Дударь удивлённо поднял брови.

– Как ваша фамилия, кадет?

– Вознесенский, господин полковник.

– Вы предлагаете себя?

– Н-нет… я не поэтому… – замялся Воробей и покраснел, – то есть да, предлагаю.

Голова работала бешено. Ответь Минька «нет», командир обведёт глазами воспитанников, спросит: «Есть желающие?» – и все, конечно же, промолчат, потому что не захотят ссориться с Петькой. И тогда Спартанец скажет: «Если нет других желающих, то старшим назначается Лосев».

– Отлично, – кивнул Спартанец, – завтра после занятий устроим спортивные состязания, и пусть победит сильнейший.

Класс одобрительно загудел. Ещё бы, ничего другого не стоило ждать от преподавателя гимнастики.

– Лосев, Вознесенский, идите с дядькой на склад учебных пособий и принесите учебники.

В коридоре Лосев пихнул Миньку плечом:

– Ты зачем влез?

– Захотел – вот и влез.

– А может, ты фискал?

– Сам фискал и подлиза! – взъярился Воробей.

– Я всё равно буду старшим, готовь рублик.

Дядька привёл их на склад, отдал две стопки учебников по немецкому языку. На обратном пути, уже без дядьки, Лосев снова стал задираться, нарочно толкать локтем, чтобы Минька выронил учебники.

– Ты меня не пихай! Как дам раза – вытаращишь глаза!

Лосев фыркнул и рассмеялся:

– Разговариваешь, как деревенский мужик, лапти в навозе!

У Миньки помутилось в голове. Он глубоко вдохнул и забормотал про себя, как учил батюшка: «Отче наш, иже еси на небесех…» Если бы не мешали учебники, Воробей показал бы мерзавцу «лапти в навозе», одними кулаками показал бы, без всякого торканья.

Нахмурился и сказал:

– Я с тобой ещё поквитаюсь.

Спортивные состязания Спартанец решил провести по игре в городки.

– Городки любил Суворов и на привалах устраивал соревнования для солдат. А знаете почему? – спросил Спартанец и сам же ответил: – Потому что городки – это глазомер, быстрота и натиск. Все эти качества нужны солдатам, нужны и вам, кадетам. Вознесенский, Лосев! Два шага вперёд! Игра один на один, две партии. При равном счёте назначается третий поединок.

Минька обомлел, а Лосев расплылся в довольной улыбке. Отчего ему не радоваться, вчера он неплохо играл в городки, в отличие от Воробья.

Помощники сложили фигуры из берёзовых чурок. Дударь кинул жребий – играть на правом поле и бить первому выпало Лосеву. Минька подумал с раздражением: «И в этом ему повезло».

Петька взял биту, прицелился, размахнулся и точным ударом выбил из города три чурки. Подобрал биту и снёс остальные под одобрительные возгласы кадет.

– Вознесенский, твоя очередь! – весело крикнул он и сдвинул на затылок фуражку.

Минька сжал в руке биту, прицелился. Эвон стоит фигура, самая простая – пушка, да только попробуй попади в неё, если сноровки нет. Он бросил палку и с разочарованием увидел, что она пролетела мимо, не задев ни одной чурки.

Кадеты рассмеялись. Не все – те, кто болел за Лосева.

– Нехорошо радоваться неудаче товарища, – одёрнул полковник. – Продолжайте, Вознесенский, у вас ещё удар.

Минька сузил глаза, размахнулся… Бита задела фигуру, она рассыпалась, но увы – за квадрат не вылетела ни одна чурка.

Довольный Лосев двумя ударами выбил и вторую фигуру —вилку. Минька снова промазал и понял, что ему, новичку, опытного Лосева не одолеть. Он, поди, весь прошлый год в городки играл, наловчился. Позор-то какой! Нельзя позволить победить выскочке и тупице. Будет гоголем ходить, командовать над всеми… житья Воробью не даст.

Минька поднял биту, прищурился и бросил её, почти не целясь. Палка завертелась в полёте, разнесла фигуру и выбила все чурки из города.

– Ура! Давай, Мишка! – закричал Сева.

Один за другим Воробей выбивал городки с первого удара. Лосев нервничал и всё чаще мазал: его бита отлетала далеко за нарисованный город или падала у черты.

