Правильнее всего было бы шаг за шагом попытаться наладить контакт с агентом и узнать его по мелочам, но этого времени не было. Как и полевых сотрудников в подчинении.

Короткий входящий звонок на коммуникатор и строгое: «Виктория, зайди ко мне» – совсем не удивили.

В приёмной шефа я столкнулась с Линдой – обаятельной шатенкой, секретаршей шефа. Девушка поморщилась, закрыв дверь к начальству одной рукой и придерживая лейку для растений другой. Она выразительно закатила глаза и беззвучно сгримасничала:

– Он опять не в духе! Кошмар какой-то! Красные дни у него, что ли? А ещё про женщин говорят, что мы неуравновешенные.

Я заторможенно кивнула и зашла в кабинет. Иосиф Игнатьевич привычно сидел в глубоком кожаном кресле и ждал меня. Только в этот раз он ничего не печатал. Седые виски поблёскивали в холодном голубом свете диодов. Неудачное освещение добавляло шефу лет, подчёркивая глубокие морщины вокруг рта и на лбу. На этот раз Иосиф Игнатьевич даже не попытался изобразить добродушие, сразу перейдя к делу.

– Виктория, садитесь и рассказывайте план.

Я дёрнула плечами, чувствуя на себе буравящий взгляд начальства, села в кресло и призналась, как в прорубь прыгнула:

– Плана нет.

Брови мужчины недовольно сошлись на переносице.

– Но психологический портрет-то есть?

Я сглотнула ставшую вязкой слюну.

– Боюсь, его тоже нет. Редж Брайт – очень сложный человек. Я…

– Ясно, совсем нет, – перебил Иосиф Игнатьевич. – Виктория, скажу сразу. Я считаю вас очень перспективным агентом пси-класса и намного более талантливым, чем тот же Матвей.

– Простите? – Я не успевала за мыслями руководства, и это мне категорически не нравилось. С точки зрения РУТ, все эти годы я была лишь гражданским консультантом, а Матвей неоднократно раскручивал весьма сложные схемы…

– Прекращайте, Виктория. Я же не идиот и могу сопоставить его способности и ваши. Я прекрасно знаю, что в последний раз именно вы грамотно и в кратчайшие сроки смогли вычислить предателя.

Среднестатистические по Таноргу светло-карие глаза уставились на меня, а по моей спине пробежал озноб.

Как?!

Всегда, когда я помогала другу, Матвей докладывал, что сделал это сам.

– Вы, наверное, что-то перепутали, – я попыталась увильнуть, – Матвей очень любит свою работу и…

– …и не имел понятия, кто предатель, до тех пор, пока не зашёл в ваш кабинет, а сразу после написал подробный доклад. Отдел безопасности уже давно обратил внимание, что Матвей слишком часто к вам шастает. Чаще, чем к другим коллегам, хотя вы работаете даже не полную ставку. Стоило наложить его странное поведение на результаты задач, как всё стало ясно само собой.

Я прикрыла глаза. Камеры. Ну конечно…

Увлекаясь мимикой и поведением людей, я совсем перестала обращать внимание на технику.

– Итак, я считаю, что вам этот Редж Брайт по зубам. Вы обязаны его завербовать. Любыми способами, – подвёл итог Иосиф Игнатьевич так, будто посылал в ближайшую круглосуточную закусочную за картошкой фри.

– Что?

Несмотря на то что я сидела, пол под ногами дрогнул. Меньше всего на свете я хотела влезать в агентуру по уши. Жила же до сих пор обычной спокойной жизнью преподавателя психологии и изредка помогала в РУТ, меня всё полностью устраивало. Сейчас же меня насильно из стороннего гражданского консультанта пытались превратить в полевого агента.

– А что будет, если я не смогу? Если у меня не получится? – спросила, облизав пересохшие губы.

У меня не было семьи, я не нарушала закон, да и финансово не зависела от РУТ благодаря ставке профессора в университете, а следовательно, на меня нечем и некем было давить. С Филиппом и тем рассталась. Единственный близкий друг – Матвей – работает на РУТ, не станут же они делать плохо собственному сотруднику.

– Виктория. – Иосиф Игнатьевич тяжело вздохнул и повёл плечами, словно сбрасывал тяжёлый груз. – Мы же взяли вас в интернате ещё маленькой девочкой, дали качественное образование, помогли устроиться в жизни. Наши юристы сняли для вас первую квартиру, чтобы вас ничто не отрывало от учёбы. Неужели вы не хотите отблагодарить Разведывательное Управление и помочь с этим делом?

