Уж кто-то, а Штефан никогда не упускал возможности напустить туману:

— С того, что я заранее выяснил, в каких ломбардах искать недостающее.

И вот тут лендлорд, не выдержав, задал такого стрекача, что только пятки засверкали.

— Чудак-человек, — хихикнул ему вдогонку Холману, даже не пытаясь преследовать преступника. — Неужели он думал, что его долги такая уж тайна в городе. Надеюсь, его супруге хватит ума не разводиться с этим остолопом, растратившим столько денег ради любовницы, да еще и придумавшим эту глупость с ограблением постояльцев под фейерверки. Пока он будет сидеть в тюрьме — а инспектор Лупеску его уже скорее всего берет под арест за тем углом — ей наверняка удастся привести этот поселок в порядок.

— Но Холману, — не выдержал доктор Волонтир, — как⁈

— Элементарно, — пожал плечами Штефан, беря доктора за пуговицу и как ни в чем не бывало увлекая за собой прочь от поселка, — хозяин сам признался, что по ночам выпускает собаку — но никто из постояльцев на лай собаки не жаловался. Подозрительно, подумал я, или ее отчего-то заперли на время хулиганских действий в каком-то закрытом пространстве, или же она попросту знала нарушителя. Остальное было уже делом простой дедукции. Тем более, что следов фейерверков тут на самом деле кругом полно, их бы даже Лупеску заметил, а уж он-то тот еще остолоп.

— Гениально! — воскликнул Волонтир. — Но зачем же мы в таком случае сюда тащились, да еще и разоделись, как будто действительно собирались идти на болота! Это же слишком скучное дело для вас, Холману. Как вы и говорили изначально!

Штефан обернулся, буквально лучась удовольствием.

— И тут я подвожу вас к той мысли, которая меня все это время беспокоила. Я понял, что столь глупый грабитель, каким оказался наш лендлорд, а только очень глупый и донельзя тщеславный человек станет влезать в долги ради любовницы, так вот, придумать идею с фейерверками для отвлечения внимания, пока через задний ход выносят награбленное, он бы никак не смог. Разве что ему что-то подсказало, как действовать. Тем более что — я заранее выяснил по телефону детали — лишь в последнюю ночь грохот фейерверков и сполохи видели сразу многие постояльцы, тогда-то и было совершено ограбление. Я думаю, дальнейшее расследование все подтвердит. А вот что оно не объяснит никак, — тут Холману ткнул пальцем вниз, — так это вот эти огромные собачьи следы в сырой земле. И черт меня побери, доктор, если они не пахнут серой!

Я простоял там, кажется, целую вечность. Шумно втягивая носом прелый аромат лежалой тины, громко чавкая утопающими в болоте подошвами, машинально утирая с лица стекающие по нему дождевые капли. Мне было хорошо, как, впрочем, и в других местах, где мы успели побывать за прошедшие дни.

Меня ничуть не утомляли и не тревожили эти затяжные брожения по пустым болотам, где ни человечка не встретить, ни зверька. Тот невероятный дух внезапной свободы, что меня тут окружал, служил мне достаточным оправданием для продолжения пути. Вот и теперь, обводя взглядом зубчатый силуэт очередного безымянного замка, я думал не о том, сколько их уже вставало на моем пути, но только о том, сколько еще предстоит увидеть — крепостей, дворцов, башен, фортов и кремлей всех видов и стилей. Мрачных и напыщенных, вознесенных ввысь и как бы придавленных собственной тяжестью к земле. Я готов был впитывать их дух без устали и без остатка, поскольку они напоминали мне об одном — что время движется вперед неудержимым всадником, и однажды наши нынешние страхи станут для кого-нибудь таким же мрачным воспоминанием, руиной, которой должно восторженно любоваться. Как эти люди могли так жить, могли так строить?

Полюбоваться, оглянуться и уйти восвояси. Как сделаю сегодня и я.

Короткий сдержанный кашель за спиной заставил меня нехотя обернуться. Неужели… но нет. Лишь парочка едва различимых призраков, что глядели, кажется, буквально сквозь меня, настолько они оставались бесплотными. Что им от меня надо? Мы почти нематериальны друг для друга. Мы живем в разных мирах. И нечего нам пересекаться, да, Зузя?