– Что же вы, Лосев, соберитесь! – подбадривал Спартанец. – Вы же неплохо бросали.

По плацу прокатился вздох восхищения, когда Минькина бита за один бросок снесла, описав дугу, самую сложную фигуру – письмо, с чурками, расставленными в разных концах квадрата.

– Вот это да!

– Братцы, вы видели?!

Даже те, кто болел за Лосева, сейчас радовались за Воробья.

– Вторая партия! – объявил воспитатель.

Пока бита соперника задевала фигуры лишь краем, Минькина летела в цель, как намагниченная. Кадеты громко считали удары, и Минька понял, что уже победил.

Лосев, злой и красный, не знал, куда деваться от стыда, а Воробей ликовал. Совесть сначала скреблась под его белой гимнастической рубашкой, а потом затихла. Не ради озорства торкал, по важному делу.

Ну какой Лосев старший? Вчера у доски хлопал глазами и ждал подсказок, задачку сегодня списал, уроков не приготовил. Вот и Любарский сказал, что Петька скоро угодит в разряд «ленивых» кадет. Таким в столовой не дают пирожных, не позволяют покупать сладкое и лишают отпуска.

Миньке в корпусе нравилось. Он и подумать не мог, сколько здесь классов: и рисовальный, и музыкальный с роялем, духовыми инструментами и нежно любимыми балалайками, класс космографии, физический, даже кабинет ручного труда. Хочешь рисовать красками – приходи и рисуй с учителем сколько душе угодно. Хочешь заниматься фотографией или играть на скрипке – пожалуйста!

Он записался в церковный хор и оркестр балалаечников. Учитель музыки послушал Минькину игру и похвалил:

– Замечательно. Уже учились у кого-то?

Воробей кивнул и вспомнил хромого плотника. Как он там поживает? В прошлом году, когда Минька с батюшкой ездил в Ефремовку, дядя Кузьма всё прихварывал, жаловался на сердце. Надо ему письмо написать.

Всё ему в корпусе нравилось, но без ложки дёгтя не обошлось. Лосев придумал Миньке обидно прозвище – Лапоть, а Севке – Поганка, намекая на его бледность. Воробей не обращал внимания, а Миловский сердился: «Сволочь ты, Лосев, я альбинос!»

Минька заметил: кадеты были не такими, как сельские ребята и школьные его товарищи, говорили по-книжному красиво, называли друг друга голубчиками и миленькими, как девчонки в приюте. Когда Воробей в классе перед уроком брякнул: «Не чутко, командир идёт?» – над ним беззлобно посмеялись.

– Я же вам сказал, что он неотёсанная деревенщина, – фыркнул Лосев, – а ещё в кадеты пролез! Иди навоз убирай, мужичьё!

Минька вскочил, сжал кулаки. Вокруг стало очень тихо.

– Лосев! Встать! – вдруг загремело на весь класс. У дверей застыл бледный полковник Франц, щёки его тряслись.

– Как вы смеете унижать своего товарища? Пункт двенадцатый заповедей: оскорбление своего товарища – оскорбление всего товарищества!

Кадеты испуганно сжались. Франц наказывал беспощадно за малейшую шалость, на его дежурствах в классах и столовой стояла образцовая тишина, и не меньше десяти провинившихся кадет торчали столбом у печки.

– Лосев, идёмте со мной.

Петька поплёлся за воспитателем, понурив голову. Не появлялся он весь день, и ребята предположили, что Лосева высекли розгами и выгнали из корпуса, хотя кадет уже давным-давно не пороли, обходясь другими наказаниями, не телесными.

Петька пришёл к ужину, молчаливый и мрачный. Разговаривать ни с кем не захотел, поел каши и лёг спать ещё до отбоя, отказавшись от вечернего молока с французской булкой.

Субботы Минька ждал как праздника: счастливчики, имевшие в городе родных, после занятий уходили в увольнение, прочие оставались в корпусе с дежурными воспитателями. Кадеты постарше пытались всеми правдами и неправдами вырваться на волю.

Утром после молитвы к Миньке подошёл кадет из шестого класса, заговорил о каких-то пустяках. Воробью польстило, что на него обратил внимание такой взрослый парень.

– Тебя здесь не обижают?

– Нет, – замотал головой Минька.

– Если что, сразу мне говори… Слушай, у тебя родственники есть в городе? Ты в отпуск идёшь?