Литмир - Электронная Библиотека

Вокруг, разумеется, царил сущий свинарник. Господин гауптман состоял в давнем и прочном разводе, а денщика, разумеется, к личным вещам не допускал ни при каких обстоятельствах, так что и прибирались тут примерно никогда.

А где же сам денщик-то?

Оглянувшись, фельдфебель Нейедла обнаружил то, что давно должен был сообразить без всего этого дефиле. Денщик смылся. Возможно, путем прихватив с собой кое-что из того самого наградного ящика.

— Господин комендант, дознанию все очевидно. Беглеца — в розыск, сюда никого не пускать, дверь я сейчас опечатаю. Место преступления, это понятно?..

Произносил подобное фельдфебель, а сам только морщился. Ни черта это не объясняло. Ну разве что искомый денщик спер у подпившего дневального штуцер, прокрался за господином гауптманом, да поскользнулся в грязи, застрелив его снизу вверх в упор, причем так ловко, что никто во всей бригаде даже выстрела не услышал, после чего дал деру с награбленным, да и штуцером в придачу. Впрочем, чего только дознаватель не навидался в этом богом забытом месте, впору поверить что…

Только тут Нейедла сообразил, что его уже никто не слушает. Более того, сгрудившиеся отчего-то в дальнем углу помещения сапоги как-то особенно тоскливо пырят куда-то в сторону, лишь бы не за спину фельдфебелю. Только бы не в сторону двери.

Только тут Нейедле хватило ума одним прыжком развернуться, при этом зачем-то отчаянно, в бесполезном защитном жесте выставляя впереди себя зажатый в вытянутой руке щербатый стек.

Тот ни во что такое в итоге не уперся, и это составляло отдельный удивительный факт.

Потому что буквально в метре от дознавателя, издавая протяжные сиплые звуки, стоял собственно покойный господин гауптман. Фельдфебельский же стек аккурат уходил в раскуроченную насквозь головизну свежепреставившегося.

В глупейшем положении оказался фельдфебель Нейедла в тот момент, я вам доложу. Такого никому не пожелаешь, даже бригадному дознавателю.

Ну, а дальше случилась уже натуральная вакханалия.

3. Шатуны

Гать (СИ) - img_3

Она не греет никого

Она не светит никому

Она приводит всех к заветной цели

Бутусов

Дубак сегодня какой.

Ты в очередной раз зябко поеживаешься, пытаясь не замечать тянущий холод, карабкающийся от посиневших копыт к самому сердцу. Это спазматическое дрожание пронизывает тебя насквозь, напоминая скорее затяжной приступ, нежели защитную реакцию изможденного тела на условия внешней среды. К холоду и сырости ты привык, сколько дней, недель, месяцев ты вот так бродишь серой тенью между лежащих вповалку замшелых стволов, давно пора смириться с сыплющим сверху дождем, хлюпающей под копытами грязью, трущимися о саднящие бока сучьями, неустойчивым гнильем валежника. Эта привычка уже давно стала твоей второй натурой, сколько ни пытайся припомнить, когда было иначе — все бесполезно, даже отрывочных образов не порождают мучительные усилия в твоей тупой башке. Однако хотя ты смирился с неизбежной промозглой хмарью мертвого леса, теплее тебе от этого не станет. Теплее и суше.

И даже наоборот, каждый раз, выходя в сыск, ты словно вынужден заново открывать для себя эти новые реалии, в которых каждый шаг дается тебе через силу, каждое движение одеревеневших мышц вызывает все новый болезненный спазм, так что сопротивляться при движении приходится не столько косной среде, жаждущей тебя окончательно погубить, поглотив без остатка, сколько уже бессилию собственной туши.

Твои копыта не желают ступать, твое рыло не желает подниматься от вонючей жижи, твои полуослепшие от вечного сумрака зенки едва различают что-то на пару шагов вперед.

Ты движешься на одной лишь механической воле к жизни, ты помнишь, что от результатов этого движения зависит само твое дальнейшее существование. Остановишься — вскоре околеешь, двинешься неосторожно, наступишь на нечаянный гриб — околеешь разом, вернешься ни с чем — останешься без пайки, а значит, назавтра так и так околеешь.

Движение — жизнь, врали философы, но для тебя эта бессмысленная максима приобрела вполне физическое воплощение.

