Во втором варианте я выразила патриотический восторг в отношении слов, выгравированных на колоколе Свободы: «И объявите свободу на земле всем жителям ее». США – великая держава, ведь мы боролись с деспотией короля. И у нас теперь демократия – в Мунстоуне скоро состоятся местные выборы! И благодаря революции с нас не взимают налоги без представительства – так я полагала в то время.
Новое сочинение возымело успех.
«Намного лучше!» – написала мисс Гейдж своим цветистым почерком. Она не предложила развить идею о том, что свобода должна принадлежать всем жителям, а не только некоторым. Нас не учили подвергать сомнению идеи, отлитые в чугуне. Моя писанина о величии США заслужила высший балл с отличием. Могла ли я наконец считать себя настоящей американкой?
Шестое июня, 1907 года. Торжественный день. Сегодня утром мне вручат аттестат, в мой семнадцатый день рождения. Начищенные до блеска ученики выстроились и зашагали строем на деревенскую площадь: грязную площадку со скамейками, стоящими вокруг украшенного флагами помоста. Там восседала мисс Гейдж: пташка в ярко-желтом оперении на фоне облаченных в темные костюмы городских чиновников, похожих на ворон.
Выступил с речью полковник Фредерик Боулз, мужчина с торчащими как щетка усами. Он говорил с важным видом, а ученики со смешками повторяли его имя. «Кишка», «раздраженная кишка»[24]. Его называли полковником, хотя он не был ни солдатом, ни командиром. Он никогда не служил в армии. У него единственного в городке была машина, ее по частям притащили наверх и собрали на месте заново.
– Ученики, родители, учителя, дорогие друзья! – зазвенел по всей долине его голос. – Среди нас сидят будущие лидеры.
Рядом со мной будущий лидер Карлтон Пфистер выцарапывал куском камня на деревянной скамейке неприличное слово.
– Не надо, – шепнула я. – Нарвешься на неприятности.
Карлтон проказливо улыбнулся и чиркнул камнем о мое запястье так, что пошла кровь. Я вскрикнула от боли.
– Тсс, – цыкнула на меня Милли Хевиленд, на голове которой болтался огромный белый бант.
– …Итак, за ее убедительное описание свободы в Америке, – продолжал полковник, – приз за лучшее сочинение получает мисс Сильви Пеллетье.
Публика захлопала, люди вытягивали шеи, чтобы посмотреть на меня. Я, моргая, вышла на помост: мисс Гейдж просто сияла. Полковник Боулз вручил мне большой конверт: от широкой улыбки в уголках его глаз собрались морщинки. А я стояла как глупая овца, не переставая удивляться случившемуся. Получить доллар за какое-то сочинение. И теперь меня поздравляет сам президент компании.
– Спасибо за оказанную честь, – промямлила я. – Я так благодарна.
– Вот качество, которое мы хотим видеть во всех молодых людях! Благодарность! – Боулз потряс меня за руку, и от его летнего костюма пахнуло нафталином. Аплодисменты стихли, но, пока они звучали, я впитывала их словно нектар. Я спорхнула вниз по ступенькам.
Там меня поджидала женщина в простом бордовом платье, без шляпки. Курносая, с редкими ресницами. Лицо испещряли веснушки.
– Поздравляю, мисс Пеллетье. Я К. Т. Редмонд из «Мунстоун сити рекорд».
Это и есть редактор Редмонд? Не может она быть настоящим редактором, подумала я. Редакторы – мужчины в очках с козырьками, а не дамы с веснушками и рыжими локонами, пренебрегающие шпильками.
Я пожала ей руку и с ужасом увидела, что царапина, подаренная мне Карлтоном Пфистером, оставила красные следы на конверте с наградой.
– У вас идет кровь, – заметила она и протянула мне платок. Она не предупредила, что является вестником несчастья и моего перерождения. Не призналась, что она провокатор, пустомеля, ведьма и агитаторша. Во всем этом ее обвиняли впоследствии.
Ее кружевной платок быстро потемнел.
– Простите, я его постираю.
– Оставьте себе. И приходите в понедельник в газету, напечатаем ваше сочинение.
– Хорошо, мадам. – Я заткнула платок за рукав, надеясь успеть стереть пятна крови до того, как они высохнут. Я сохраню его вместе с другим. С инициалами Джей-Си-Пи.