РУТ я была благодарна. И именно поэтому продолжала работать внештатным консультантом, но всё-таки вопрос был в другом:

– А если я всё-таки не справлюсь?

Шеф департамента посмотрел с укоризной.

– Я не стану ничего говорить про Матвея, хотя ваша привязанность к нему очевидна… – протянул мужчина. – Но, помимо Матвея, ещё же есть интернат.

Одно слово «интернат», а меня как ледяной стрелой пронзило. Во рту пересохло, сердце забухало в грудной клетке словно таран, а в голове застучали молоточки по натянутым нервам.

Для меня интернат стал местом, где я была абсолютно счастлива. Нянечки и воспитатели заботились о нас, сиротах, как о родных, дарили столько любви и заботы, сколько не всегда дарят даже родные люди. Я попала в детский дом на Танорге в пять лет и не понимала, что произошло с родителями, а потому первое время звала Люси – девушку, которая читала нам по вечерам сказки, – мамой. Это уже потом мне всё объяснили…

Дети, с которыми я выросла, давно разъехались и живут самостоятельными жизнями, но искреннее тепло при одном лишь воспоминании интерната всегда окутывало мысли. Пускай и небольшие, но ежемесячные пожертвования этому замечательному месту вошли в привычку, но ни с кем – ни с ровесниками, ни с нянечками – я не встречалась, чтобы собственноручно никому не вручать средства для манипулирования. К сожалению, похищения и шантажи – самое частое явление в мире криминала.

Сейчас, глядя на Иосифа Игнатьевича, я не могла поверить, что РУТ нашёл и мою уязвимую точку.

– Вы знаете, Виктория, я обращал внимание на закономерность: дети, выросшие без родителей, очень тепло относятся к таким же, как они, и к тем, кто за ними ухаживал. Поймите меня правильно, я не угрожаю… Но без значительного финансирования со стороны Танорга интернаты будут вынуждены отсылать детей с примесью крови в другие Миры. Кроме того, сократятся рабочие места для воспитателей.

Он красноречиво посмотрел на мои светлые волосы. В памяти всплыло само собой воспоминание «захухря», хотя я искренне считала себя таноржкой.

– Вот вроде бы и на Захране люди живут, и на Танорге, – продолжал рассуждать Иосиф Игнатьевич, – но вы в курсе, Виктория, что средняя продолжительность жизни захухрей около восьмидесяти лет? Мало, правда? На фоне наших-то почти двухсот… А там, говорят, и почва с радиоактивным слоем, и небо из-за парникового эффекта вместо голубого всегда серое, а лучшие продукты по меркам Межгалактической Организации Здравоохранения еле-еле дотягивают до «шестёрки». Хотели бы вы там жить?

Вопрос был риторическим.

– Вам тридцать семь, Виктория. Это на Танорге вы молодой специалист, а живи на Захране… – Он выразительно приподнял брови. – Впрочем, не факт, что вы там вообще получили бы хоть какое-то сносное образование, а попрошайки, говорят, долго не живут. Если подумать, то многие дети в наших интернатах имеют достаточно яркие голубые глаза и более светлую масть, чем коренные таноржцы. Встречаются даже рыженькие девочки и мальчики.

– Нет… это же несправедливо – отсылать кого-то на Захран просто из-за внешности, – пробормотала я.

– Несправедливо, – серьёзно кивнул мужчина. – Но вы должны понимать, что жизнь – это ресурсы. Чтобы интернаты функционировали, существовала качественная бесплатная медицина, а граждане получали соцпомощь, кто-то должен за это платить. Ресурсы не берутся из воздуха. Деньги на это идут с налогов техногигантов, экспорта электроники и технологических инноваций. Всё это легко крадётся и перекупается, и именно РУТ в конечном счёте обеспечивает платежеспособность Танорга. Не будет нас – развалится система. Танорг кажется устойчивой системой, но всё шатко. Всё функционирует лишь до тех пор, пока у нас преимущества перед Федерацией, есть уникальные товары. Любая кража идеи или мозгов может обернуться катастрофой планетарного масштаба, а нам сейчас очень нужен Редж Брайт. Так что завтра вы пойдёте на обед с Гроссмейстером от лица нашей организации и костьми ляжете, но завербуете агента. Любыми средствами. Другого расклада я не приму.