести независимое исследование и докопаться до причин, почему религия существует и существовала всегда. Они, как страусы, не смогли признать, что религия удовлетворяет врожденную человеческую потребность.