Где асы и ракшасы? Где тусы и калебасы? Где пламенные валькирии, возносящиеся в небеса с трубным гласом, раскалывающим звездную твердь? Где бесчисленные армии смертных, готовых выйти на ратный подвиг и сложить свои головы у корней всевечного Иггдрасиля, дабы потом в посмертии без конца и всякого смысла пировать на тучных лугах недоступной слабым духом Вальгаллы.

На последнюю битву добра со здравым смыслом команда противника не явилась, ввиду чего ей засчитывается техническое поражение.

Но если взглянуть на ситуацию с другой стороны, то продолжают елозить друг о друга змеи, ничуть не затупились клыки, по-прежнему пылает на плече дубина, а ядовитая слюна родового проклятия все так же тянется кровавой струйкой от уголков рта полумертвой богини.

Ничего не изменилось. Просто им некому противостоять.

Что ж. В таком случае, пеняйте на себя.

10. Ромовая баба

Разбитый ковчег всплывает со дна —

И вечно жить нам, и вечно плыть нам:

Искать счастье там

Монеточка

— Отставить!

Злотан бахнул кулаком по столешнице, так что фаянс подскочил и полетели на пол со звоном приборы.

— Не сметь при мне так рассуждать!

— А что такого? — на Иштвана громогласный окрик не произвел ни малейшего видимого впечатления. — Я тут с вами уже всю попу отсидел, скоро пролежни образуются.

— Тебе что, просто скучно стало, писака ты недоделанный?

Злотана такая злость разбирала, казалось, что его сейчас кондрашка хватит, и без того рожа опухшая, а тут и вовсе багровый весь стал, глазенки вылупил, ножками сучит, кулаками стучит, загляденье.

— Дык если и скучно? Тебе за то какой резон беспокоиться?

— Беспокоиться? А ну дай мне свой блокнот поганый! Дай сюда, я сказал! — с этими словами Злотан подскочил, перевесимши пузо через столешницу, и принялся нахально шарить у Иштвана за пазухой, сколько мог дотянуться, тот в ответ вяло отмахивался и хихикал со щекотки. — А, ну вот!..

Сграбастанная потертая книжица в чужих руках смотрелась нелепо, но Иштвана это как будто не беспокоило вовсе.

— Так, что тут у нас, последняя запись — семнадцатого мартабря! Сто лет в обед. И что же мы там пишем, ну-ка, ну-ка…

— Отдай, христаради, — вяло возражал Иштван.

— «…производственные мощности слабы, им нечего противопоставить…»

— Да заткнись ты, право слово, и так тошно, — Иштван неспешно обошел стол, двумя пальцами брезгливо отобрал блокнот у Злотана и с таким же спокойствием вернулся обратно. — Да, надоело мне тут заседать. Бесполезное это, выходит, занятие.

— Бесполезно⁈ — всплеснул руками Злотан и тут же внезапно успокоился, как будто разом соглашаясь. — Да, бесполезно, да, скучно. Но ты пойми, это все не повод делать всяких глупостей!

— А что тогда повод?

— Ну я не знаю, — пожал плечами плечами полковник. — Конфликт с соседями, проблемы в семье, в конце концов, финансовые затруднения. Вот скажи, с-скотина, — с оттяжкой прошипел он, — у тебя есть сейчас финансовые затруднения?

— Да нет у меня ничего, что ты прилип ко мне, как банный лист. Соседи — такие же, как я, бедолаги с той стороны ленточки, семьи нет, деньги пока есть, — тут почему-то Иштван громко шмыгнул носом, словно и правда начиная самого себя отчаянно жалеть.

— Так чего тебе еще надо, доходяга ты такой!

— Смысла хочу.

— Это чего такое? — не понял ответа Злотан.

— Смысла самому собственному существованию.

— Четыре буквы «с» подряд, — мстительно заржал полковник.

— Да ну тебя, — обиделся Иштван. — И вообще, ты так говоришь, будто тут для таких, как мы — одна сплошная малина, сиди себе на заборе, груши околачивай да ногами помахивай.

— А нечто нет? В моем квартале за неделю — за неделю, Карл Великий! — открылось четыре кофейни. Сорок сортов, обработка разная, обжарка, аромат такой, что с ног валит за версту! Угадай, кто держит?

— Кто?