Дома мама провела большим пальцем по золотой печати на моем аттестате и положила выигранный мной серебряный доллар в жестяную кофейную банку моих сбережений.
– Ну, ладно, – сказала она, скрывая свою радость. – Лишь бы лодыжки не раздулись от гордости.
– Грудь, мама. Не позволяй груди раздуться от гордости.
– А мы говорим «лодыжки», – отказалась она признать ошибку. – Займись-ка лучше домашними делами.
Утром понедельника я брела в город под моросящим июньским дождиком. Пальто мое вымокло, но крылья надежды были легки, а грудь распирало от решимости попросить работу в издательстве. Тот факт, что редактором была женщина, мог пойти мне на пользу. Раз уж женщина стала редактором, почему бы мне с моим отличным аттестатом не стать там сотрудницей. Спроси. Я бормотала это под нос всю дорогу, спускаясь с горы.
В редакции газеты струи дождя бежали по стеклам. Сквозь затуманенные окна я заглянула в просторную комнату, где за станком размером с тележку стояла мисс Редмонд. Она схватила лист бумаги и скормила его механическому зверю. Упираясь ногами, повернула шестеренки. Тут она заметила, что я подглядываю, и поманила меня рукой. Внутри пахло краской и громко лязгал металл.
– Мисс Пеллетье, – позвала она, перекрикивая шум. – Смотрите внимательно.
Она надела испачканный типографской краской передник. Ее челюсть напряглась, как у бульдога. Убедившись, что я слежу за ней со всем вниманием, она нажала ногой на педаль. Машина открывала и сжимала челюсти, а мисс Редмонд ритмично закладывала в нее чистые листы и вынимала отпечатанные.
– Я прочла оба ваших сочинения, – сказала она. – И убедилась, что мы, возможно, поладим.
– Оба сочинения, мадам? – Может, произошла ошибка?
– Я попросила у вашей учительницы всю школьную писанину. Там было два ваших сочинения.
– Мисс Гейдж понравилось сочинение про колокол Свободы.
– А мне нет, – отозвалась редактор. – И я ей об этом сказала. Сочинение про ослов превосходное. Его-то мы и напечатаем.
– Я думала – то, что про колокол Свободы…
– Колокол Свободы треснул, – сказала мисс Редмонд. – Вы это знали? Почему бы не задать вопрос: а что, если американская свобода дала трещину? – Она рассмеялась, а я ошеломленно молчала. – Ничего. Вы написали хорошее сочинение про ослов.
– Мисс Гейдж так не считает.
– Мисс Гейдж простушка и ничего не смыслит, – отрезала редактор.
Я зажала ладонью рот, чтобы не рассмеяться и собрать волю в кулак.
– Мисс Редмонд, я с радостью предложу свои услуги вам в газете. Я не помешаю, если нужно – могу подметать пол.
– Подметать? – она уставилась на меня сквозь очки и долго оценивала. Потом хмыкнула. – Если научишься управляться с прессом, я смогу немного платить тебе.
– Научусь, – заверила я.
Мисс Редмонд посмотрела на меня скептически, словно я тоже была простушкой.
– Дам тебе испытательный срок. Если справишься, получишь два доллара в неделю.
Два доллара. Для меня целое состояние.
Мисс Редмонд показала мне, как работать с прессом, заполнять чернилами пластины, прикручивать шрифты. Деловито и расторопно.
– По пятницам будешь доставлять газету местным, – сказала она. – Кроме того, у нас восемьдесят подписчиков, которым мы отправляем ее почтой. Есть вопросы?
– Нет, мадам. – Моя первая ошибка.
– Учись задавать вопросы. Или никогда не овладеешь ремеслом корреспондента.
– Да, мадам.
Хотела ли я быть корреспондентом? Эта возможность не приходила мне в голову. Я полагала, что выбор мой ограничен: монашка, жена или старая дева. И надписывать адреса подписчиков «Мунстоун рекорд» из Вашингтона, Чикаго и Нью-Йорка казалось мне отличной работой. Я скатывала газеты в рулон и наклеивала бумажки с адресами, представляя себе их читателей в накрахмаленных воротничках.