Двигай копытами, меси глину, води башкой, всматривайся, внюхивайся, ищи, найди и вынеси.

Выживи.

Все твое существование сосредоточено на двух вещах. Сковывающей тебя ледяной сырости и тех самых грибах.

Ты не думаешь о том, откуда они берутся, ты не знаешь, что с ними делают там, позади, где остались сырая лежанка и полуголодная пайка, ты даже не до конца разумеешь, что из себя эти грибы представляют. Важно помнить лишь, что они убьют так же верно, как упавший прямиком на башку трухлявый ствол, стоит тебе лишь на миг забыться, отойти от предписанной последовательности действий. Сунуть свое поганое рыло туда, куда лезть не велено, двинуть туда, где быть не положено, сделать все иначе, чем предписано.

Сам этот лес тебе неоднократно и весьма доходчиво продемонстрировал, что бывает с подобными умниками. Они до сих пор там и лежат, врастая костями в разросшуюся ткань грибницы, сверкая во мраке пиками желтых клыков меж истлевающих костяных челюстей. Лежат, понемногу становясь декорацией этого леса. Теперь их копыта и бошки навеки стали частью пейзажа, в вящее назидание потомкам.

Охота на гриба не прощает. Его сыск — тонкое искусство.

Хоть и белеет он в темноте и даже немного светится в тепловом спектре, но заметить его в плотном лесном тумане возможно лишь за пару шагов, а определить заранее на глаз и вовсе нереально. Куда вернее ты услышишь в итоге под ногой легкий пластиковый хруст ломаемого капсюля, и уже буквально мгновение спустя вертикально вверх вдоль сжигаемых заживо копыт от шляпки гриба навстречу твоему изумленному рылу рванется фонтан огненных спор, защита от которых столь громоздка, что с тем же успехом можно пытаться двигаться через лес верхом на дизельном штурмпанцере.

Со всеми вытекающими из подобного подхода последствиями.

Но в любом случае, не твоей грязной заднице претендовать на такие изыски. Потому не рискуй, не пытайся что-то разглядеть, но води рылом по ветру, ищи следы, угадывай запахи.

В сыром, промозглом, стоячем воздухе они густым киселем растекаются на сотни метров в округе. Только не пропусти знакомый кислый аромат ржавеющего металла. И двигайся на него, сверяясь со случайным сквозняком. Он где-то там, твой вожделенный гриб.

Его следует точно спозиционировать, к нему следует осторожно подобраться, ловким движением копыт отгрести сбоку прикрывающий шляпку мох, аккуратно поддеть снизу крепления грибницы, одним мощным рывком вывернуть плодовое тело гриба из грунта, осмотреть щурящимися зенками на предмет видимых повреждений, затем аккуратно дезактивировать согласно инструкции.

После чего прежним курсом отойти в тыл для доставки реквизированного.

Это уже самая скучная часть.

Казалось бы, чего проще. Меньше отвлекайся на вечную чесотку под скрипучей сбруей, не замечай бурчание в вечно голодном брюхе и смотри не поморозь промокшие копыта, иначе ты так и так не жилец. А там уж остальное само собой сложится, как бывало раньше, так будет и впредь. Ты вообще не слишком привык задумываться о столь отдаленных абстрактных временах, как «раньше» и «впредь». Для тебя эти понятия едва ли существуют. А существует лишь забивающая дыхалку и перекашивающая рыло паника, когда минуты тикают, собираясь в часы, копыта стынут, кости ломит, а ни малейших следов гриба гнилые ароматы мертвого леса по-прежнему не приносят.

Ты поневоле поддаешься этой панике, начинаешь торопиться, трясешь башкой, дрожишь всей тушей от страха. Вот так и совершают ошибки, которые в охоте на гриба недопустимы, с таким настроением лучше сразу поворачивать обратно, там у тебя хотя бы останется шанс.

Ну посуди ты сам, что с тобой сделают? Наорут, засадят сапожищем под брюхо, обзовут матом? Тоже мне, чай не сахарный, стерпишь. Дуб он и есть дуб. Лишат пайки — вот это уже опасно, знать завтра тебе станет еще холоднее, копыта будут сильнее подгибаться на каждом шагу, а страх будет цепкими сучьями вцепляться в тебя с самого начала твоего выхода. Но это никакой не конец. У тебя еще будет шанс ощутить знакомую струйку далекого аромата…

5
{"b":"915531","o":1}