— Да все наши! Подхожу, спрашиваю, как дела, ржут такие — местный народ в первый же день кофе второй сварки спрашивать повадился, говорит, мол, полезно для сердца. Мы им, говорят, спервоначалу бесплатно нифеля отоваривали, чо нам, жмыха жалко, но потом сообразили, и вдвое дороже нормального кофе стали подавать, да с шутками-присказками, заговором, декаф — чтобы хер стоял. Соображаешь? Тут же непуганый идиот массово проживает! Здесь чтобы у тебя не срослось дело, надо совсем под себя ходить и слюни пускать. А ты говоришь, не малина. Да она самая! Только не говори мне, что тебе совестно на дураках наживаться или тебя взгляд косой смущает.

— Да ни черта меня не смущает, — махнул рукой Иштван.

— Тогда что? Не пишется тебе? Так тебе и там, за ленточкой, чегой-то не писалось. Ты каждый вечер только и сидел пьяный, панцерцуги проходящие на пальцах считал, что я, не помню что ли?

— Ты не понимаешь. Точнее, понимаешь, только зачем-то придуриваешься.

— И чего это я такое понимаю? — прищурил глаз Злотан.

— Ненадолго это все. Скоро здесь точно такая же ерунда начнется.

— Ерунда?

— Ерунда! — теперь уже Иштван позволил себе стукнуть кулаком по столу, но аккуратно, покосившись по сторонам, как бы не привлекать внимание прочих посетителей.

— Это ты про эрцгерцога что ли? Курфюрста убиенного?

— И про него тоже. Ты же слышал эту офигительную историю, якобы злоумышленника схватили там же под Сараевым мостом, да без суда тут же и подвесили сгоряча. Как говорят в народе, «служил Гаврилушко бомбистом, Гаврило богу душу дал».

— Ну да, и что с того?

— А то с того, — в запале мотнул головой Иштван и тут же заговорщицки понизил голос, — не верю я в эту ерунду. Подросток только из села свалился с потолка нам на голову и замочил наследника Его Высочества. Доказательства? Граната не той системы! Вот и все доказательства. Да только меня не проведешь, я военкор со стажем, да ты и сам должен понимать, полковник, как такие дела делаются. Отряд коммандос входит и выходит, вот понятые, вот подставные, получите, распишитесь!

— И давно ты у нас конспиролухом заделался? — с сомнением потер небритую челюсть Злотан.

— Ты мне ваньку валять бросай, все ты понимаешь. Давно — не давно, а дело не в конспирологии, я чисто по фактам иду, без завиральных теорий про синих мужиков. Ленточка осталась прозрачной, и кто там нынче бродит, то один наш друг кадет Варга знает, только хрен кому расскажет. Разве что своим собратьям из ленных маноров. Куда нам с тобой, мил человек, ходу нет и не надо.

— И не надо, мы в красных пальто не ходим, — с серьезным видом подтвердил полковник.

— А потому уж извини, но я нынче стал человек сильно не верующий. И помяни мое слово, начнется вскоре здесь, да и по всей равнине от южных гор до самой тундры нездоровый кипеш. В котором я лично если и собираюсь участвовать, то на своей собственной стороне.

— Это на какой такой «своей»? Какая у тебя может быть своя сторона, если ты обратно через ленточку собрался?

Но Иштван даже не моргнул в ответ на подначку.

— Ты еще не понял? Главная и, пожалуй, единственная ошибка, которую в текущих обстоятельствах можно совершить — это всерьезку примкнуть к одной из сторон. Запомни, полковник, нет никакой «ленточки», нет никакого «там» и «тут». Эти нарочитые дихотомии совершенно бессмысленны, потому как…

— Погоди, я что-то запутался.

— … не перебивай, пожалуйста, — отрезал Иштван, засовывая заветный блокнот поглубже во внутренний карман. — Вопрос серьезный. Нет сейчас вообще никаких «сторон». Сторона сейчас у каждого должна быть одна. Своя собственная. Ты же не слепой и не тупой, ты видишь, что творится!

— Ну так просвети меня, не томи, — насупился в ответ, дернув глазом, Злотан.

— Перед нашими глазами начинает разворачиваться самый натуральный конец света, без «бэ», в масштабе один к одному. Этот мир обрек себя на погибель и теперь доживает последние дни, готовясь в корчах и всеобщей агонии похоронить под своими гнилыми руинами все живое.