Она, конечно же, мне не ответила. Лишь подняла голову, тряхнув своей огненной гривой, только искры полетели. Моя Зузя, мой вечный спутник в чужих мирах, дарованный мне самой моей горькой судьбой, единственная радость, единственная слушательница моих рассказов, единственная утешительница моих бед. Оставь их, не трогай, пускай себе машут руками, пытаясь привлечь наше внимание, пускай идут восвояси. Что им наши печали, пойдем со мной. Пойдем дальше.

3. Под водой

Но я оставался спокоен, терпел, но закончил работу

Манго-манго

Тропка, ведущая через бурелом, со стороны выглядела едва заметной, будто бы кто-то нарочно протоптал ее в этих плесневеющих день за днем зарослях таким манером, чтобы досужему взгляду было сложнее проследить за теми немногими сведущими, куда эта тропка ведет, чтобы оставалась та невеликая тайна скромным частным секретом.

Впрочем, кому вообще тут есть дело до чужих тропок да неведомых целей. Излишне интересоваться чужими делами на болотах было не принято, как говорят в таких случаях: меньше знаешь — лучше спишь.

Да и то сказать, кому какое дело, что задумал случайный прохожий, да что тащит в тяжком кофре, пускай тот и подозрительно погрюкивает у каждой встречной коряги. Человек на вид свойский, деловой — не оглядывается по сторонам, голову в плечи не вжимает, шагает уверенно, и дорогу явно знает, а что картуз с затылка на лоб — так то в защиту от климатической сырости.

Погода здесь гляди какая, что ни день так снова морось, жирные холодные капли с сырых ветвей тяжкой дробью так и падают за шиворот, заставляя опасливо ежиться да прибавлять шаг.

А с другой стороны поглядеть, так и вовсе неясно, что тут на тропке досужему взгляду и поделать. До ближайшего жилья — поди час ходу, дорог на болотах так и так — исключительно вдоль горных отрогов да на приличной высоте проложены те дороги. Так и вьются змеями серпантинов, а сюда вниз никто по доброй воле не пойдет, грибов же здесь собирать как-то не принято, это уж кто знает, чего так.

В общем, по всему выходило, что случайный прохожий был здесь ничуть не случаен, явно рассчитывая с одной стороны на гарантированного уединение, с другой же стороны выглядел он человеком занятым и не склонным к пустому моциону, потому наверняка шел по каким-то нарочным делам. И баул свой тяжкий волок тоже не со скуки.

— Ох, м-мать, — вырвалось у прохожего, только зубы клацнули. Коряги тут торчали из-под земли гнилые да трухлявые, а все одно как подвернешь на такой лодыжку — поди ходи потом полгода с шиной, если в подобном виде вообще сподручно ходить, не ковыляя.

Пришлось валить вещмешок на янтарный мох, устилающий тропинку, да присаживаться на корты, утирая пот, отдыхать. Только носом в землю полететь тут не хватало.

Отсюда, снизу, к слову сказать, болота смотрятся куда как в выгодном свете. Валежник мерцает в полумраке, светлячки холодными искрами по стволам шастают, болотная лебеда красиво искрится туманной росой, многоножка в такт шагает — левой, правой, как только такая туча ног ни разу не споткнется, такт не пропустит. Хорошо смазанным самодостаточным механизмом выгладит мир отсюда, от корней. Будто ничего с ним особенного и не случилось, будто пребывал он таковым с самых дней творения.

Вздохнув отчего-то, прохожий решительным образом поднялся и потопал по своим делам, благо тут идти-то оставалось всего ничего, пара извивов тропинки и вот уже кустистая хмарь перед ним расступилась, открывая взору картину побулькивающего ничто.

Нездешние именно таким образом болота во многом и представляют себе, по картинам да литографиям, особенно кто тут никогда и не бывал, быть может, лишь мечтая, а может, даже и не мечтая здесь когда-нибудь побывать самолично.